Чтобы помнить (СИ)

========== Часть 1 ==========

— Ну, рассказывай. Звать тебя как, кстати?

— Ильёй.

— Ишь ты, Ильёй, значит. Ну, что тебя, Илья, ко мне привело?

В салоне было многолюдно. Вдоль длинного коридора по обе стороны располагались небольшие кабинки-кабинетики, прикрытые ширмами. Почти все были заняты. В одну из них только что протиснулся Илья Зорин и пока что мялся у самого входа.

Перед ним стоял здоровенный высокий парень с суровым бородатым лицом, пышной шевелюрой, прикрытой банданой, с мощным торсом, обтянутым чёрной майкой, с большими кистями рук, в кожаных штанах с заклёпками. На табличке сбоку от входа значилось: «Александр Кричевский».

— Будем имя любимой девушки на груди набивать? — хохотнул мастер, чтобы немного растормошить перепуганного парня.

— Не. Мне вот,— Илья медленно закатал рукава до локтя и показал мастеру множество тонких белых шрамов. Тот понимающе кивнул.

— Садись, парень. Не дрейфь.

Мастер взял левую руку парня в свою огромную ладонь, провёл пальцем по одному из шрамов. Кисть была бледная, тонкая. Рубчики — как рисунок: аккуратненько, друг за дружкой от локтя до самой кисти. На правой — пара штук всего.

— Давно?

— А вам какое дело?

— Мне-то неважно, а для дела надо, чтоб полгода минимум. Ну, тут побольше, я вижу.

— Полтора,— буркнул Илья себе под нос.

— Тест на переносимость краски сегодня сделаем. Уж больно нежная у тебя кожа. Как бы осложнений не было. А чего шрамы-то прятать надумал? Или мешают чем?

— Мешают,— кивнул Илья.

Мастер занялся подготовкой машинки, чтобы сделать пробный прокол в незаметном месте. А Илья тихо продолжил:

— Сын говорить учится. Скоро вопросы задавать начнёт. Что я ему отвечать буду?

Мастер удивлённо оглянулся:

— Сын? Чей сын?

— Мой сын.

— А ты, Илюша, парень-то ранний, как я погляжу! Тебе сколько годиков? — Илья хотел было огрызнуться, но, увидев, как к нему приближается игла, сглотнул и прошептал:

— Двадцать.

— Не малыш вроде, а трясёшься так. Не боись, я точку одну. Чтоб посмотреть завтра, не напухнет ли, — мастер протёр квадратик кожи салфеткой со спиртом, вжикнул разок машинкой — Илья даже пикнуть не успел, как он положил инструмент в лоток.

— Ты если так боли боишься, как же ты… — мастер кивнул головой на шрамы.

Илья, с побледневшим лицом разглядывая точку на коже, тихо ответил:

— Не помню я… Как в тумане всё было. Не хотел так жить больше. Никому не нужным.

…Конечно, он всё помнил.

На уши давит нереальная звенящая тишина. Так не может быть. Не может быть среди дня в многоквартирной питерской высотке. Не должно быть именно сейчас. Почему? Почему никто не шумит, не стучит молотком, не жужжит дрелью? Почему не орёт младенец сверху? Почему не слышно вечного сопливого сериала, который смотрит глухая соседка из квартиры справа? Ничего. Полный вакуум. Так тяжелее… Страшнее… Лучше бы всё как всегда. Всё по-прежнему, и только он… Никто и не заметил бы. А так — эта тишина. Как будто прислушиваются… Ждут… Когда же он наконец… Ну и пусть. Пусть так.

Избавиться от всех проблем разом, от пустоты, которая внутри, от всего ужаса, который снаружи.

Чтобы закончились тонны лжи, которые приходилось городить вокруг себя, пытаясь выжить в мире, где такие, как ты — изгои. Чтобы исчезла боль от жалости матери и презрения отца, которые появились в их глазах, когда не смог больше врать и сказал о себе всю правду.

Чтобы навсегда ушло чувство беспомощности и безысходности, которое было с ним долгие девять месяцев, пока… пока…

Нет. Даже в такой момент невозможно об этом думать. Он ведь надеялся, что всё наладится. Пусть криво-косо, пусть слишком рано, пускай. Они бы справились. Может, и родители бы приняли его хотя бы так. Хотя бы через ребёнка. Но нет. Он оказался не нужен.

И Лике он тоже был не нужен. Так, запасной аэродром. Для прикрытия свободной, красивой жизни. А теперь она с его ребёнком улетала в далёкую Грецию…

— Так что ж, не рад был, когда спасли? — голос мастера вывел его из задумчивости.

— Рад. Сам просил.

— Сам порезался, сам попросил: «Помогите»?

— Ага. — Илья опустил руку на колено. — Сам.

— Ну так глупо же!

— Глупо. Сын у меня родился. Думал, мать его за границу увезёт. А она в роддоме бросила. Мне позвонила. А я как раз с этим, — быстрый кивок на руки. — Мог не успеть. Но обошлось.

…Тогда так совсем не казалось.

Звонок мобильника. Это она, Лика, её мелодия. Автоматически, даже не подумав, что уже ни к чему, он берёт трубку. Правой рукой. С неё пока ещё капает не так сильно.

— Мне помнится, ты хотел стать отцом? — голос Лики звонок и зол. Ответа она не ждёт, она звонит, чтобы говорить, а не слушать. — Так вот. У тебя есть такая возможность. Пока ещё. Марис посоветовался со своей семьёй, и ему настоятельно рекомендовали не связываться с чужими детьми. И он не стал от меня этого скрывать. Так что я подписала отказ от родительских прав, и завтра мы улетаем к нему домой. Я вписала тебя в документы как отца ребёнка. Если он тебе так нужен, приезжай и забирай. Завтра выписка. Если не нужен, ты всё равно должен приехать и подписать отказ от него. Его сразу же заберут в приёмную семью. Они хотят сегодня, но теперь без твоей подписи никак. Всё. Счастливо.

Подлая тварь… В приёмную семью? Он ведь так просил её! Чуть ли не на коленях умолял! Он из-за этого с жизнью решил…

Осознание обрушивается, как лавина. Ребёнок. У него теперь есть ребёнок.

Чёрт… Что же делать? Ведь нельзя же теперь! Неужели поздно? Он может и не успеть…

Онемевшей рукой он набирает номер подруги. Она живёт тремя этажами ниже. Милая, весёлая девчонка. Не хочется пугать её, но у неё есть ключ от квартиры. А скорой теперь не откроешь…

— Юль, прости меня. Я… Так получилось, но теперь мне нельзя… Мне бы скорую, срочно. Вызови, а? И впусти их, пожалуйста.

Телефон выпадает из руки, но он уже не чувствует этого. Он медленно сползает на холодный кафельный пол и устало прикрывает глаза. Только бы успели.

Сквозь тяжёлый туман слышится шум в коридоре. Голос Юльки, вызывающей скорую.

— Да. Да. Илья Зорин. Да. Нет. Восемнадцать лет. Да, дышит. Крови много, но недостаточно… Нет, не в воде. Зоя, я прошу тебя, пусть поторопятся. Кто? Паша? Хорошо, что Паша. Он ведь рядом уже? Спасибо, Зоенька!

Затем провал. Тишина. И снова голос Юльки:

— Паша, я прошу тебя. Пожалуйста! Вы всё сделали, кровь остановили, он вне опасности, я прослежу за ним. У меня всё равно выходной завтра. Я умоляю тебя, не пиши ему суицид. Я не сказала Зое, как он поранился. Напиши, стеклом. При ремонте. Пашенька, не надо ему такого клейма. Такой молодой! Он просто сильно попал по жизни… Тяжело ему было. Но всё будет хорошо, я знаю! Я буду тебе вечно обязана! Новогодний корпоратив скоро, Пашенька. Придумаем с тобой что-нибудь, правда?

Потом Юлька долго нянчится с ним, сверкая глазами и шипя, как ошпаренная кошка:

— Открывай рот, ненормальный! Пей, что налито! Жуй шоколадку. Еда почти готова. Как ты меня напугал, придурок! Как же ты меня напугал! Ну хоть какая-то от тебя польза — с Пашкой есть повод замутить. А то не знала, с какого края к нему подступиться.

— Юль, у меня сын родился. Мне его забирать завтра.

— Но Лика же с тобой порвала, разве нет? Она же собиралась в Грецию со своим этим, как его? Пока экспертиза на ДНК, ты бы уже и следов её не нашёл.

— Да на фига экспертиза-то? Не нужен ему мой ребёнок. И ей не нужен. Я его заберу.

— Как заберёшь? Куда? А учёба? А работа? Илья, что ты молчишь? Ты понимаешь, что такое младенец, а? Родители тебе ведь не помогут?

— Нет. Однозначно нет. Я путёвку покупать собирался. Год копил. Мы с ребятами с курса хотели на горнолыжку на Новый год. Не сложилось. Деньги остались. Думаю, на три месяца хватит няню оплатить. Серафиму попрошу. Она согласится, я знаю.