Шепотом (СИ)

Говорил же, Сонька – мой якорь, но якорь недостаточно сильный, чтобы вышибить всю придурь из головы.

Однако мои секреты – только мои. Никто не узнает больше положенного касательно моей жизни, а если кто-то спросит об Ане, я буднично отвечу, что это всего лишь драма всей моей жизни. Ничего, стоящего соплей и жалости со стороны окружающих.

Только моя драма.

Утром понедельника встаю раньше Соньки, наверное, поэтому лезет в голову всякое. Надо бы сходить куда-нибудь, развеяться на свежем воздухе.

Будни проходят по-обычному. Повседневные заботы забирают большую часть дня. Никита приходит, но больше не задаёт вопросов, на которые я не могу или не хочу давать ответы. Иногда смотрит слишком пристально, но, перехватывая его взгляд, отвечаю тем же.

В субботу пытаемся отоспаться, но, повалявшись после пробуждения пару минут с открытыми глазами, понимаю – увы.

- Дитё, – открываю виджет календаря на телефоне. Ещё пара дней – и ноябрь, быстро же летит время. – Пошли на базар, возьмём тебе чего-нибудь к зиме.

Дочь сонно копошится в ворохе одеял и подушек. Поздно уснула – вот и протестует против ярких, заглядывающих через окно солнечных лучей.

Длинная стрелка настольных часов дотикала до отметки «двенадцать», оканчивая восьмой час.

- Идём? – снова спрашиваю.

Ребёнок открывает глаза, промаргивается и широко зевает.

- Угу. Я немножко посплю, и пойдём, – зарывается с головой под одеяло.

- Э, нет, – смеюсь, стаскивая его и кидая вещицу на соседнюю кровать.

Второе успеваю придавить ногой прежде, чем до него попробуют дотянуться.

- Нечестно, – надувается аки мышь на крупу, но тут же выставляет условие: – Тогда хочу халат с ушками.

- Найдём – куплю, – с улыбкой соглашаюсь. – Вставай, будем собираться. Обычно ты меня будишь, а теперь наоборот.

Дочь подниматься не спешит, поэтому буквально выталкиваю её под возмущённый писк на пол. Ребёнок обиженно бухтит, ползёт к стульям с одеждой, но на полпути сдаётся и валяется уже там, на животе.

Фыркаю, становясь на ноги, переступаю через «тело» и иду в ванную. Вслед долетает обвинительное «Переступи обратно, я же не вырасту!»

Пока бреюсь, в комнату заходит Соня: тянется за своей щёткой и зубной пастой, чтобы позже пристроиться у умывальника рядом. Выполнив утренние процедуры, завтракаем омлетом и овсяным печеньем с молоком. Затем я заплетаю дитю косу, одеваемся и выходим.

Такие вот обыкновенные дни.

Тем более гулять утром – самое то.

У выхода из подъезда замечаю, что пуговицы на куртке Соньки застёгнуты неправильно. – Подожди, – окликаю уже рванувшую на выход дочь.

Притягиваю её к себе за руку и присаживаюсь, чтобы перестегнуть одёжку.

Где-то на втором этаже с грохотом распахивается одна из дверей, и мимо нас по ступенькам спускается дородная широкая тётенька с газетой подмышкой. М-да, хорошей женщины должно быть много.

Здороваемся.

- Давай потом покатаемся, – предложило дитё, подавая мне лапу.

- Можно. Ты куда хочешь? – дальше идём «за ручку».

Сворачиваем, чтобы перейти дорогу. Светофор мигает жёлтым.

Самый простой путь до базара – через парк до нужной остановки. Маршрутка именуется «Восьмёркой» и, насколько я понял, гарантирует довезти в целости и сохранности хоть к чёрту на кулички.

- Не знаю, – ребёнок рассеянно оглядывается по сторонам и пожимает плечами. – А куда можно?

- Ну-у, можем поехать к берегу речки, на пристань. Как вариант, в центр развлечений, но доедем мы только до него, а ещё тут где-то была центральная площадь. Мне рассказывали, по выходным там проводят разные выставки, а рядом длинная дорожка для скейтов и роликов.

Соня неплохо каталась и на том, и на том, но больше любила коньки. У Аньки, кстати, тоже имелась такая страсть, и она здорово выписывала пируэты на льду. В отличие от меня – я пытался, но, несмотря на все усилия, прилично кататься так и не научился. Это одно из тех умений, которое мне «не дано».

