Танго в шкафу (СИ)

Ноги дрожат, и она, видя это, все еще поддерживает меня за плечи:

— Куда тебя доставить, Малфой? — вопрошает она, а я лишь веду плечами.

— Идти мне собственно некуда.

Тогда я чувствую, что рука ее вплетается в мою, и тут же туннель трансгрессии затягивает меня в свое чрево. В его тесноте я ориентируюсь только на сбивчивое дыхание Грейнджер. И вот мы посреди небольшой комнаты с жарко-натопленным камином.

Она усаживает меня в кресло и стаскивает обувь. Мне стыдно, когда из дырявых носков показываются пальцы, но она будто не видит этого. Тихо ругаясь, девушка борется с пуговицами моего пальто, узлами на шарфе и перчатками. Стащив с дивана огромный колючий плед, она заворачивает в него мои ноги, заклинанием разогревает чайник.

Сегодня в знакомом театре сумасшедших — отличная постановка — старая школьная неприятельница готовит раскаленный кофе и приносит его мне на маленьком подносе. Рядом с чашкой посыпанные сахаром пончики. И пока она со всем этим возилась, немного сладкой пудры осталось у нее на носу. Но Грейнджер не видит — слишком встревожена, и говорит, говорит что-то:

— Ты дерьмово выглядишь, Малфой, — это единственное что слышу я, и она, пожалуй, первая из знакомых, кто сказал это вслух. Что ж она всегда была отвратительно прямой и честной.

— А ты совсем наоборот — похорошела, — скалюсь я, — приударил бы за тобой, сложись обстоятельства по-другому.

— Издеваешься, да?

— Скорее проверяю, насколько сохранилась способность иронизировать, — отвечаю я с набитым ртом, — скажи лучше, зачем ты меня сюда притащила.

— Знаешь что? — она начала терять терпение, — было бы глупо оставить тебя там, в сугробе под кайфом. Сегодня очень холодно, и до утра бы ты точно не протянул.

— Но я с успехом протянул бы ноги.

— Это было твоей целью?

— Некоторые вещи, Грейнджер, лучше оставить так, как есть и не трогать.

После этой фразы она долго молчит и сморит, как я один за другим уничтожаю ее дурацкие пончики. Она дважды подливает кофе и предлагает спуститься и купить что-нибудь мясное в ресторанчике напротив. И хотя мой желудок салютовал восторгом при слове «мясо», засранец Драко лишь дернул носом и сказал:

— Не смею тебя больше задерживать, ты была очень любезна и можешь уже вернуть мою одежду и показать, где здесь выход.

— Я постелю тебе на диване, — предлагает она каким-то странным тоном, будто не позволяя отказаться, да я и не против. Бессилие внутри все равно не дало бы подняться с места. Она это понимает, но вежливо просит остаться, оставляя иллюзию права на выбор.

— Ну, хорошо, я тебя не стесню, уберусь завтра утром. Ты, наверное, даже проснуться не успеешь.

…

Я ошибся, и она успела не только проснуться, но и встать рядом со мной, что-то помешивая в маленькой цветастой кружке.

— Доброе утро, как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, что напомнила — говенно, — слабо отзываюсь я, понимая, что меня уже полностью отпустило. По совести сказать, те дозы, что я получал в больнице, не соответствовали моим потребностям, и дарили лишь временное облегчение. Никаких иных миров, иллюзий, бреда — просто временная возможность отдохнуть от ноющей боли во всем теле.

— Я могу чем-то помочь? — тепло спросила она, и этот ее добрый тон снова поднял во мне волну раздражения.

— Можешь! — со злостью каркнул я, — если дашь денег на дозу и уберешься.

Как ни странно я не увидел в карих глазах и намека на раздражение, скорее жалость, что, кажется, еще хуже. Я со стоном попытался подняться с дивана, но слабость была такой, что я не смог даже скинуть с себя плед. И тогда Грейнджер, кивнув каким-то своим мыслям, вдруг села рядом, чуть задев мою ногу через одеяло.

Она едва коснулась моего потного лба кончиками пальцев, затем откинула одеяло, так, чтобы освободить руки.

— Заверни рукава, — скорее не просьба, а требование.

И я послушно показываю запястья.

Лицо ее строгое, но не злое, складки у губ выдают скорбь:

— Я так понимаю, ты играешься с этим уже давно.

