We began it all (СИ)

- Не-е-е. Я трахалась. В твоей комнате. С Америкой.

- Дура, – отзывается Дилан негромко, приближаясь, и со вздохом присаживается на пол рядом с ней. – Что ты несёшь?

Хм. Норма не знает. Но, секундочку, ей известно кое-что другое. Оно заставляет её изрядно разбавленную алкоголем кровь закипеть в жилах чистой яростью.

- Это всё ты. – Выговаривает Норма, неуклюже, но с силой пихая сына плечом. – Твоя вина.

- Что? – удивляется тот; в его глазах молниеносно мелькает какой-то яркий, галактической величины страх, который тут же резво прячется за расширившиеся зрачки.

- Шайка твоя бандитская, вот что. Вы убили Алекса. У меня так редко что-то получается хорошо, а вам, выродкам, нужно было разрушить и эту малость!..

- Шерифа убили? – перебивает Дилан, почти без вопросительности в интонации. Норма смотрит на него неприязненно:

- Ты мне скажи.

- Я в него не стрелял, если тебя это интересует! – раздражается вдруг парень.

Норма крепко жмурится и шепчет лихорадочно быстро, проглатывая звуки:

- Но кто-то ведь стрелял, правда? Да, кто-то стрелял, и Алекс мёртв, а я ведь даже, ох, я даже не любила его, не по-настоящему, не сердцем. И теперь мне придётся жить с этим. Почему я должна всегда с чем-то жить? Почему я не могу – просто? Почему я?

Её глаза резко распахиваются (так, что поначалу всё видится разрозненным, разбитым на отдельные точки), и взглядом Норма буквально впивается в лицо сына, пытаясь обнаружить где-то там ответы, которых нет. Потому что юноша, не мигая, придвигается чуть ближе и проговаривает чётко, спокойно, почти физически раня:

- Точно, Норма. Почему ты?

хХхХх

А то, что происходит потом, органично присоединяется к её чёрному списку эпизодов, которые милосерднее даже мысленно не поминать.

Потому что трещины расходятся, внедряясь глубже и глубже, расползаются швы и со звоном разлетаются осколки, и, ну правда, какого чёрта, этого ведь просто не могло (и не должно было) произойти, нет?.. Наверное, она не сможет больше широко улыбаться, или повышать голос, так ни до кого в итоге не дозвавшись; наверное, спасаться бегством ей больше нет нужды, это так странно, так впервые. И сколько ни пытайся преувеличить эмоции, сколько театральности ни примени, ничего не выйдет уже – эта пора миновала.

Норма озирается вокруг, теряя остатки целостности.

Здесь, снаружи, распространяя неповторимый аромат, гниёт какая-то почти литературная безысходность, пока где-то внутри Нормы, зрея новой бессмысленной жизнью, доламываются последние её целые части, вынуждая готовиться в последний раз перечеркнуть всё.

И (это важно) Норма делает очередной глубокий вдох и медленный, словно через силу, выдох.

Норма дышит, понимаете. Просто потому, что ещё может.

Комментарий к Norma: Scratched becomes completely broken

Мои извинения за отходы от канона и моя благодарность каждому, кто всё-таки читает это. Вы грандиозны.

Кстати, впереди ещё 2 главы всего ^_^ Спасибо за внимание.

========== Dylan: Stuck turns totally dead ==========

Years ago a future was laid before me

And I took the task and ran with it as far as I could go

I always wanted to be a part of something like this

You believed in me and it’s all I needed

Before I go, please know that I love you

With all of my heart, my heart, my heart is beating for you

I want you to know that I’ll be thinking of you

Wherever I go

“September” by Spoken

хХхХх

Дилану всегда казалось, что уж он-то отлично знает, как выглядит смерть. Этакое буйство полного отсутствия чего бы то ни было. Не банальная тёмная фигура в плаще с капюшоном, зажавшая косу в костлявых пальцах, но воплощение самой идеи умирания – некая мощная, всепоглощающая, разрушительная сила, исполненная неколебимого спокойствия и красоты.

И всё мёртвое, что с этим связано, оно впечатляет. Как архитектурный шедевр прошлых лет, как рукотворный кошмар кровопролитий, или как многообразие животных форм планеты. Как огромные светлые глаза на красивом бледном лице.

Хотя есть вероятность, что у Дилана просто слишком богатое воображение.

