Воробушек (СИ)

-1-

"Штабные крысы… ненавижу", — руки сжимают руль до белых костяшек — он и правда умеет ненавидеть. Делает это с наслаждением, до скрипа тормозов, до зубовного скрежета. Он не любит многих и не может справиться с агрессией, которая поселилась в его сердце. Он родился с этим. С этим он ходит по улицам, одаривая всех щедро и больно. Он справедлив, но жесток. Но он любит. Так же страстно и больно, вымучивая себя до изнеможения рядом со своим мальчиком. Он плавится в его золоте волос, обдающих со всех сторон смуглое, от бесконечных полевых занятий и тренировок с солдатиками, лицо своим неповторимым запахом молодого свежего тела. Его тела, его души. Отнимает у своего майора жажду крушить и иногда и защищать тоже.

Женька весь его без остатка, но он принадлежит этому миру также. И иногда майор думает: «А не заточить ли эту принцессу в замок. Пусть Златовласка прядёт свою пряжу только для него. Пусть улыбается только мне и солнцу». Он болен Женькой, но только им и живёт. Иногда он вспоминает, что мир существует вокруг и «птицы поют и реки текут…». Но для старого, по меркам пацанов из роты, Саши, мир сузился до звука смеха молодого мужчины и нескромные мысли о том, что такому облезлому и обшарпанному дракону досталась самая красивая принцесса, согревали его холодными ночами в палатках рядом с сопящими восемнадцатилетними мальчиками, откровенно доверившими ему свою жизнь: « А вот он не доверил… Он сможет и без меня. Я не выдержу этой неизвестности. Пусть скажет, как есть». Он ворочался и не спал, думая о Жене и его ласковом взгляде, теплых руках, которые так упоительно трут его замерзшие щеки, смахивают брызги дождя — майор спешил запомнить его прикосновение. Подставлял холодный нос и распахивал глаза — не мог наглядеться в его душу. Он просил прощения у всех от кого украл свое наваждение. Одна улыбка, сидящего напротив за столом возвращает его к жизни. Мальчишески неловкий взмах руки, правящий захлестнувшие лицо волосы — пусть смотрит. Он любит этот взгляд. Оба согревались в этот миг счастьем обладания. Каждый не мог понять — за что, за что такое счастье посетило его? Мир сдвинул стены и двое встретились — пересеклись, оттаяли.

Он любовался им. Таким спокойным и расслабленным. Женя сидит на скамейке у озера, чуть склонив голову в наушниках: он и мир. И никого вокруг. Опять растрачивает стипендию на грязных городских птиц и собак. Майор мысленно видит, как полчаса назад, он высыпал мешок проса на прибрежный песок. В центре, как мишень — десятка — небольшое круглое пятно, а за ним — расходящиеся, словно по воде круги. Саша видит мишень из проса и осевших на неё птиц — живая, бурлящая мишень с крыльями и хвостами с острыми птичьими взглядами, брошенными искоса на прогуливающихся вокруг детей. Мишень по началу волнуется, а потом насыщаясь, с каждым новым зернышком замирает в удовольствие, теряет бдительность. Да потом и защитник рядом.

А Женя видит жизнь — бурлящую и счастливую. В этот круг, да ещё не один — а вот так, разрастающийся, набирающий обороты крутыми волнами, океан — не пролезть со стороны. Он плотно-спаянная ширма от несчастий. Купол, который каждый день меняет окраску и дает покой и уверенность.

Он встретил его там же, в парке. Был безупречно холодный день, и заморозки прошлись по лужицам, коварно маскируя их, для беспечных людей. Ветер сминал его слабые попытки прогуляться с сыном по воздуху. «Иди, а то ребёнок совсем света белого в садике не видит». Хотя кто мешает водить ребенка гулять, он отчаянно не понимал, но слепо доверял в этом, своей боевой подруге, которую не видел месяцами. Командировки съедали все силы и даже приезжая домой на побывку, он часто не добирался до квартиры и засыпал в служебной гостинице. Являлся лишь утром — выбритый и подтянутый в безупречно-отглаженной кастеляншей форме. Привычка не беспокоить женщин по пустякам у него от отца, который боготворил маменьку — оперную диву, по милости которой он и оказался в Суворовском училище в Питере — да так и осел в тоскливом и гостеприимном городе. Базируясь, в основном в пригороде — на «полевых», а так — при штабе в своем кабинете. Как и когда, они успели сделать ребёнка, он уже и не помнил. Любонька не говорила. Он и не спрашивал — с каждым днём, все меньше бывая дома.