— Точно не знаю сколько, потерял счет времени с тех пор, как остался один. Оно мне ни к чему.

Грейнджер достает из-за пояса палочку и, проведя по воспаленным дорожкам, шепчет заклинание. Становится немного легче, если бы не следующая ее фраза, я готов бы был поверить, что она может избавить меня от боли совсем:

— От маггловских наркотиков у магов нет зелий. Я лишь могу облегчать твою боль слегка. Но тебе придется терпеть ее еще долго.

— А с чего это ты решила, что я хочу, чтобы ты помогала?

Глаза девушки округляются, выдавая удивление:

— А разве я оставила тебе возможность отказаться? Тебе, может быть, есть куда пойти? Работа? Деньги? Или, скажи мне, ты можешь хотя бы украсть, чтобы выжить?

И тут она попадает в самую точку. Мое положение подразумевало подобные нечестные занятия, но родители столь глубоко заложили в моем воспитании понятия о дурацкой порядочности и собственной исключительности, что я скорее бы умер, чем опустился до такого.

— Вот, выпей, это тоже не будет лишним, — она протягивает мне кружку с дымящейся жидкостью.

— Прежде, чем попробую, скажи, что это за зелье.

— Это куриный бульон, Малфой. На тебя смотреть противно.

…

Вечером Грейнджер другая. Страшно раздраженная, она возвращается с работы и швыряет в угол свое немодное, старое пальто. Что-то бормоча под нос, она проносится мимо меня, не удостоив даже взгляда, лишь роняет сквозь зубы:

— Ты живой?

А я действительно жив, но с трудом, какая-то гнида насыпала между венами раскаленный песок, и мне чудилось, что тушка Драко Малфоя поджаривается на медленном огне.

В обратную сторону она проходит, облаченная в домашнее платье, где-то перепачканное углем, где-то усаженное жирными пятнами. На третьем круге по комнате этот вихрь, наконец, замечает меня и, не проронив ни слова, подходит. Прочтя над предплечьем заклинание, она стукает о прикроватную тумбу чашкой с бульоном и уходит.

— Можно было и спросить, как я сегодня, или хотя бы просто поздороваться.

Молния взгляда, и она захлопывает дверь, отделяющую ее спальню, от комнаты, где лежу я.

Мыши.

На следующий день под кожу кто-то запустил целую стаю мышей, и они рыскали там, внутри, царапая вены когтями. Когда и этого стало мало, они вгрызались в плоть, терзая ее, раздирая и уничтожая. Я с ужасом смотрел на собственные руки, но не видел ничего кроме бледной кожи.

Терпеть становилось невозможно, дальше без дозы прямой путь на тот свет. Я пытаюсь встать и понимаю — сука Грейнджер приковала меня к дивану заклинанием.

Вечером разговорчивость так и не вернулась к девушке, да и мне было не до дружеских бесед — тело выворачивало наизнанку и разбирало по костям, а потом складывало обратно в случайном порядке. Возможно, я выл или матерился, потому что Грейнджер, наконец, все же подошла ко мне.

Вместо заклинания и бульона, который все равно не полез бы в сжавшееся горло, на лбу оказалось прохладное мокрое полотенце, а пальцы девушки едва заметно коснулись моего затылка. Кажется, я слышал глупость: «Все будет хорошо»…

Вылетело, сорвалось с ее уст, и на щеке я увидел слезу.

— П-почему т-ты это делаешь?

— Это не ради тебя, Малфой, только ради себя. Ради чистой совести.

…

Дальше внутри поселились крысы. Их когти и зубы не сравнить с мышиными. Такую боль тяжело сравнить даже с пытками заклятьем «Cricio». Я проклинал Грейнджер последними словами, за то, что приковала меня к дивану. За то, что заставила подняться в тот вечер.

Лучше сдохнуть.

Дни шли, но изменений происходило мало. Грейнджер читала надо мной заклинания и, по-моему, даже маггловские молитвы, поила бульоном, который большей частью выблевывался назад. Она убирала это при помощи волшебства, потому что довести меня до душа у нее все равно вряд ли бы получилось. Я был уверен, что разучился ходить.

Но в какой-то день, после очередной порции ее отвратительного супа, ко мне вернулась способность разговаривать: