Сияние (СИ)

Аким Самуилович, встретив решительный отпор со стороны Лёни, на время оставил мысли об отъезде и налаживал отношения с новыми властями. Люди с его опытом и связями были весьма полезны. Не зря все эти годы он привечал у себя дома столь разных посетителей. Некоторые из бывших гостей дома на Сапёрной взлетели очень и очень высоко.

Званных ужинов, правда, больше не устраивали, предпочитая проводить время в кругу семьи. Вот и в этот вечер всё семейство собралось за столом, чтобы поужинать и обсудить события за день. Не было лишь Влада, который почему-то задерживался.

Лёня нервно вертел в руках вилку и украдкой поглядывал на дверь. Аппетита не было. Нервы напоминали натянутые канаты, готовые лопнуть в любой момент. Где же Влад? Изредка он задерживался допоздна, но всегда заранее предупреждал об этом. В этот же раз всё казалось неестественным. Да и сердце в груди Лёни яростно билось, как будто предчувствуя приближающуюся беду.

— Левушка, успокойся и покушай, — попыталась отвлечь сына от чёрных мыслей Роза Львовна. — Влад, скоро вернётся. Наверное, опять им устроили построение в училище или ещё что-то. Совершенно не понимаю почему он не забрал оттуда документы, как ты.

— Его не отпустили, — тихо ответил Леонид, уже в который раз объясняя очевидные вещи. — Я смог уйти из артиллерийского училища только потому, что являюсь студентом. Владу же такой возможности попросту не дали. Хорошо хоть на фронт не послали.

— Может быть, он решил заночевать у кого-то из друзей или у родителей, — произнёс Аким Самуилович, сам не очень-то веря в такую возможность. В первую очередь потому, что никаких друзей кроме Лёни у Влада не было.

— Ты же знаешь, что его родители уехали в Казань, — нервно возразил отцу Леонид, всё сильней переживая. — Вряд ли бы Влад отправился в их пустую квартиру.

Часы пробили полночь. Влада по-прежнему не было. Лёня несколько раз порывался отправиться на поиски, но совместными уговорами домашних его удавалось остановить.

— Ты ничего не добьёшься. Только попадёшься патрулю и будешь арестован, — убеждал сына Аким Самуилович. — И это в лучшем случае. А могут и пристрелить, не разбираясь. Нужно ждать до утра.

Пришлось прислушаться к голосу разума и ждать. Эта ночь была самой длинной за всю жизнь Лёни. Каждая минута казалась продолжительностью в вечность, а ночная тишина нарушалась лишь гулкими и быстрыми ударами сердца юноши. Только кольцо на пальце, подарок любимого, не давало ему сойти с ума от неопределённости. Лёня раз за разом вглядывался в завитки буквы «В» на перстне, надеясь на лучшее.

С рассветом он сорвался из дома и, взяв извозчика, двинулся к бывшему Михайловскому, а ныне Первому Советскому, артиллерийскому училищу.

Народу пока не было. Сонный сторож, после долгих уговоров всё-таки открыл дверь, вот только те новости, которые удалось вытащить из старика, были очень нерадостными.

— Арестовали тута вчерась многих, — кряхтя отвечал он. — Преподавателей нескольких, да курсантов с дюжину. Заговор-с говорят раскрыли… контр-революцьонный.

Слова эти совершенно выбили Лёню из себя. Как мог его Влад, такой утончённый, честный, щепетильный во всём, участвовать в каком-то заговоре? Это же явно какое-то недоразумение. Следствие просто обязано было во всем разобраться и освободить невиновного. Вот только смутное предчувствие чего-то нехорошего никак не покидало. А самое главное было непонятно, куда идти дальше? Что делать? Где искать следы Влада? А ведь он обещал любимому защиту и поддержку.

На помощь Леониду пришёл Аким Самуилович, который внимательно выслушал сбивчивый рассказ вернувшегося сына и пообещал выяснить подробности произошедшего.

На прояснение ситуации ушло несколько дней.

— Был донос от одного из соучеников Влада, — рассказывал Аким Самуилович всё, что удалось выяснить. — Дело серьёзное, но никаких доказательств против Влада у следствия нет.

Лёня, который за прошедшие дни спал от силы несколько часов, напоминал ходячий призрак: бледный, растрёпанный, с тёмными кругами под глазами. Он слушал внимательно отца, радуясь хоть каким-то вестям о любимом.

— Где его содержат? — спросил он. Голос прозвучал глухо, язык от волнения отказывал повиноваться.

— Этого мне выяснить не удалось. Задержанных развезли по разным тюрьмам. Посетителей не пускают.

Аким Самуилович говорил всё это твёрдым, властным тоном, желая своей уверенностью хоть немного приободрить сына.

— Думаю, волноваться не стоит, — продолжал он, — никаких фактов в деле нет. Ни один суд не признает вины задержанных. Да и что нам ещё остаётся, только ждать.

— Но как же он там… в тюрьме… ведь он… не такой… — сбивчиво, шептал себе под нос Лёня.

Его воображение рисовало мрачные картины каменных мешков и казематов. Становилось страшно, не за себя, за Влада, которого могут попросту сломать, растоптать, раздавить. Ведь эти ужасные, грубые люди, дорвавшиеся до власти, совершенно не знали сочувствия. Слишком долго их травили, обделяли во всём, эксплуатировали, и теперь они отплачивали бывшим хозяевам тем же, помноженным тысячекратно.

Дни тянулись один за другим, однако новых новостей о Владе не поступало. Лёня проводил целые дни, с тоской глядя на стены петроградских тюрем, ведь в какой-то из них содержался Влад, его Влад.

Красные стены «Крестов» и жёлтые Трубецкого гарнизона Петропавловской крепости он видел гораздо чаще, чем собственный дом. Это походило на безумие, но просто ждать Лёня не мог. Ему хотелось сделать хоть что-то, вот только возможности как-то повлиять на происходящее не представлялось. И это вынужденное бездействие раздражало больше всего.

— Никаких доказательств против Влада у следствия нет, — раз за разом повторял Аким Самуилович. — Надеюсь, его скоро отпустят.

Вот только с каждым прожитым днём Лёня всё отчётливей понимал, что Влада он больше не увидит. Откуда возникали такие мысли? Вряд ли он сам мог это объяснить. Да и кому нужны были эти объяснения…

19 августа во всех петроградских газетах было опубликовано постановление. «Заседанием Чрезвычайной Комиссии единогласно постановлено: Орлова, Кудрявцева, Арнаутовского, Мостыгина, Верёвкина, …». Фамилии шли одна за другой, но Лёня увидел только одну, такую родную и дорогую сердцу — фамилию Влада. А в заключение списка короткий и ёмкий приговор: «… расстрелять. Председатель Петроградского ЧК…».

Это известие стало для Лёни последней каплей. Измождённое месяцем страданий и переживаний тело просто не выдержало. Он резко посинел и рухнул в обморок прямо посреди улицы.

Три дня он провалялся в кровати, лишь изредка приходя в сознание и постоянно в бреду выкрикивая имя Влада. Он не был свидетелем, как через два дня в газетах появилась заметка о том, что приговор приведён в исполнение, но та пустота, которая установилась в его душе, объясняла всё лучше казённых формулировок революционной прессы.

Тело Леонида было молодо и полно здоровья, оно было готово переносить любые испытания, но вот душа. Она просто не хотела больше существовать в этом мире. Мире, где нет Влада.

Самое страшное, что под роковым приговором стояла подпись человека, столь часто бывавшего в их доме, хорошо знакомого с Акимом Самуиловичем. Того самого, кто все эти дни уверял, что доказательств вины Влада нет.

Единственным смыслом жизни для Лёни оставалась месть. Только она позволяла поддерживать хоть какое-то желание жить, стала единственным стремлением юноши, в один момент потерявшего самое дорогое. Но вначале он должен был понять, что чувствует человек, лёгким росчерком пера разрушивший его зыбкое счастье.

Как когда-то Шарлотта Корде долго разговаривала с Маратом, прежде чем заколоть его, так и Леонид вначале хотел услышать голос человека, лишившего жизни безвинного человека. Он надеялся найти в нём хоть какой-то отголосок раскаяния, который бы оправдал чудовищное преступление.

Три дня он пытался дозвониться до всесильного председателя ПЧК, пока его усилия не увенчались успехом. Вот только всё что он услышал была смесь насмешки и пустого бахвальства. Собеседник Леонида как будто гордился количеством подписанных смертных приговоров, обещая и впредь со всей энергией выкорчёвывать ростки контрреволюции.