- Давай на площадь, – выбрала.

- Окей. Я сегодня целый день в твоём распоряжении.

Потому что ночь в этот раз только моя.

В парке царит шарм уходящей осени. Опавшие листья всех оттенков жёлтого и красного, засыпанные ими дорожки, фонтаны, лавочки. Голые ветки, свистящие порывы ветра, пара уборщиц в ярких жёлтых фуфайках.

Небо хмурилось, но непонятно, то ли из-за раннего часа, то ли в преддверии дождя. Прохожие кутались в тёплую одежду: тут и там среди тёмных курток и пальто мелькали пёстрые шарфы, платки, палантины.

Мне правда очень нравится этот город.

- Смотри – Никита, – радостно отозвалась дочь, показывая пальцем на человека с собакой на поводке.

Мальчишка сидел на деревянной лавочке и, намотав кожаный ремешок на руку, читал небольшую книжку. Он уже надел тонкие вязанные синие перчатки и такие же шапку с шарфом. Псина покорно лежала рядом с ножкой лавки, кажется, вполне успешно пыталась задремать.

Ничего не скажешь, активная парочка.

Услышав Сонькин голос, Никита поднял голову. Он ничуть не удивился, сказав, когда мы подошли ближе, совершенно противоположное:

- Не ожидал вас в такую рань увидеть. За покупками или гуляете?

- И то, и другое, – ответил ему. – Сначала - на рынок, потом - посмотрим.

- Пойдём с нами, – легкомысленно предложила Соня.

- А Саша не против? – обращаясь к дочери, мальчишка вопросительно посмотрел на меня.

- Нет, – мне как-то фиолетово. – Хочешь, пошли. Только куда псину денешь?

- Альберт мешать не будет, – Никита вежливо улыбнулся, едва-едва растягивая уголки губ. – Он компактный.

Словно подтверждая слова хозяина, это почему-то угодное Богу создание, нелепо тявкнуло.

Мальчишка поднялся, засунул книжицу в широкий карман дутой сиреневой куртки и, подняв псину на руки, накрутил поводок до конца.

- Так ты правда недалеко живёшь? – шагая вперёд, поинтересовался я.

- Да. Зачем мне врать? Я здесь часто Альберта выгуливаю, но по будням раньше – перед школой. Когда вы только приехали, я тебя тоже мельком видел…

Он вдруг осёкся и умолк, а по дороге до остановки болтал лишь с Соней.

Она подала ему свободную лапу, и мы шли втроём почти на всю ширину дороги.

Водитель маршрутки покосился на псину нечитаемым взглядом, но, принимая плату за проезд, промолчал.

Соне место нашлось, а нам пришлось постоять.

Сосуществуя между благовидной старушкой, периодически отдавливающей мне ноги, Никитой и бесцеремонной нимфеткой на тончайших шпильках, приближаться к коим не хотелось даже под угрозой мучительной смерти, я морщился от удушливого запаха бензина, пыли, пота и ещё шут знает чего.

Внутри маршрутки скопилась туева куча народу и, кажется, с каждой остановкой людей только прибывало. Если верить одному моему знакомому, некая теория гласит, что в транспортное средство может влезть бесконечное множество страждущих, а пространство нашей маршрутки можно считать резиновым.

Опасаясь давки, Никита отдал псину Соне на руки, оставив у себя намотанный на ладонь конец поводка. Аль-с-чем-то беспокойно переступил лапами на дочкиных коленях, поглядел жалостливыми глазами-бусинами на нимфетку и обречённо улёгся, свесив голову с когтистых лап.

Нимфетка громко вздохнула.

На следующей остановке я окончательно уверился в верности вышеизложенной теории: из маршрутки вышли две тощие модницы-анорексички, а зашёл парень-бочка, в детстве переевший чипсов с кока-колой, деловая дамочка и девушка в громадных наушниках. Они протиснулись между сухопарым старезным дедулей с кучей картонных коробок в полупрозрачных пакетах, суетливой мамашей, не выпускавшей руку беспокойного чада, одетого так, будто на улице не начало ноября, а конец декабря, и заядлым огородником, любовно сжимающим завёрнутую в фольгу лопату.

Дилемма: внутри жарень, снаружи – холодно. Добрая тётенька после значительных усилий одолела плотно запакованное окно, и внутрь наконец-то дохнуло прохладой. Впрочем, водитель мгновенно пресёк фишку, гаркнув на тётеньку – та, обиженно сопя, закрыла окно обратно.