Женщина нашего времени

До Сандерленд-авеню было недалеко. Много лет назад Харриет решила, что где-то здесь, по дороге, проходит линия, разделяющая Лондон, настоящий Лондон, и его тусклые, благопристойные пригороды. Торговые улицы переходили в ряды домов, расходящихся от основной дороги. Крутые холмы создавали впечатление, что леса и зеленые поля как бы мелькают на некотором расстоянии от верха автобуса. Харриет хорошо знала, что даже в самый ясный день здесь ничего не увидишь, кроме множества разбегающихся улиц, вьющихся вверх и вниз по холмам.

Автобус остановился в конце Сандерленд-авеню. К дому матери предстояло еще преодолеть крутой подъем. Харриет быстро шла под деревьями, растущими вдоль улицы, мимо садов, полных астр, георгинов и поздних роз. Сады эти были большими, они отделяли друг от друга построенные в тридцатые годы дома, и живущие в них хозяева очень гордились ими.

Это был район с пристроенными к домам оранжереями, новыми черепичными крышами и названиями домов, написанными на плитах из камня, кусках грубо обработанной древесины или изогнутых металлических пластинах.

Появившийся перед Харриет на изломе холма дом, принадлежащий Кэт и ее мужу, казался еще более ухоженным, чем окружающие. Старые окна были заменены большими со стальными рамами.

В доме была застекленная комната, окружающая парадную дверь, которую Кен называл «штормовым тамбуром», в саду, за дорогой, ведущей к парадному подъезду, были декоративные каменные горки, а новая изгородь сада была из желтоватого камня. Большие кованые ворота поперек короткой проезжей части дороги были выкрашены в светло-голубой цвет.

У Кена была небольшая машиностроительная фирма с подразделением, специализирующимся в области местного центрального отопления. «Я всегда говорю, что мой дом является такой же рекламой моего бизнеса, как и мой офис», — любил отмечать Кен.

«Конечно, ты всегда так говоришь», — соглашалась Харриет, получая при этом сердитый взгляд со стороны Кэт и хихиканье со стороны Лизы. Кен всегда только удовлетворенно кивал, как будто бы она просто соглашалась с ним. Он был добрым человеком, и ему нравилась его падчерица.

Еще до того, как Харриет подошла к стеклянной двери подъезда, она увидела Кэт среди ее бегоний, спрятанных от любых ветров, которые могли бы обрушиться на южный Лондон.

— Харриет! Ты не сообщила, что собираешься приехать.

— Я предполагала, что ты будешь дома.

Кроме того, она также надеялась, что ее сводной сестры не будет дома, а Кен будет на работе.

— Если бы ты позвонила. Лиза у Карен, а Кен на работе.

— Ничего. — Харриет поцеловала мать, потом взяла ее за руку. — В нашем распоряжении есть час. — И, думая о том, что она должна сказать за этот час, она чересчур бодро добавила: — Сад выглядит восхитительно.

Кэт заглянула ей через плечо.

— А где твоя машина, дорогая?

— Я оставила ее… дома. Приехала на метро.

Кэт испугалась:

— Она не разбита? Нет?

Харриет знала, что ее мать гордится ее красивым автомобилем, гордится ее магазином и гордится Лео, имя которого появляется рядом с его фотографиями в блестящих журналах.

— Я просто хотела прокатиться по своему старому маршруту.

— Но это же так неудобно для тебя, — посочувствовала Кэт, как будто понимая, что такое решение может причинить только неудобства.

Они вместе вошли в дом и прошли в кухню, расположенную в его задней части. Она была больших размеров, из нее через раздвигающиеся двери просматривались терраса и находящийся за ней сад. Кухня была отделана керамической плиткой и сосновыми панелями, выстроились рядами раскрашенные цветами банки для круп и печенья, радио играло утреннюю музыку. Кэт насыпала в расписанные цветами кружки растворимый кофе, щелкнула выключателем на чайнике и начала рассказывать новости, связанные с последним приятелем Лизы.

Харриет стояла в дверях, ведущих во внутренний двор, в пол-оборота к саду и смотрела на склон лужайки, спускающийся вниз к разросшемуся айланту. Она внимательно слушала рассказ, отпуская реплики в нужный момент, однако Кэт прервала рассказ на полуслове.

