Любовница авантюриста. Дневная Красавица. Сказочные облака

Она засмеялась, потом обеими руками сжала его ладонь.

— Когда ты уезжаешь?

— Через неделю с небольшим. Ты поедешь со мной?

— Да, не оставляй меня в эти дни, ну хотя бы не оставляй слишком часто.

— Я должен выступить по радио между двумя рекламными сюжетами, посвященными обуви, — вот, пожалуй, и все мои дела. Я как раз хотел побольше побродить пешком. Ты мне покажешь Нью-Йорк.

— Да, конечно. Приходи ко мне сегодня вечером. Увидишь Алана. Ты ему скажешь, что так продолжаться больше не может. Он, наверное, тебя послушает и…

Бернар привскочил.

— Ты как была сумасшедшей, так и осталась. Это ты должна все ему сказать, а не я. Неужели не понятно?

— Я не смогу.

— Послушай, развестись в Америке не проблема.

Она попыталась подробнее рассказать об Алане. Но Бернар превратился в осмотрительного француза, он говорил о здравом смысле, о том, что надо беречь нервы, о немедленном разводе.

— Но у него же никого, кроме меня, нет, — сказала она в отчаянии.

— Подумай, какую чушь ты несешь, — начал было Бернар. Однако, не договорив того, что хотел, продолжал: — Извини. Во мне заговорила былая ревность. Я приду вечером. Не волнуйся, я рядом.

Еще два года назад эти слова рассмешили бы ее. Теперь же они ее ободрили. Что ни говори, успех, верил он в него или нет, остепенил Бернара. Жозе, не потерявшая прежнего очарования, попросила у него защиты; они расстались, весьма довольные друг другом.

Алан стоял перед зеркалом и завязывал галстук. В темном костюме он был необыкновенно хорош собой. Жозе уже завершила свой туалет и ждала его. Это была одна из причуд Алана: он смотрел, как она одевается, подкрашивается, путался под ногами, мешал, якобы желая помочь, потом сам начинал медленно, как бы красуясь перед ней, переодеваться. И всякий раз она любовалась его обнаженным торсом, узкими бедрами, мощной шеей. Скоро, очень скоро она уже не будет ему принадлежать. С каким-то затаенным стыдом она думала, что ей, наверное, будет особенно не хватать этой мужской красоты.

— Где мы обедаем?

— Где хочешь.

— Да, я совсем забыла тебе сказать. Я встретила старого друга, француза Бернара Палига. Он пишет романы, и здесь выходит его книга. Я пригласила его на обед.

На минуту воцарилось молчание. Она задумалась, почему ей так необходимо было знать, как отнесется к ее затее Алан, ведь через десять дней она его покинет. Но теперь, когда он был рядом, отъезд казался ей столь же невозможным, сколь неизбежным представлялся всего два часа назад.

— Почему ты не сказала об этом раньше?

— Я забыла.

— Это твой любовник?

— Нет.

— У тебя с ним ничего не было? Он что, кривой?

У Жозе перехватило дыхание. Она чувствовала, как ее душит ярость, и вдруг ощутила на своей шее биение артерии. Она собралась спокойно и решительно сказать: «Я развожусь с тобой». Потом подумала, что так покинуть человека нельзя, ибо это будет похоже на месть, и что она причинит ему боль.

— Нет, он не кривой, — сказала она. — Он очень милый, и я уверена, что он тебе понравится.

Алан на мгновение замер, не успев завязать галстук, который вился у него между пальцев. Удивленный мягкостью ее голоса, он взглянул на отражавшуюся в зеркале Жозе.

— Извини, — сказал он. — От ревности я дурею, становлюсь грубым, а это уже грустно и этому нет прощения.

«Только не добрей, — подумала Жозе, — не меняйся, не лишай меня моего оружия, причины для ухода. Только не это». У нее могло не хватить духу бросить его, но это было необходимо сделать. Теперь, когда она уже решилась, когда ясно представила жизнь без него, у нее постоянно кружилась голова от тех слов, которые ей предстояло сказать мужу. Ведь пока она их не скажет, ничего не изменится.

— Вообще-то у меня была с ним связь, она длилась дня три, не больше.

— А, — сказал Алан, — так это тот самый писатель из провинции, как так его зовут?

— Бернар Палиг.

— Как-то вечером ты мне об этом рассказывала. Ты приехала к нему сообщить, что его жене плохо, и осталась у него в гостинице.

— Да, — сказала она, — именно так.

