Марджори в поисках пути

— О! — Ноэль задумался, но вскоре лицо его прояснилось. — Что ж, ты не думаешь, что это к лучшему? Я смогу остаться незамеченным в этой толпе. Конечно, все твои родственники будут болтать о нас, но если ты не возражаешь, я тоже не стану возражать.

— Если честно, Ноэль, ты — хамелеон. Если я и опасалась чего-нибудь, так именно этих сплетен, и я тебе это говорила. И вот уже ты не возражаешь, ты — сама любезность.

— Дорогая, на самом деле ты несправедлива ко мне. У меня золотое сердце. Единственные мои недостатки — это то, что я абсолютно эгоистичен и безнравствен. Скажи своей маме, что все в порядке — мои родичи и все остальное.

Он приехал поздно. Гости уже толпились в накуренной гостиной, дети, мешаясь под ногами, носились среди мебели, визжали и смеялись. Четверо младенцев в колясках и складных кроватках ревели в спальне Марджори, а их молодые мамаши с растрепанными волосами и выбившимися из-под юбок блузками стремительно носились взад-вперед по холлу, размахивая бутылками, пеленками, горшками и погремушками. Быстро сбросив пальто, Ноэль взглянул на Марджори и усмехнулся, затыкая уши от шума. Она сказала:

— Разве я тебя не предупреждала?

— Да, но это, кажется, слишком бурно. Мой отец здесь?

— Да, и твоя мать, и оба они в вечерних туалетах. Прямо отсюда они идут на банкет партии демократов.

Раздался звонок в дверь — это пришли Моррис Саперстин, кузен Марджори, с женой Милдред и их сыном Невилем. Марджори удивилась, увидев, как подрос ребенок. Она помнила его очень шумным белокурым младенцем, который постоянно громко кричал, а теперь это был большой рыжеволосый мальчик.

— Ой, сколько же лет Невилю? — спросила она его отца, который держал в руке черный чемодан. Мать Невиля начала снимать с мальчика пальто, что было очень непросто сделать, так как он встал на дыбы и рвался к детям в гостиную, пронзительно крича: «Привет, Сюзи-Капузи! Привет, Уолтер-Каполтер!»

— Ему пять, только что исполнилось пять, — сказал Моррис Саперстин, старший сын дяди Шмулки, писавший рекламные объявления. Это был молодой человек с грустным лицом, ненамного выше ростом, чем его отец. Вздохнув, он поставил на пол чемодан. — О, ты ни за что не поверишь, какой он тяжелый.

— Что у тебя там? — спросила Марджори.

— Самолеты.

— Самолеты?

— Сорок семь самолетов. Невиль никуда не ходит без них.

Невиль вытащил руки из рукавов своего пальто и стремительно, как ракета, помчался в гостиную. Марджори представила Ноэля Саперстинам. Жена Морриса Милдред, худая, веснушчатая девушка с очень большими передними зубами и черными прямыми волосами, подстриженными «под горшок», была учительницей музыки и иногда на семейных встречах играла на пианино. Она выглядела очень усталой.

Моррис открыл чемодан. Он и в самом деле был доверху забит игрушечными самолетами разных форм, цветов и размеров, все они валялись в беспорядочном сплетении крыльев и колес.

— Куда я могу это положить, Мардж? Но так, чтобы он смог достать их, когда почувствует, что они понадобились. Я не хочу, чтоб чемодан стоял поперек дороги…

Марджори показала на угол в прихожей.

— Это огромное неудобство, — пожаловалась Милдред Саперстин, — мы пытались его брать куда-нибудь без этих самолетов, и всякий раз это вызывало осложнения того или иного рода. Самолеты стали для него чем-то вроде символа безопасности и защиты.

Ноэль спросил степенно:

— Чем-то, что заменяет ему образ отца, вы хотите сказать?

— Да, возможно, — согласилась Милдред, — но мы думаем, это механизм, компенсирующий некоторое уменьшение полового органа. Это все в совершенно нормальных пределах, но — Моррис, не опускай глаза — он приходит в бешенство, когда видит его.

— Я не опускаю, я не опускаю, — сказал Моррис. — Я сам говорю, что это суррогат для мастурбации, но в любом случае, что бы там ни было, он никуда не пойдет без этих проклятых самолетов, это уж точно. Вот так! Такие вот дела. — Он стоял и всматривался в шумную гостиную. — Ладно, я вижу, там уже какая-то паника. Пойдем, Милдред. Где же он, в конце концов?

