Один день (СИ)

========== Часть 1 ==========

Его глаза были чернее, чем небо над нашими головами. Глубже, чем океан, несущийся прямо на нас. Они смотрели на меня, но страха уже не было, только… как назвать это? Что-то такое, что я позабыл уже давно… кажется, это называлось доверием. Боже, он доверял мне, а я тащил его в ад… и он был готов умереть со мной. На мгновение я отвернулся, взглянул вперед во мрак, который стремительно пожирал противный болезненный желтушный свет фар. И он почувствовал мое сомнение, протянул руку. Этот маленький ублюдок был гораздо смелее меня, вот так сюрприз… нет, в несчастливый день родила меня мама… Отдираюсь от рычага переключения передач, сжимаю его теплые пальцы. Его улыбка шире, он так счастлив сейчас. Я тоже. И улыбаюсь ему в ответ, потому что успокоился, ведь я не один, ведь он доверяет мне. Черные волны впереди кажутся теперь незначительными, свист ветра в ушах заглушает стучащее как набат сердце. Нестерпимо яркий луч бьет по глазам, но тут же соскальзывает и исчезает, промахнувшись — ему за нами не угнаться, не теперь. Мы быстрее.

Горячий воздух, наполненный вонью потных подмышек, давно не мытых ног, и отрыжки от газировки, гоняли лопасти вентилятора. С каждым новым кругом эта чертова машина разносила потоки кислого запаха по помещению, ее гул раздражал хуже комариного писка. Пара жирных черных мух наворачивала над головой, от них лениво отмахивались. А те искали себе кусок говна, чтобы присесть и отдохнуть. Наконец, выбрали и расположились на спине толстяка, тайком жрущего мармеладных червяков. Было противно наблюдать, как его малюсенькие свинячьи глазки метались из стороны в сторону, не видит ли кто, а потом клешня с короткими пальчиками швыряла в безразмерный рот химическую гадость. Кажется, занавески взметнулись, когда он-таки пукнул. Класс заржал, словно бы эти эксцессы не происходили каждый божий день практически на всех гребаных уроках. Букет ароматов, наполняющих учебное помещение, даже учителя ушатал. Отвернувшись под предлогом записи на доске очередной даты никому не интересной гражданской войны, он прикрыл нос учебником.

Джеджун уронил голову на парту, сильно стукнувшись лбом. Как же он ненавидел этих уродов, чьи желания и стремления являлись тремя китами, на которых зиждилось их жалкое существование — поесть, поспать, потрахаться. Зловонное убожество сидело прямо перед ним, и парень уткнулся носом в сгиб локтя, чтобы не упасть в обморок от вони. К счастью гомерический хохот перекрыл звонок, и стадо животных ломанулось наружу, не слушая преподавателя, который орал им вслед домашнее задание. Дже ненавидел каждый день в их обществе, каждый урок, который он понимал на треть, ибо был не силен в английском. Список можно было продолжать бесконечно: пресная жратва, жара, местная гопота, снова эта жратва, одиночество… хотя, это даже лучше — он думал, что его, «узкоглазого», превратят в объект насмешек и издевательств. Однако его просто игнорировали. Американским недорослям в гораздо большей степени были интересны вещи материальные, гаджеты да шмотки, и чей дом разрушить в очередной угарной вечеринке. Американцы вообще представлялись ему нацией, всю жизнь положившие на алтарь праздности, все бы им тусоваться и бухать до зеленых соплей и желтушной блевотины. Возможно, большие города наполняли целеустремленные и умные молодые люди, но в такой глуши как Рузвельт, деградация была в самом расцвете.

Швырнув тетрадь в рюкзак, Дже поднялся и вышел последним. Насколько он знал, коренное население индейцев Юта выперли с насиженных мест в начале двадцатого века, а земли разобрали фермеры, однако многие люди здесь имели характерный разрез глаз и темную кожу, больше напоминающую древесную кору или красноватые пески многочисленных каньонов. Возможно, его принимали за потомка индейцев с его миндалевидными глазами и густыми, черными волосами. Правда кожа парня была довольно светлая, к тому же имя выдавало в нем корейца. В общем, равнодушие окружающих его нисколько не заботило. Хотел бы он, чтобы и дома было так же…

Около школы был небольшой парк, и там было довольно комфортно, однако стоило уйти из центра, жара дала о себе знать. Джеджун проживал на окраине, путь предстоял неблизкий, однако трястись в полусгнившем школьном автобусе не хотелось. Парень вообще старался любым возможным способом оттянуть дорогу домой. Вот и сегодня поперся пешком, хоть на небе не было и облачка, а он как назло забыл дома бейсболку. Солнце стояло высоко, горячий воздух сушил рот, отчего в гортани першило. Стоило глотнуть воды, как она тут же выступала потом на грязной шее, впитывалась в футболку, оставляя желтое пятно.