Перед ней вдруг вновь предстала серая городская площадь в Пуатье, выцветшие обои гостиничного номера. Она вдохнула неизвестно откуда взявшийся запах провинциальных улочек и улыбнулась. Скоро она вновь все это обретет, отлогие холмы Иль-де-Франса, воздух парижских бульваров, золотое Средиземноморье — все, что до сих пор оставалось позади.

— Не помню, чтобы я тебе об этом говорила.

— Ты мне много о чем говорила. Если мне что и не известно, так это то, что ты сама забыла. Я из тебя все вытянул.

Он повернулся к ней лицом. Давно она не видела его в отлично скроенном темно-синем костюме. Этот безукоризненно одетый человек с детским лицом и жесткими глазами показался ей вдруг чужим.

«Алан», — услышала она свой внутренний голос, но не шелохнулась.

— Если человек не хочет, из него ничего не вытянешь, — сказала она. — Не нервничай и попытайся быть вежливым, чтобы не оскорбить Бернара.

— Твои друзья — это мои друзья.

Они не отрывали друг от друга глаз. Она рассмеялась.

«Вражда… Вот к чему мы пришли, мы стали враждовать», — подумала она.

— Да, но я-то тебя люблю, — подчеркнуто вежливо сказал Алан, как бы угадав ее мысли. — Пойдем подождем твоего друга в библиотеке.

Он поднял согнутую в локте руку, и она машинально на нее оперлась. Как долго эта рука служила ей опорой? Год, два? Она уже точно не помнила, и вдруг ей стало страшно потерять эту опору. А если ей уже никто больше не подаст руки? Чувство безопасности… Этот мужчина-неврастеник олицетворял для нее безопасность! Нарочно не придумаешь.

Бернар явился в назначенный час, они выпили по коктейлю, вежливо поговорили о Нью-Йорке. Жозе казалось, что она будет присутствовать на встрече двух миров, ее миров, но все оказалось куда обыденнее — она пила неразбавленное виски в компании хорошо воспитанных мужчин одного роста, которые когда-то были или оставались к ней неравнодушны. Алан улыбался, и в глазах Бернара, которые поначалу были полны снисхождения, быстро загорелись злые искорки. Жозе уже не замечала красоты Алана, и это ее как-то по-особому радовало. Она не видела, что стаканы давно опустели, и лишь отчаянная мимика Бернара заставила ее обратить внимание на мужа. Тому никак не удавалось извлечь сигарету из полупустой пачки.

— Наверное, пора ужинать, — сказала она.

— Еще стаканчик, — любезно предложил Алан, обратившись к Бернару, но тот отказался.

— Мне бы хотелось выпить с вами еще, — настаивал Алан, — очень хотелось.

Тучи сразу сгустились. Бернар поднялся.

— Спасибо, не хочу. Я и вправду голоден.

— Я прошу вас выпить со мной, у меня есть тост, — сказал Алан. — Вы не можете мне отказать.

— Но если Бернар не хочет больше пить… — начала было Жозе, но Алан не дал ей договорить.

— Ну что, Бернар?

Они стояли друг против друга.

«Алан сильнее, но он пьян, — пронеслось в голове Жозе. — Впрочем, я не помню, как сложен Бернар… Самое время заняться сравнительной анатомией». Она взяла бокал из рук Алана.

— Я выпью с тобой. А Бернар нас поддержит. За что пьем?

— За Пуатье, — сказал Алан и залпом выпил свой коктейль.

Бернар тоже поднял свой почти пустой бокал.

— За Ки-Вест, — сказал он. — Отвечу любезностью на любезность.

— За этот милый вечер, — сказала Жозе и рассмеялась.

Они ужинали в Гарлеме и возвратились лишь на рассвете. От Централ-парка шел туман, из которого возникали громады небоскребов, и казалось, что утренняя прохлада дарит пожелтевшим листьям вторую молодость.

«До чего красивый город», — тихо произнес Бернар.

Жозе согласно кивнула головой. Весь вечер она находилась между двумя мужчинами. Они сами ее так посадили за столик, по очереди с ней танцевали, совсем как механические куклы. Алан пил умеренно и не возобновлял своих намеков. Бернар чувствовал себя несколько раскованней, но она не могла припомнить, чтобы они хоть раз что-либо сказали друг другу. «Собачья жизнь, — подумала она, — собачья, да и только. Но, наверное, многие бы мне позавидовали». Алан опустил стекло, чтобы выбросить окурок, и в салон такси хлынул осенний воздух.