хХхХх

Никто бы и не догадался, исходя из его простоватой внешности и поведения свойского парня, но Дилан, по натуре, очень вдумчивый, экономный, толковый и хозяйственный человек.

И тому существует масса доказательств. В том числе, его умеренная страсть к собирательству всего важного, и нужного, и полезного. И бесполезного, правда, тоже. Но – ш-ш-ш, это тайна.

хХхХх

К примеру, Дилан коллекционирует выгодные знакомства. Он как-то сразу нутром чует людей, которые могут ему пригодиться, так или иначе. Будь то девушка, глядящая влюблёнными глазами и способная зайти очень далеко, или же мужчина, держащий власть. В любом случае, Дилан отменно ориентируется в системе взаимодействия: умеет безошибочно разделять своих знакомых по категориям пользы и убыточности, чтобы, делая быстрые выводы, потом рационально использовать свои социальные контакты.

Это выручало его не раз. В конце концов, поглядите на него сейчас: у него есть прибыльная работа с перспективой карьерного роста, свободные денежные средства, регулярный секс, дружеская поддержка криминальных элементов и уникальная возможность провернуть какое-нибудь грязное дело, даже не замарав рук. К чести Дилана, он пользуется данной возможностью лишь однажды, когда иного выхода просто не находится (когда Норма и Ромеро не оставляют ему вариантов), зато в его душе плещется обида и гнев, и это всё решает.

Чего у Дилана нет, так это способности столь же хладнокровно и чётко, как чужих людей, классифицировать и родных.

У Бэйтсов – чёртов иммунитет против любого логического подхода.

Дилан их просто не понимает. А как следствие, не может распознать. Именно по этим причинам без исключения все поступки Дилана, относящиеся к семье, совершены в той или иной мере в состоянии странного аффекта. Дилан ненавидит себя за это, но не то, чтобы он мог что-то с собой поделать.

Так что, ему иногда кажется, это будет длиться вечно. Никакого просвета. Он просто, знаете, застрял.

хХхХх

Осознание этой элементарной истины (пошаговое такое, просветление за просветлением), Дилан копит с детства.

хХхХх

Воспоминания о самом раннем периоде жизни у Дилана достаточно расплывчатые, но один эпизод он помнит потрясающе чётко: похороны. Кладбище не мрачное и не величественное; кажется, вообще – никакое. Серо-коричневый холодный колорит преобладает, погода прохладная и прозрачный туман чуть заметно стелется понизу на отдалении, обволакивая обветшалые надгробия и безобразные старые статуи в виде небесных существ. Пахнет только земляной сыростью. Это скучно.

Церемония погребения тоже скучная, одно хорошо – короткая. Священник торопливо читает тошнотворно затасканную речь о прахе, Боге и долинах каких-то теней. Людей присутствует довольно-таки мало, что неплохо характеризует усопшего: его никто особо не любил. Здесь только с полдюжины родственников да парочка коллег.

Ну, и они двое тоже.

На Дилане отвратительно чёрная одёжка, которая ему не нравится, но он не жалуется. Он держится за мамину ногу, с тревогой и любопытством поглядывая в глубину вырытой могилы, вплотную к которой они стоят, когда местные рабочие начинают медленно опускать гроб.

Норма Массетт, в изящном траурном наряде, по которому никто не скажет, что он несколько раз перешивался и видоизменялся за последнюю пару лет, выглядит отрешённо и по-настоящему печально. Её лицо белое, в глазах застыли слёзы, хотя она не плачет. В руках Норма мнёт платочек, её пальцы яростно перебирают ткань раз за разом; Дилан, находясь так близко, отлично замечает всё это напряжение в матери, хотя пока не вполне понимает его причин.

Потому что ему кажется странной необходимость скорбеть – он, скорее, усмотрел бы в сегодняшнем мероприятии повод для радости. Мамины ссадины почти зажили, синяки практически полностью сошли, их бледные следы она легко скрыла за тончайшей маской макияжа и закрытой одеждой. А самое главное, наносить ей новые увечья больше никто не станет. Потому что папа ведь теперь крепко спит в этом деревянном ящике, украшенном дешёвыми искусственными цветами. И это хорошо. Это просто прекрасно. Дилан улыбается и теснее прижимается щекой к ткани юбки на мамином бедре.