Они брели по дорожкам парка и, наконец вышли на открытую площадку перед озером. Будний день и народу мало, лишь редкие мамашки с колясками и постоянной книжкой в руках. Куда только эта начитанность девается, когда в быту нужно просто поговорить — а вот не получается: ни общих тем, ни книг и даже ремонт становится лишь поводом для скандала. Его Любонька не такая — она умна и прогрессивна: сама бегает по магазинам, сама заказывает ремонт и успевает забрать ребенка из садика, практически всегда вовремя. И выглядит потрясающе — настоящая майорша! Александр гордится своей умницей женой — каждый день фитнесс и бассейн, а иногда и ночью туда ездит, чтобы поплавать в тишине и уюте: « Никто не мешает и не пристаёт с разговорами».

— И, правда самое время, — соглашался он и послушно шёл укладывать пятилетнего сына.

Он остро чувствовал вину перед сыном за извечную торопливость и неумение поговорить с ним о чем-то детском и важном. Лишь изредка читая ему сказки на ночь и пытаясь объяснить, что не каждый гадкий утёнок станет лебедем, а пастушок сможет жениться на принцессе. Ребёнок страдал молча от его объяснений, а потом выпалил однажды:"Давай просто спать папа, а то завтра рабочий день".

Максик оторвал руку от непутёвого бати и побежал к волшебным кругам, которые разложил кто-то: и хитрые вороны и сизые городские рыцари свалок — голуби, все увлеченно поддержали этот танец— пиршество. А ребёнку хочется красоты, хочется трогать крылья и гладить клювик симпатичной хитрой птичке, добывающей себе корм таким нехитрым способом: он подбежал к парню, сидящему напротив этой вакханалии и умильно одними глазами, попросил.

— Ты хочешь их покормить? — светловолосый парень, скинул капюшон, стянул мурчащие наушники и протянул мальцу свою булку из гамбургера: — Бери. Вот только давай я раскрошу и на ладошку тебе насыплю, а они прилетят и сядут сами. Голуби доверчивые птицы — городские…

— Нет, я хочу вот тех кормить, маленьких, ко-ри-ченных, — доверчиво протягивая руку, и с трудом выговаривая слова, ответил мальчишка.

— Эти симпатичные… Но просто так не доверятся тебе. Им нужно привыкнуть и может быть тогда и случится чудо — вы подружитесь.

Не веря своим глазам, и глотая подступивший неожиданно гнев на гражданского парня, майор вытащил руку из кармана и предостерегающе положил её на плечо мальчика.

— Это воробьи, Максимка. Они маленькие и слабые и часто большие и более умные птицы, станут их обижать. Но, присмотрись к ним. Они шустрые и сметливые охотники, когда хищники набросились на жертву в круге стаей, сплачиваясь в борьбе за еду, воробушки на периферии. То есть применили военную хитрость и зашли с флангов, и в тыл врагу… — он не успел продолжить.

— А разве у них есть враги, папа?

— У всех есть враги, даже у тебя…

— …

Хлюпающий носик ткнулся в разноцветную перчатку, и скрывая непрошеные слёзы, Макс отвернулся в сторону застывшего в недоумении парня.

— Зачем вы так? — он неловко поморщился, спрятал перчатки в боковой карман на куртке и потянул к себе парнишку, вытирая сопли и отчаянно задувая своим теплом постылость ситуации и грубость папаши.

— Что такое фланг, и почему нужно подбираться сзади? Они же маленькие — разве можно таких обижать?

— Cына, так это же жизнь… — прерванная суровым взглядом «светлого», как про себя его окрестил Александр, тирада, пропагандирующая реалии жизни, как-то сникла. Он замолчал. А парень ловко опутал мальчика своей улыбкой и теплотой. Он упрямо крошил крошки на маленькую лапку, и старался не смотреть в сторону «вояки» — и чего неймётся-то на воле? Обидная грубая философия позволяла ему ранить не только собственного сына, но и невольного участника этой педагогической катастрофы.