Когда они скрылись из поля зрения, Ноэль почти рухнул на дверку встроенного шкафа и затрясся, покатываясь со смеху.

— Все правильно, — пробормотала Марджори, — посмейся над моими сумасшедшими кузенами…

— Сумасшествие! — задыхаясь от смеха, с трудом выговорил Ноэль. — Милая, почти все молодые пары, которые я знаю, говорят таким образом. Иногда я часами изводил их насмешками, а им всегда хоть бы что. Моррис, не опускай глаза… Это вызовет у него осложнение… — Он закашлялся, плечи его подрагивали. — Теперь ты знаешь, почему я не женюсь… Сорок семь самолетов…

Миссис Моргенштерн, раскрасневшаяся, в фартуке поверх прекрасного фиолетового платья, выглянула в холл.

— О чем вы тут воркуете вдвоем в уголке? Мы начинаем седер. Заходите.

Украшенный цветами и гирляндами стол был разобран, за счет чего заметно удлинился, и, кроме того, был дополнен приставленным к нему карточным столиком; он протянулся от окон до противоположной стены узкой длинной столовой, заполняя таким образом все пространство комнаты и сверкая в ослепительном блеске ярких электрических ламп. Еще один стол, для детей, наспех соорудили в гостиной, и он был виден через открытые двери, выполненные во французском стиле. Дети находились там под наблюдением Милдред Саперстин, которая добровольно вызвалась побыть с ними, чтобы присматривать за Невилем. Хрипло крича, дети протестовали против того, что их выпроводили из столовой, где находился стол взрослых, а Невиль в знак протеста выставил ноги через отверстия в узоре французских дверей.

Но вскоре дети, успокоенные пепси-колой, присмирели. И вот на фоне сильного оживленного шума, сопровождаемого задиристой болтовней детей и приглушенным, но все равно достаточно мощным ревом младенцев, доносящимся из спальни, седер начался.

Но оживление и веселье не распространялись на стол взрослых. После того как обед начался, здесь постепенно водворилась какая-то натянутая, неестественная тишина, так непохожая на атмосферу прежних лет. Родственники, маленькие люди — старые седые портные, владельцы небольших кондитерских магазинов, механики и их жены — были напуганы и смущены присутствием судьи и его супруги. И их взрослые сыновья и дочери, обычно такая веселая группа простых молодых американцев, любящих шутки и непочтительных к авторитетам, теперь, подобно старшим, сидели с неловким, натянутым видом. Тот факт, что супруги Эйрманн были в вечерних туалетах, не мог не ухудшить положения. Крошечный дядя Шмулка, сортировщик белья в прачечной, в своем дешевом потертом коричневом костюме прижатый к блестяще одетому судье, тщетно старался отодвинуться, чтобы не осквернять роскошь и великолепие прикосновением бедности. Сет тоже сидел неловкий и угрюмый рядом с мистером Моргенштерном, поддерживая песнопения отца перед принятием вина и мацы и подпевая ему неуверенным баритоном. Время от времени он кидал подозрительный взгляд на Ноэля.

Ноэль, хотя его поведение было безупречным, все же, казалось, даже в большей степени, чем его родители, был причиной того, что родственники чувствовали неловкость. Какой-то леденящий холодок исходил от него, и это вызывало ошибки в песнопениях, запинки в традиционных ответах на иврите и смущенные косые взгляды среди родственников. Ермолка, небрежно лежавшая на его густых белокурых волосах, смотрелась так же неуместно и нелепо, как если бы она была надета на голову животного. Он держал себя спокойно и рассудительно, замечания его были вежливы и учтивы, и Марджори не могла обвинить его в том, что он преднамеренно старался произвести впечатление человека, загнанного в ловушку и оказавшегося в таком чужом, неприемлемом для него месте. И не было ничего умышленно оскорбительного в его манере, когда он продолжал смотреть вокруг. Но все это делалось с намерением заставить всю семью, включая Марджори, все больше и больше почувствовать себя дикими разукрашенными африканцами, выполняющими какой-то колдовской обряд. Не спасала положения и миссис Моргенштерн, старавшаяся объяснить Ноэлю все церемонии и обычаи. Вот опять сейчас все у нее выйдет сложным, запутанным и напичканным богословскими терминами, и гробовая тишина нависнет вновь над столом, пока она, мучительно запинаясь, будет заканчивать свою мысль. И все это время Ноэль будет расторопно кивать головой, говоря, что это действительно ужасно интересно. Это повторялось снова и снова.