С обеих сторон от дороги стояли двухэтажные дома с облупившимися боками, окна в них практически всегда были закрыты, чтобы не пускать внутрь изнуряющий зной. Заборы зачем-то огораживали кактусы во дворе от их собратьев в канавах. Американцы были слишком ленивы, чтобы выращивать овощи для стола, считая, что проще купить их, чем ковыряться в земле. Хотя, зачем им морковка, когда на четыре с лишним тысячи человек в городишке было аж четыре ресторана быстрого питания. Жилые дома сменились заброшенными развалюхами с заколоченными окнами и дверями. Впрочем, проторенные тропки к ним говорили о том, что пустыми они не стояли. На кактусах там висели презервативы, а под ними сверкали на солнце жестянки из-под пива и коктейлей.

Громко стрекотали кузнечики в пожелтевшей траве, многие из них выскакивали на дорогу. Так же как и ящерицы. Джеджун шел, понуро опустив голову, с каждым шагом рюкзак становился все тяжелее. До дома было еще далеко, примерно полмили. Вздохнув, Дже вытер капельки пота, выступившие над верхней губой, тыльной стороной ладони. Мимо промчался пикап, полный улюлюкающих малолеток. Наверное, поехали в Уолморт, подумал Джеджун, поправляя лямки на плечах. Кроме огромного супермаркета в округе не было развлечений, ближайший торговый центр с кинотеатром был в шестидесяти милях. Хотя, ему было плевать, он уже свыкся с мыслью, что подохнет от скуки в своем подобии комнаты.

Размышляя о своей идиотской, с какой бы стороны ни посмотреть, жизни, парень добрался до остановки. Если свернуть направо, то через пятнадцать минут он будет дома. Только так подумал, как послышался шелест шин. Джеджун почувствовал неладное, оглянулся. В этот момент рядом затормозила развалюха.

— Эй, ты почему меня не дождался? — папаша лихо облокотился на опущенное стекло.

— Ты никогда за мной не заезжал.

— А сегодня вот решил! Погнали, пожрем где-нибудь. Все-таки у тебя день рождения.

— У меня много уроков, я лучше пойду.

— Да садись ты, — с досадой протянул отец. — Завтра я уезжаю.

Джеджун решил, что не отделается так просто от упрямца, обошел машину и забрался на пассажирское сидение.

— Надолго?

— Недели на две.

Дже еле сдержал вздох облегчения. Не то чтобы он не ладил с отцом. Это было бы слишком мягким словом. Он его ненавидел. И, кажется, нелюбовь у них была взаимная.

— Опять шахта?

— А что еще? В этом гребаном штате либо киркой машешь, либо нефтедоллары считаешь.

— Либо валяешься перед телеком и пропиваешь пособие, — проворчал Дже, тут же схлопотал весьма болезненный подзатыльник.

Стиснув зубы, Дже промолчал, хоть было стыдно за слабоволие и унижение. Папаша молчал несколько минут.

— Я стараюсь для нас обоих.

— Не начинай.

— Здесь лучше, чем в Корее! — рявкнул мужчина.

— Для тебя.

— И для тебя тоже! Ты получишь нормальное образование.

— Там тоже хорошие колледжи.

— Почему ты всегда со мной споришь?

Джеджун потер пальцами глаза.

— Это ты меня не слушаешь, не считаешься с моим мнением, — сказал он как можно спокойнее. — Я не хотел сюда ехать. Мы здесь чужие, никому не нужные голодранцы. О каком образовании ты говоришь, если меня едва приняли в эту деревенскую школу, где физику и английскую литературу преподает биолог?!

— Мы справимся.