Don't even care (СИ)

========== Поезд ==========

Сейчас.

Эта история начинается с близости к смерти.

Никто не знает, когда наступит его конец, никто не подозревает, когда сердце остановится, прервав ритм толчков молчанием.

Человеческое тело запрограммировано на самоуничтожение. Таймер где-то глубоко в мягкой живой плоти неслышно тикает, отсчитывая секунды до смерти. Глоток воздуха обнуляет цифры, возвращая табло в исходное положение, и до следующего вдоха он вновь считает мгновения. Замкнутый круг, который невозможно разорвать.

Только если сдаться и умереть.

Но рано, ещё слишком рано ставить точку. Впереди вьётся тропинка, и он переставляет заплетающиеся ноги в попытках добраться хоть куда-нибудь. Дышит тяжело и хрипло и может только молиться о том, чтобы внутренние органы не были задеты.

Очередной шаг. Всхлип. Внутри почти не осталось сил, чтобы бороться. Тем не менее он продолжает идти вперёд, с упрямством, которого раньше в себе не замечал. Минувшие события изменили всех, оставили неизгладимый отпечаток в каждой душе, что волею судеб оказались в том поезде.

Кровь скапливается в ране, толчками вырывается наружу, сочится сквозь сомкнутые пальцы, делая их скользкими. Боль от засевшей в теле пули похожа на сильные порывы ветра: её невозможно остановить, невозможно укротить. Она властвует над телом и разумом, подчиняя себе.

В очередном приступе острой боли он останавливается, упирается ладонью в дерево. Для Гарри это конец: он чувствует нечеловеческую тяжесть в теряющем кровь теле и пустоту в голове. Во рту металл, и, чтобы убедиться в правдивости своих опасений, он сплёвывает под ноги. На тёмной земле почти не видно крови, а вот на траве, на низких широких листьях вокруг — смазанные густые капли.

— Дерьмо, — цедит он сквозь зубы. В ответ лишь шелест листьев и далёкий рокот вертолётов.

Одна рука всё так же зажимает огнестрельное ранение на боку, как научил Луи, второй он отталкивается от дерева, оставляя после себя багровый отпечаток ладони. Пальцы трясутся от напряжения и соскальзывают по окровавленной одежде вниз, но он идёт, стиснув зубы, сжав до скрипа челюсть.

Вокруг ничего, кроме бесконечной листвы. Она шумит на ветру, будто тихий женский смех — сама Судьба шутит над ним. Лес не заканчивается, и цели нет. Впереди неизвестность. Но, несмотря на тщетность всех его усилий, Гарри всё равно переставляет ноги и идёт дальше. Боль плетётся следом. И летит далеко впереди.

Его сгибает пополам, и Гарри снова сплёвывает накопившуюся во рту кровь. Боль вокруг и внутри него. Смерть распахнула свои объятия и ждёт, но окровавленные губы кривятся в ухмылке, и Гарри делает ещё шаг. Из последних сил.

Его единственный вариант — умереть. Его единственный выбор — сделать это на своих условиях.

Это Луи поставил точку в рассказе его жизни, и сейчас, в непосредственной близости от смерти, когда костлявая уже тянет свою загребущую руку по вымученную душу Гарри, он возвращается мыслями назад, к тому, с чего начался его конец.

Ровно неделя.

Тогда.

Тик-так. Тик-так.

Не время, нет. Звук стучащего в груди сердца.

Ритм ускорялся, пока Гарри бежал по длинному перрону вдоль блестящего бока поезда, мимо отражающих весенний свет окон. Чем меньше времени оставалось до отправки, тем сильнее становилась пульсация крови в сосудах, дыхание сбивалось.

Лавируя между провожающими и путешественниками, между юными крикливыми девушками и пожилыми неспешными мужчинами, он путался в собственных ногах, задевал носками начищенных туфель асфальт. Металл поезда блестел подобно серебру, изрытому щербинами.

Плохое утро, оставившее ему болезненные ссадины на лопатках, грозило превратиться в ужасающий день. Гарри поднял голову кверху, туда, где под стеклянным потолком вокзала мигали ядовитым зелёным часы. Времени оставалось всё меньше.

— Простите, — инстинктивно вырвалось изо рта, когда его неуклюжая фигура столкнулась с незнакомкой.

Красное пальто, слишком жаркое для стоящей на улице погоды, было запахнуто и застёгнуто на все пуговицы. Пока она оборачивалась, Гарри считал тающие мгновения, с ужасом ожидая, что поезд вот-вот тронется.

— Осторожнее, молодой человек.

Голос, словно битое стекло. Сверкающе красивый, но такой острый. Гарри показалось, что после её слов остались тонкие царапины на коже. Рука в кожаной перчатке потянулась за саквояжем вниз, и, пока она наклонялась, очки, скрывающие глаза, неумолимо ползли вниз, открывая бледные выступы надбровных дуг, потом — веки с чётко проведёнными линиями стрелок и наконец глаза.

Гарри дёрнулся прочь, взглянув в эти глаза. Огонь и яд в чуть косом экзотическом разрезе и поистине тёмном цвете.

— Ещё раз простите. Я не нарочно.

Желая избавиться от липкой паутины беспричинного страха, Гарри обошёл девушку и двинулся дальше. Оставил её алый, как сгусток крови, образ позади. Время, замершее в момент испуга, со скоростью гоночного болида рвануло вперёд. Прозвучал первый гудок поезда, сообщающий о скорой отправке.

Состав был поистине бесконечен. Билеты во второй вагон, следующий за первым классом, больше не казались Гарри такой уж удачей. Глаза с зелёными искрами так и бегали, метались, словно стальной шарик в игрушечном бильярде. Он очень боялся опоздать.

— Вы не поможете мне?

Этот голос вырвал из хаотичной спешки. Он не был тем же острым стеклом, а будто для баланса следующая встреченная Гарри незнакомка оказалась мягкой, словно свежий кекс. Длинная ручка чемодана на колёсиках застыла в её тонкой кисти, и девушка беспомощно оглядывалась, словно не понимая, что ей делать дальше. Лёгкий плащ ярчайшего лимонного цвета натягивал огромный живот.

— Конечно, — улыбнулся Гарри. Беременные всегда казались ему чересчур хрупкими, ломкими, как сахарная корочка на кофе. — Позвольте?

Собственная ладонь показалась гигантской на фоне её миниатюрной ручки, когда чемодан перекочевал к Гарри. Нахмурив брови, тратя драгоценные секунды на возню с выдвижной ручкой, он вновь отставал в гонке со временем.

— Вот здесь.

Наманикюренный пальчик ткнул в едва заметную кнопку, и с едва слышным щелчком ручка сложилась.

— Отлично, — Гарри поднял чемодан в руку, а второй указал на открытую стеклянную дверь вагона, — только после вас.

Дежурной улыбкой их встретила бортпроводница. Гарри назвал своё имя, ожидая, что его отправят дальше по перрону, к вагону, в котором Найл берёг для него место, но девушка в голубом шейном платке только кивнула и так же профессионально обратилась к его невольной спутнице.

— Лаура Блау, — назвалась та.

Вагон оказался шестым по счёту. За ним в сторону хвоста состава шёл вагон-ресторан, а после него уже начинался третий класс, где сиденья располагались тесно друг к другу, по три в ряд. Гарри вновь почувствовал щекотящий изнутри восторг от мысли, что им с Найлом повезло путешествовать вторым классом.

— Огромное вам спасибо, — не прекращала щебетать девушка, медленно и неуклюже продвигаясь в глубь вагона. Гарри, словно верный пёс, следовал за ней, таща чужой чемодан в руках. — Оказались из-за меня не в своём вагоне.

— Абсолютно не за что, — искренне ответил он. Поезд мягко тронулся, линия горизонта за широкими окнами пришла в движение. — Я бы всё равно заскочил в следующий, а до своего пришлось бы продвигаться по составу. Мне во второй.

Девушка просияла, и Гарри не смог сдержать ответной улыбки. В своём жёлтом плаще она казалась солнцем, освещающим вагон.

— Вот сюда поднимете?

Полка вверху, но её чемодан не был таким уж тяжёлым. Гарри легко поднял его над головой, осторожно уместив, и закрыл крышку. У окна уже сидел мужчина, может, чуть старше самого Гарри. На его коленях расположилась папка, под завязку набитая газетными вырезками, фотографиями и написанными от руки заметками. Мимолётного взгляда хватило, чтобы понять, объект изучения — пропавший шестнадцать лет назад английский принц.

Считая, что это вовсе не было его делом, Гарри перевёл взгляд на лицо: тёплого цвета глаза казались дружелюбными, когда незнакомец поднял в робком приветствии руку — красивую, сильную, натруженную руку с тёмными волосками на пальцах и сбитыми костяшками, какие бывают только у боксёров — и сказал: