Save my soul (СИ)

– Ты всегда была ей, Мэндс, – выдохнул в трубку откровенное признание Милкович.

– И ты, – сдерживая слезы на ресницах, ответила девушка, прислоняя ладошку к стеклу в желании дотронуться до родного человека, оставившего ее одну в борьбе с жестокостью внешнего мира, совершать все новые ошибки, захлебываясь сожалением после, лежа на грязном матрасе на чердаке борделя. – Всегда… – прошептала она, встречая подушечки пальцев теперь уже почти-настоящего-брата по ту сторону перегородки, ощущая на кончиках своих легкое покалывание и влагу на щеках. – Мик, что у тебя с руками? – но, заметив неожиданное движение ладони, тут же напрягаясь.

– Ты же видела уже, – нахмурился Милкович, разглядывая криво выведенные буквы на фалангах.

Микки сделал татуировку больше года назад, пряча за восемью символами свои чувства и эмоции, выводя на бледной коже пальцев своеобразный девиз своей проебанной жизни, подолгу рассматривая три слова, выискивая им все новые значения в тишине и пустоте тюремной камеры, дожидаясь ночи.

«FUCK U-UP» не раз становилось спасением в намечающихся спорах и окрашивалось алым в развязавшихся драках, отпечатываясь в сознании обидчиков и жертв точными ударами в челюсть или нос.

– Нет, я не про тату, – проговорила Мэнди, проверяя свои догадки быстрым взглядом на другую руку брата, сжимающую телефонную трубку, замечая и ее нездоровую дрожь. – Почему у тебя руки трясутся? – задала она вопрос в лоб, не желая бродить вокруг да около.

– А, это, – тут же отстраняя ладонь от стекла и пряча ту под стол, отводя глаза в сторону, закусил губу Милкович. – Не выспался, – соврал он, но, понимая, что аргумент достаточно слабый, решил добавить: – а вчера в качалку ходил, вот и дрожат, – сам себе кивнул он, вспоминая свой непродолжительный опыт в посещении спортивного зала казенного учреждения, дорогу к которому он успел уже позабыть, проводя свободное время совершенно за другим занятием.

– Мик, – но даже это объяснение не вызвало в девушке доверия, – что происходит? – пытаясь уловить бегающий по периметру перегородки взгляд брюнета, спросила она, прокручивая в голове возможные варианты, самым безобидным из которых сейчас казался неутешительный диагноз какого-то заболевания.

Мэнди фактически выросла на улице, и прекрасно знала симптомы более оправданного ее подозрения, но в возможное пристрастие брата к наркотикам верить отказывалась до последнего.

– Нормально все, – огрызнулся Микки, оборачиваясь на стоявшего за спиной у стены надзирателя, не желая признаваться в прослеживающейся на протяжении последней недели ломоте тела и треморе конечностей, моливших о новой дозе «пороха», недоступной Милковичу из-за ограниченных финансов. – Бля, время вышло, – выдохнул он, заметив спасительное движение охранника, благодаря удачное стечение обстоятельств, способное завершить неприятный для него допрос. – Придешь еще? – желая закончить разговор на позитивной ноте, поинтересовался брюнет, подарив мимолетный взгляд сестре, продолжающей внимательно рассматривать подозрительную бледность кожи его лица и неприятную синеву губ.

– Да, конечно, – пообещала Мэнди под протяжный гудок, оповещающий об окончании свиданий с заключенными. – С тобой точно все в порядке? – поспешила она спросить, понимая, правда, что честно брат не ответит, но желая услышать успокоительную ложь.

– Все под контролем, – а Микки не хотел врать и выбрал самый безобидный из возможных вариантов ответа, в который, к своей, возможно, непоправимой ошибке верил он сам.

«Все под контролем» – думал Милкович, вставая с неудобного стула и провожая через стекло взглядом удаляющуюся фигуру сестры.

«Все под контролем» – повторил он себе, нагоняя на выходе Санчеза, к которому, на его удачу, сегодня также приходил кто-то, тихо прошептав мексиканцу на ухо обещание вечерней встречи и значительного увеличения прибыли местного барыги.

Микки знал, что он придет.

Закрывая глаза и проминая мякоть подушки затылком, чувствуя ход по венам и сосудам микроскопических кристалликов, обещающих долгожданное опьянение и спасительную пустоту в измученном почти неделей воздержания мозге, Милкович замер на пропахшем потом и сырым бетоном матрасе, не желая спугнуть ночного гостя неосторожным звуком или движением.

Он бывал здесь часто, брюнет был уверен в этом – безуспешно борясь со сном до рассвета, Микки развлекал себя, подсчитывая тихие вздохи, раздававшиеся из соседней камеры, фиксируя на стене результаты, оставляя пустыми поля проведенных в гордом одиночестве ночей, удовлетворенно отмечая, что с каждым месяцем таких становилось все меньше.

Да, его не было уже несколько дней, но сегодня Милкович мог поставить на кон что угодно, точно зная, что едва уловимое шуршание из соседних «апартаментов» вновь скрасит его продолжительный вечер, к наркотическому дурману, охватившему тело и сознание, добавив дополнительных красок, дразня фантазию и заставляя вновь рисовать этот образ.

Высокий или не очень.

Мускулистый или совсем тощий.

Смуглый или с выбеленной кожей.

У Микки было много вариантов, которые он мог бы предложить своему гостю, но лишь одно всегда оставалось неизменным.

Рыжий.

Детские рисунки и туманные воспоминания прошлых лет крепко застолбили в мозгу брюнета этот оттенок, не позволяя другим краскам проливаться на волосы молодого человека, каждый раз давая точку отсчета к построению образа, выводя на полотне опущенных век плавные линии мазков и острые штрихи, вырисовывая в фантазии долговязую фигуру Хранителя в клубах серебристой дымки.

Уже через несколько минут расползающейся по полу камеры 1B3, концентрируясь и позволяя в переливающемся свете кристаллов рассмотреть высокого парня с копной огненно-рыжих волос, с присущим ему мазохизмом вновь и вновь возвращающегося на свой молчаливый пост.

– Пришел, – удовлетворенно отметил шепотом Микки, услышав первый глубокий вдох, убирая в разрез матраса остатки «фена», за время ожидания уменьшенные еще в два раза дополнительным вдохом, переходя грань привычной дозировки. – Привет, – проговорил он чуть громче, не желая сегодня тренировать мозг подсчетами, надеясь на удачу очередной попытки заговорить.

Но синяя птица, кажется, забыла махнуть своим крылом над его продавленной шконкой, заменяя желанный ответ гробовым молчанием.

– Ну и похуй, – проворчал Микки, вставая, чувствуя необходимое напряжение в мышцах, ненадолго обеспеченное принятым наркотиком, и дикое желание разрушить тяготившую возбужденный мозг тишину. – Можешь и дальше стоять там как блядская статуя, я все равно знаю, что ты там.

Несколько шагов в направлении решетки и тусклый свет коридорного фонаря, ощутимо резанувший по воспаленной сетчатке глаз, расширенные зрачки которых изо всех сил желали поддаться рефлексу, но оставались недвижимы, обжигая зрительный нерв горячим свечением лампочки, отдаваясь тупой болью в затылке и легкой тошнотой.

– Где проебывался три дня? – поинтересовался брюнет, оседая возле металлических прутьев, не желая своим односторонним бормотанием разбудить других соседей, адресовывая вопрос конкретному слушателю.

А в том, что он слушает, сомнений не было.

Равномерное дыхание сбивалось и подсвистывало, выдавая Милковичу эмоции молчаливого собеседника, крепко сжимающего зубы в попытках сдержать рвущийся наружу ответ.

– Без тебя, пиздец, скучно было, – честно признался Микки, прикрывая веки, вызывая из памяти созданный вчерашним вечером образ, надеясь хотя бы в нем найти точку сосредоточения высказанных слов. – И бабла не было, – добавил он, задумавшись над тем, также сильно скучал бы он по ночному гостю, имей в кармане пару пакетиков «пороха». – Бля, че-т мне хуево, – поделился брюнет, сглатывая горечь, спешившую наполнить рот, в тишине помещений отчетливо слыша странное гудение где-то в ушных проходах и ощущая нездоровое напряжение в уставших мышцах.

Подобное уже происходило с Милковичем – решив сэкономить на покупках в тяжелые времена безденежья, парень сменил однажды своего поставщика, чистый «фен» Санчеза вытесняя из рациона бадяжным, значительно уступающим в цене и качестве, оставившим после себя лишь лужу блевотины возле койки и продолжительный отходняк на последующие пару дней. А своему распространителю, не сообщившему Микки о наличии опасных примесей – разбитое в кровь ебло и внеочередное посещение санчасти.