— Что случилось? — спросила она. — Что-то ведь случилось, не правда ли?

Иногда она удивляла Харриет своей проницательностью. Харриет подумала, что она недооценивала интуицию своей матери.

— Дженни потеряла ребенка. Он прожил двое суток и умер этой ночью.

Ей было стыдно, что она уклонилась от прямого ответа, рассказав Кэт о трагедии Дженни вместо того, чтобы признаться в своей собственной.

Чувства Кэт отразились на ее лице. Она мало знала Дженни, однако ее участие было искренним:

— Бедняжка.

Харриет рассказала матери, что произошло. Они пили кофе, свободно откинувшись к сосновому буфету.

— Может быть, это и к лучшему, — заключила Кэт. — Лучше, чем навсегда остаться с неполноценным ребенком. Они могут попытаться еще раз, когда все это забудется.

— Наверное, — грустно согласилась Харриет.

Кэт заглянула ей в лицо:

— У тебя есть что-то еще, не так ли?

Харриет подумала, что было бы значительно легче рассказать это кому-нибудь другому, любому, в конце концов, чем собственной матери в ее замечательной кухне.

— Харриет? — Кэт уже встревожилась.

Было бессмысленно искать успокоительные слова. Повернувшись спиной к айланту, Харриет сказала:

— Мы с Лео решили расстаться.

Как только это было произнесено, она сразу же пожалела о том, что слегка покривила душой. Кэт побледнела, едва не уронив своей кружки с кофе, и даже не заметила лужицу жидкости, пролитой на белую поверхность кухонного стола.

— Нет, моя девочка, вы не должны этого делать. Ты замужняя женщина. Ты не должна была приезжать сюда и говорить, что сдаешься после вашей первой ссоры. В супружестве необходимо приспосабливаться, разве ты этого не понимаешь? Ты должна бороться за свою семью. После того, как все это пройдет, вы даже станете ближе друг другу.

Харриет понимала, что Кэт уже сглаживает неприятности, приводя все в порядок в своей голове так, как будто жизнь ее дочери — это ее собственная кухня.

— Не говори так, будто ты не моя мать, а сварливая тетка, — сказала Харриет. — Мы женаты уже четыре года, и у нас были тысячи ссор. Но я ухожу от него не из-за ссор. Правда заключается в том, что мы не сделали друг друга счастливыми. Сегодня мы признали эту правду. Все совершенно очевидно.

Она не ожидала, что Кэт так расстроиться. Ее мать частенько плакала, но сегодня она была слишком потрясена даже для того, чтобы заплакать.

— Как ты можешь так говорить? Вы были прекрасной парой, были всегда, с самой свадьбы.

«Свадьба, — подумала Харриет, — да я бы никогда в жизни не позволила себе переступить через все это». Какая это была торжественная свадьба, оплаченная, в основном, щедрым Кеном. Харриет была в длинном платье, с туго затянутой талией, длинным шлейфом и фатой. Ее сводная сестра, которой тогда было пятнадцать лет, старалась спрятать свою щенячью полноту в складках пшенично-золотого атласа, а две другие маленькие подружки невесты были в кремовом шелке.

Взятый напрокат серый роллс-ройс с белыми лентами и роскошный прием последовали за экуменической службой. Родители Лео отступили перед неизбежностью. Харриет сумела донести до них свои доводы. Подружка Лео была вполне респектабельной девушкой, к тому же неглупой. Она имела свой маленький бизнес, в котором вполне преуспевала. Семья Лео прибыла на свадьбу в полном составе и прислала невероятно щедрые подарки.

Сейчас Харриет представила себе Эйврил Гоулд, качающую своей хорошо ухоженной серебряной головой и тихо повторяющую: «Эти смешанные браки зачастую приносят горе», — а затем с обожанием добавляющую: «Лео всегда был непослушным и своевольным мальчиком».

Она окинула взглядом украшенную изразцами и сосной кухню матери.

— Мы совсем не пара. И, видимо, никогда ею не были. Это очень сложное понятие, особенно для таких эгоистичных людей, как мы с Лео.

— Вы не эгоистичны, — возразила Кэт, — а Лео — хороший муж. Он заботился о тебе.