Заместитель (ЛП)

Настала моя очередь обижаться, когда пришлось вернуть кусочек бумаги с Папской печатью.

— Пойдем обратно в Сен Реджис? Мне уже хочется есть, и теоретически там должны подать «приветственный торт с чаем» — если верить отельной брошюре.

— Неудивительно. Сейчас почти шесть. К счастью, я — человек, любящий медитацию, но в следующий раз, когда мне придется ходить с тобой по музеям, захвачу с собой подушку.

Мы не спеша пошли обратно, по пути заглянув в Замок Святого Ангела, и пересекли реку. Мне понравилось, что вдоль Тибра так много больших деревьев, как и в городе. Вокруг было столько всего красивого, но уже хотелось домой.

Потом Алексей захотел купить мне солнечные очки (уже темнеет, не заметил?), и мы зашли в какой-то пафосный магазин.

— Доволен? В них я похож на профессионального киллера, — немного расстроено сказал я.

— Ты? На киллера? Абсолютно нет. С этим рождаешься. Либо оно есть, либо нет, — хихикнул он.

И, конечно же, пришлось идти смотреть на фонтан Треви. Я так устал, что не возражал бы, чтобы всех этих тритонов и сирен закатали в консервы, как какого-нибудь тунца. Алексей очень серьезно отнесся к приказу не возвращаться до восьми!

— НЕТ! Я отказываюсь смотреть эту проклятую крипту из костей! — запротестовал я, когда Алексей предложил сходить в Церковь Капуцинов напротив площади Барберини. — К тому же, она наверняка уже закрыта в этот час.

— ОК. Завтра.

— Давай вернемся в отель. Послушай, я пойду в спальню и буду сидеть там тихо-тихо. Или побуду у тебя, чтобы никому не помешать, — заныл я, словно пятилетний, подпустив умоляющие ноты в голос.

Он сжалился надо мной, и мы за десять минут добрались до нашего отеля. Мы вошли через отдельный вход, отведенный для королевского номера, и Алексей, прежде чем вызвать лифт, быстро переговорил с одним из секьюрити.

У входа в комнаты номера стояло еще четыре телохранителя. Похоже, встреча еще не закончилась. Я молча прошел в спальню и закрыл дверь, оставив Алексея снаружи. Ему есть, с кем пообщаться. Я был полумертв. На самом деле. Я собирался принять душ перед ужином, поскольку на часах уже было больше восьми, но услышал осторожный стук в дверь. Это оказался Алексей.

— Вечерний костюм, Гунтрам. Прости, парень. Еще не закончилось, — с сочувствием сказал он. Великолепно! Ужин и шоу!

Я оставил блокнот на столе и пошел мыться и переодеваться. После душа я почувствовал себя немного лучше, но спина до сих пор болела. Наверное, я старею… Двадцать лет — это уже серьезно… Решено: вечером лягу спать, ни на что не отвлекаясь. Сев за стол, я стал бездумно рисовать все, что видел на площади Святого Петра. Телевизор включать не стал — слишком устал, чтобы вникать в итальянскую речь.

В комнату вошел Конрад. Он пребывал в хорошем настроении — видимо, всё прошло неплохо. Конрад коротко поцеловал меня и стал рассматривать сегодняшние рисунки, но ничем особо не заинтересовался. Затем сходил в душ и сменил одежду. Я рисовал.

— В девять к нам придет ужинать монсиньор Гандини. Принимать его — большая честь для нас. Еще будет Альберт, — сказал мне Конрад, выискивая в шкафу галстук.

— Гандини, как юрист в Венеции?

— Это его дядя.

— Думаю, я никогда не видел столько священников, сколько сегодня. Полный набор ворон.

Да, я не слежу за языком, когда устал.

— Гунтрам! — рявкнул он на меня. Впрочем, довольно беззлобно. Неубедительно, Конрад.

— Один из них даже захотел посмотреть мои рисунки. Он дал мне свою визитку, она у Алексея. Он работает в Сокровищнице Собора. Фамилия у него, как у итальянского поэта… Д'Аннунцио. Он знаком с Остерманном.

— Не удивительно. Если это был Энрико Д'Аннунцио, то он — известный историк в области искусства Возрождения. Он что-нибудь сказал тебе?

— Да. Остерманн — стоящий учитель. Я рисую хорошо, но могу гораздо лучше. Мне нужно не лениться и больше заниматься — потому что я ему сказал, что месяц не рисовал. Велел посылать ему фото своих работ; им нужны хорошие художники, — рассеянно сказал я, сосредоточившись на своем рисунке. Проклятье! Нужна точилка, а у меня нет. Может, в большой коробке с карандашами есть одна? — А, вот еще: в последних эскизах мне наконец удалось уловить дух вещи.

— И этой вещью была?..

— Пьета, — ответил я, полностью захваченный прорисовкой колонн.

Он глубоко вздохнул.

— Ты безнадежен, Гунтрам. Специалист мирового масштаба говорит, что ты способен уловить дух шедевра, а ты упоминаешь об этом вскользь, словно о пустяке.

— Я это все рассказываю, чтобы тебе не пришлось слушать ту же историю в исполнении Алексея. Экономлю твое время. Кстати, ты знаешь, что они с Репиным были хорошими друзьями?

— Не меняй тему разговора. — Я сердито посмотрел на Конрада. — Да, знаю, — признался он.

— И когда ты собирался мне это рассказать? Или ты вообще не собирался рассказывать?

— Что бы там между ними ни произошло, это случилось почти десять лет назад, и все это было не больше, чем кувыркание в постели. Репин отправил Алексея ко мне, поскольку только так он мог оставить службу, и, думаю, потому что Репин хотел расстаться с ним по-дружески. Антонов абсолютно лоялен нам.

— Почему ты так в этом уверен? Мне нравится Алексей, и он однажды спас мне жизнь, но Репин совершенно ненормальный.

— Потому что Репин едва не убил Алексея, пытая его, чтобы выяснить источник утечки в своей организации. Алексей оказался невиновен, и Репин почувствовал что-то вроде раскаянья, поэтому отослал его ко мне, хотя все могло закончиться выстрелом в голову. Если ты считаешь, что Антонов способен предать нас, чтобы вернуть себе расположение Репина, ты ошибаешься. Он ненавидит его всеми фибрами своей души, потому что в процессе «расследования» была убита его семья. Никогда никому не рассказывай то, что я тебе сейчас сказал. Никто об этом не знает. Даже Фердинанд. Алексей — одно из моих лучших приобретений, и я не хочу, чтобы его карьера была разрушена из-за сплетен.

— Я буду молчать, — шепотом пообещал я, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. — Почему он мне ничего не сказал?

— Потому что не хотел тебя пугать Репиным. Возможно, он еще и не хочет вспоминать. Ему потребовалось полгода, чтобы вернуться в строй. Он был скорее мертв, чем жив, когда я его получил.

— Это ужасно! Они же были любовниками!

— Гунтрам, не все люди похожи на тебя. Такие отношения — не гарантия верности. В действительности, любовник обычно и бывает тем человеком, который наносит тебе финальный удар. Алексей не имел никакого отношения к проблемам Репина, но тот не был на сто процентов уверен в этом. Репин окружен гораздо более зубастыми акулами, чем я. Любой признак слабости для них — сигнал к нападению, — задумчиво сказал он, глядя в никуда.

Я почувствовал укол страха: в голове всплыло воспоминание о собрании, где мне рассказали про Репина, и о том, как холоден был голос Конрада, когда он сказал: «Хочу услышать твою версию, прежде чем принять решение»; возможно, поэтому Фердинанд был так расстроен в то утро, а Горан — мрачен. Конрад думал, что я — часть хитроумной схемы, направленной против него, и обдумывал необходимость моего устранения? Ведь Конрад и Репин не слишком отличаются друг от друга…

— Почему ты взял его к себе? — тихо спросил я, хотя на самом деле я хотел узнать, почему Конрад оставил меня в живых. Его паранойе нет пределов, и я знаю, что когда он чувствует угрозу, его жестокость безгранична.

— Алексея? Потому что все, за что берется, он делает прекрасно. У него есть доступ в такие места, куда нет ходу никому другому. Иногда я думаю, что если бы Алексей захотел, он смог бы уговорить Бен Ладена отдать ему в жены свою любимую дочь. Он — прирожденный дипломат и солдат. Потеря Репина — мое приобретение.

— Алексей сказал, что Репин не исчезнет и не отступится от меня. Подаренная им книга объясняет, каким он меня видит, и что ему во мне нравится.

— Возможно, это так, но, с другой стороны, существуют сотни книг о Сардженте, но Репин выбрал альбом с венецианскими пейзажами. Тем самым он говорит мне, что считает, что я украл тебя у него, и он хочет вернуть тебя.