We began it all (СИ)

Может, кто-то наверху нарочно устроил кастинг с этими критериями отбора, и всех, кто подошёл под категорию, презентовал Норме? Во всяком случае, особой благодарности за такую заботу она как-то не чувствует.

хХхХх

Однако же шериф Ромеро – человек интересный. Нет, конечно, он не тот тип мужчин, которые будут водить вас на весёлые городские праздники, устраивать романтические вечера, раскованно целовать вас в шею. С другой стороны, и не тот тип, что будет держать взаперти азиатских невольниц, шантажировать вас разоблачительными уликами, целиться в ваших детей из заряженного оружия. Да, Ромеро не такой, и это настоящее везение, если спросите Норму. Уж кто-кто, а она способна оценить эти очаровательные плюсы по достоинству.

В общем-то, Алекс остаётся верным себе даже в период ухаживания (и – да, Норма сама слегка в шоке, когда осознаёт, что происходящее – именно ‘ухаживания’, ха-ха, кто бы мог предположить). Он хмурится даже чаще, чем прежде; он беспардонно ругает Норму, когда она проявляет в очередной раз свою неосмотрительность; он осаживает её, когда она пытается закатить пафосную сцену или начать небольшую истерику; он мастерски держит Норму в неких расплывчатых рамках, а его неумелые, мрачные приглашения на свидания больше смахивают на попытки похищения, но Норма не жалуется. Временами, конечно, возникает желание хорошенько пнуть этого мужчину, но преимущественно, чувства, которые она испытывает рядом с ним, это благодарность и, ох, наверное, безопасность.

По этой причине, вероятно, Норма не спорит с Алексом, когда в каком-то разговоре он скупо замечает, словно между делом, что всё у них серьёзно.

По этой же причине Норма решается, наконец, выложить Норману начистоту. Теперь можно. И, в конце концов, мальчик заслуживает знать.

хХхХх

- Что за важная новость, мама?

Норман сидит за пустым кухонным столом, спина идеально прямая, руки покоятся на коленях, в глазах добродушное любопытство. Норма улыбается (её малыш такой замечательный), и слегка лохматит волосы на его макушке, и рассказывает о своих новых отношениях.

Спустя три минуты, как она заканчивает, Норман всё ещё сидит за пустым кухонным столом, его спина напряжённо прямая, руки неосознанно сжались в кулаки на коленях, и глаза лишены сколько-нибудь понятного выражения. Норма улыбается нервно (почему её малыш молчит?), и тянется к его макушке, но отчего-то останавливает руку на полпути, и, вместо того, оборонительно подбоченивается, впиваясь пальцами в собственные бёдра.

Что-то не так. Что-то очень, очень не так.

- Э-э, поздравляю вас с шерифом, то, что вы вместе, даже хорошо, – комментирует с едва слышной неуверенностью в собственных словах Дилан, напоминая Норме, что тоже находится в комнате. И Норма хотела бы сказать ему, мол, держи своё мнение при себе, ведь оно никого не интересует, но через секунду до неё доходит, что, кажется, он поддержал её, и это ей на руку.

- Конечно же, хорошо, – быстро соглашается Норма, глядя на младшего сына с надеждой.

- Вроде бы, шериф неплохой мужик, да и, в конце концов, он тут единственный, кто обладает иммунитетом против твоих заскоков. – Продолжает Дилан, и Норма торопливо кивает Норману:

- Так и есть, милый, слышишь? Твой брат прав. Алекс чудесный человек, и если он будет на нашей стороне, это только к лучшему, понимаешь? – Норман хранит молчание. – Хотя с ним порой трудно, но он нравится мне, и я ему очень небезразлична. Думаю, он меня любит.

Норман мотает головой, а Дилан вполголоса странным тоном вопрошает: «Чтоб меня. И как ты только это делаешь?..», хотя Норма не понимает сути вопроса, впрочем, ей нет большого дела, потому что она продолжает всматриваться в глаза младшего сына, пытаясь найти там что-нибудь, напоминающее одобрение. Ей нужно это.

- Он будет защищать меня, – приводит Норма последний значимый аргумент, на что Норман резко вскидывается:

- Это лишнее, он нам не нужен! Я тебя защищаю!

