Deux Ex Machina/Strangelove (СИ)

Et je ferai en sorte que tout ça en vaille la peine

Je ferai sourire ton coeur

Étrange amour

Des hauts et des bas étranges

Étrange amour

C’est comme ça qu’est mon amour

Étrange amour

Me le donneras-tu?

Prendras-tu la douleur que

Je te donnerai?

Encore et encore

Et la reprendras-tu?

Il y aura des jours

Où j’errerai

Je pourrai sembler être

Constamment hors de portée

Je cède au péché

Parce que j’aime pratiquer ce que je prêche

Je n’essaie pas de dire

Que j’en aurai tout au long de mon chemin

Je veux toujours apprendre

Quand tu as quelque chose à enseigner

Et je ferai en sorte que tout ça en vaille la peine

Je ferai sourire ton coeur

La douleur, la reprendras-tu?

Je le redirai – la douleur

La douleur, la reprendras-tu?

Je ne le redirai pas

Je cède

Encore et encore

Je cède

Me le donneras-tu?

Je cède

Je le redirai

Je cède

Конец.

Комментарий к О двоих из машины

бай

========== A suivre ==========

– Ты не боишься? – спросил Том, даже не оглядываясь по сторонам – настолько часто он здесь был.

– Нет, – Доминик убрал невидимую прядь с лица как это сделала бы Бейонсе и ещё быстрее зашагал по фудкорту. Мэттью наблюдал за его извилистой походкой, затем за задницей, когда он стоял на травелаторе на две ступеньки выше.

– Ты такой отважный, малыш, – пробухтел Кирк, пытаясь придать своему лицу хоть сколько-нибудь солидный вид. Интеллекта на нём всё равно не прибавилось.

– Купи мне джинсы, папочка, – Доминик смеялся когда Том пытался отшлёпать его, виляя между людей с тройным усилием.

– Эй, Мэтт, – Том остановился у одной из кофеен. – Кофе с кленовым сиропом или с ежевикой и мятой?

Он пожал плечами.

– Я хочу с мятой. Почему нельзя отдельно с мятой? – тихо пожаловался Доминик.

– Два капучино с ежевикой и мятой и один с кленовым сиропом, – Мэттью протянул свою карточку, пока две иголки в заднице завели очередной шутливый спор.

– Из тебя вышел бы так себе преподаватель.

– А ты ещё не пробовал, но уже сдался, – Том даже высунул язык всего на миг, но Доминик погнался за ним, пытаясь как-то отомстить. Они уселись за один из столиков, оба на бордовый диванчик.

Мэттью проверял новостную ленту, когда Том пришёл, чтобы подождать заказ.

– Всё-таки я рад, что вы переезжаете. Когда ни вернусь из командировки, всегда будет к кому завалиться.

– У тебя и дома-то постоянного нет, гражданин мира, – сказал Мэттью, скучающе разглядывая меню, состоящее из разного рода сладостей и десертов.

Том похлопал его зачем-то по плечу и оглянулся, чтобы подмигнуть Доминику.

Доминик забыл все свои претензии, когда увидел целую гору взбитых сливок на вкусном кофейном напитке, и принялся с излишним энтузиазмом облизывать ложечку. Они оба должны были быть на занятиях прямо сейчас. Мэттью взял половину «залежавшихся» выходных разом, чтобы поехать в Лондон смотреть жильё, которое им приглянулось. Подписанное его рукой заявление для Доминика лежало в деканате. Он никогда ещё так не хитрил на работе, но такое положение вещей уже стало для них естественным.

С тех пор как Том обсуждал с ним возможности развития своего бизнеса и пути подготовить фундамент, прошло дней десять, но Кирк уже скучал и надоедал своими звонками, когда Мэттью нужно было подготовиться морально к потоку потенциальных выпускников.

У Доминика была другая комиссия, и Мэттью даже не пытался проникнуть в эти дела. Он с каждым днём отвлекался на что-то от нарастающего и давящего ощущения внутри. Только когда Доминик дышал на него перегаром на небольшой лестнице, ведущей к трибунам, где уже расселись молодые и весёлые выпускники, Мэттью понял, что это было за ощущение. Этот дискомфорт перерос в чувство глубокой тоски по дому, который совсем скоро должен был остаться позади.

Когда Доминик защитил свою магистерскую почти на отлично, они просто напились и легли спать. Но когда пьяный Доминик в глупой мантии и шапке с кисточками приставал к нему и всячески пытался отвлечь от вождения, прекрасно при этом зная, что Мэттью относился серьёзно к процессу, было понятно, что просто выпивкой в этот раз они не обойдутся.

Доминик догнался прямо в машине, так что пришлось съехать на обочину и насильно пересадить его на заднее сиденье.

– Только не разбей себе голову, как в прошлый раз, – горько хмыкнул он и снова выехал на дорогу.

Именно Доминик делал селфи на заднем сидении его тарахтящего Рено, которое потом нужно было бы тоже продать. Именно Доминик своими неадекватными заигрываниями в буквальном смысле открыл Мэттью глаза на то, каким всё-таки он был взрослым и красивым в этой, как уже говорилось, идиотской мантии.

Целовать его было всё равно что дышать алкогольными парами и при этом есть картофельное пюре. Мэттью долго отмахивался, но потом скинул со стола диплом Доминика и повалил его туда же, задницей кверху. Он выглядел чертовски хорошо в новой белой рубашке. Предыдущую Мэттью порвал целых два месяца назад, но вспоминать об этом не хотелось.

Доминик никогда не уставал от происходящего. И возбуждать его Доминику тоже было не лень. Когда они трахались на столе, а мантию пришлось потом тут же закинуть в стирку; когда начали разбирать вещи в довольно удобно расположенной, хоть и небольшой квартире в Лондоне. Когда мистер Крамп заглянул к ним на третью годовщину «клубного знакомства» с подарком в руках, когда кот с любопытством разглядывал нового соседа – бело-серую крысу Аньону. Когда они ходили по своему любимому пешеходному мосту после очередного рабочего дня, для обоих тяжёлого - физически для Доминика, морально для мистера Беллами.

Через пять лет они отметили юбилей во Франции, через ещё год оставались в районе Прованса, пока не закончились деньги. Мэттью выучил ещё три языка, а Доминик открыл третью студию в Дрездене, где они жили целый год после того, как отметили десять лет отношений.

Доминик вызывал приязнь и вожделение, и, как это ни странно, именно он хранил отношения, хранил образцовую верность. В силу своего характера Мэттью не смог бы даже поругаться без веских причин, поэтому они, два механизма, крепко сцепились нужными сторонами и даже заржавели, на веки вечные остались.

На свой пятидесятый день рождения он получил в подарок истрёпанный ежедневник, в который была вклеена та самая чёрная тетрадь, которую он не видел так давно.

Доминик уехал в Дрезден, чтобы навестить своих немецких коллег и подопечных, но от этого подарок в посылке стал только приятнее. Рукописное письмо, в котором он изъяснялся подозрительно правильно и частично даже на немецком. В начале страницы было написано «мы расстаёмся», но, перевернув её, можно было прочесть: «почти каждое утро, чтобы встретиться вновь за ужином».

Было уже тяжелее выдерживать его напор и неиссякаемый поток энергии, но когда он стонал как раньше, с восхищением оглаживая и разглядывая каждый клочок тела Мэттью, которое, он клялся, было его алтарём, стонами были его любимые слова «vous ne vous arrêtez pas».