Дилан хмыкает, и Норме страсть как хочется дать ему затрещину за неуместную иронию, но вместо этого она приближается к Норману и прижимает его голову к себе, умиротворяя.

- Я знаю, дорогой, защищаешь, и спасибо тебе. Просто, Алекс… – Норма не знает, как закончить предложение и только молча гладит притихшего сына по волосам, словно рассчитывая, что вдруг случится чудо, и он сам поймёт. Отчего-то так выходит, что самая нестерпимая горечь ситуации заключается даже не в том, что чудес как таковых не бывает, а в том, что Норма уже давным-давно поставлена об этом в известность, но как последняя кретинка на что-то надеется.

хХхХх

Счастливые семьи по определению совершенны. Они демонстрируют собой оплот всего лучшего, что было придумано и освоено человечеством. Даже одна-единственная счастливая семья самим фактом своего существования перекрывает ужас таких напастей, как войны, болезни, голод или насилие. Она как бы говорит окружающему миру о том, что у него ещё есть шанс.

Норма всегда мечтала именно о такой семье, и, закрывая глаза, ей иногда удаётся представить, что её мечта исполнена. Что она никогда не бежала, чтобы спастись, никогда не придумывала историй, чтобы забыть, никогда не чувствовала необходимости, разговаривая с людьми, отводить взгляд.

Но штука в том, думается Норме устало, нейтрально и почти философски, штука в том, что в настоящей счастливой семье, поймите правильно, не пытаются всеми силами выжить нового её члена. Не-а.

хХхХх

Надо отдать Алексу должное: при всех его недостатках, он старается. Действительно старается стать частью жизни Нормы и её мальчиков. Не навязывается, привычно сохраняет дистанцию, выглядит прохладно вежливым и как бы вынужденно заинтересованным, но на деле старательно заботится о них.

Норма прыгала бы от восторга вокруг ритуального костра, воздавая благодарности в кои-то веки снизошедшим до милости для неё богам, если бы не одно “но”. Не сказать, чтобы фатальное, но весьма себе весомое такое “но”.

Её сыновья не принимают Алекса. Никак.

Что бы Норма ни предпринимала, как бы достойно её бой-френд себя ни вёл, это как будто никому не нужно. Обидно даже. Столько стараний впустую.

Норман внешне дружелюбен с Ромеро, но не подпускает к себе и близко. И, как только появляется возможность, демонстрирует своё пренебрежение. Всё поведение мальчика буквально кричит: дайте мне мизерную возможность, и я навсегда вышвырну ЭТО из моего дома, как мусор.

Дилан строит из себя этакого большого, понимающего взрослого, который выше мальчишеских выходок брата, но на поверку каждое его слово, обращённое Алексу, есть тонкое высмеивание, каждое действие – плохо завуалированное унижение.

Мальчики в кои-то веки кажутся идеально слаженным тандемом в своей кампании против шерифа как потенциального отчима, удивляя Норму единством. Она, конечно, не была посвящена в подробности того конфликта, который между её сыновьями спровоцировала та маленькая вертихвостка Мартин, но, Норме казалось, это в любом случае достаточная причина, чтобы Дилан и Норман терпеть друг друга не могли хотя бы ближайшие несколько лет.

Однако её надежды беспочвенны: даже несмотря на то, что Брэдли проводит в доме Бэйтсов оскорбительно много времени (причём, Норме даже кажется, что старший сын намеренно выбирает такие часы и места для встреч с девицей, чтобы мать увидела и, простите, подавилась своим осуждением), уделяя внимание исключительно Дилану, в обход Нормана, мальчики находят общий язык, дабы сплотиться перед общим врагом.

Норму, собственно говоря, почти смешит и откровенно бесит само определение «враг» по отношению к Алексу Ромеро, но её упёртые как бараны дети, судя по всему, предпочитают рассматривать его именно с этой точки зрения.

- Господи, Дилан, – как-то утром обращает Норма сыну с осуждением. – Уж ты-то!

- М-м? – тянет тот вопросительно, делая вид, что не понимает, о чём речь.

- Ты ведь сам говорил, что наши отношения с Алексом – удачная идея. Я надеялась, что хотя бы ты будешь на моей стороне!