Мы будем жить (СИ)

Лили вздернула свой веснушчатый нос и попыталась пройти мимо. Но Сириус, как и Джеймс, совершенно не умел останавливаться, даже если осознавал, что перегибает палку.

– Считаешь себя крутой, Эванс, – Сириус перегородил ей дорогу. – Ну, и каково это, быть подругой Джеймса Поттера? Когда на тебя все начинают обращать внимание, тебе перемывают кости, тебе завидуют, а многие не отказались бы занять твое место. Приятно? – Что тебе нужно, Блэк? – Лили вспыхнула, взмахнула рыжими волосами, готовясь к бою. Да, такой палец в рот не клади. Поттер мог выбрать кого-нибудь без закидонов.

- Джим все время твердит, что ты особенная, а я говорю, что ты как все. Вот и пытаюсь разобраться, кто из нас двоих прав, – Сириус улыбнулся.

Так Эванс и надо. А то ходит важная-преважная по школе. Сириусу в голову пришла неожиданная мысль. Он сделал шаг к Лили, девушка поспешно отступила назад. Маневр в ритме танго был исполнен на отлично. Эванс уперлась спиной в стену.

Лили растерянно и отчаянно смотрела на Блэка. Ну что на него нашло? Сириус никогда не отличался особой вежливостью. Но сейчас в его голосе скользила откровенная неприязнь и злость. Он подходил медленно, неторопливо, уперся руками в стену, перекрывая все пути к отступлению. Он был выше больше чем на голову, склонился так низко, что Лили почувствовала его запах – табак, грецкий орех, что-то свежее и стремительное… Мелькнула дурацкая мысль – девчонки не врали, от этих васильково-синих, удивительно ярких глаз, можно впасть в ступор, а больше всего волновали те демоны, которые в них плясали. Лили вжалась в стену, а Блэк потянулся ладонью к её щеке. Прикосновенье обожгло неожиданной нежностью и мягкостью – пальцы Джеймса были грубее. В горле пересохло, Лили жадно глотала воздух, сердце бешено стучало о ребра, стараясь вырваться. Сириус смотрел на её губы, продолжал наклоняться, и она вдруг поняла, что он задумал. В висках застучали протестующие молоточки: «Нет, нет, нет…». Сириус понимал все по-своему. Эванс дрожала, а рот был призывно приоткрыт, на какую-то секунду он и вправду захотел прижаться к пухлым влажным губам, но он не целовался с девушками своих друзей, особенно с девушкой Джима, особенно с Эванс... Сириус обжег дыханием её щеку, а потом прошептал в ухо: – Я так и знал. Как все. Сириус проворно перехватил руку, которая собиралась влепить звонкую пощечину. Легко отвел тонкое запястье в сторону, быстро разжав пальцы, когда Эванс пискнула от боли. Снова внимательно посмотрел в пылающее лицо Лили, на котором выделялись рассерженные зеленые глазища. Нет, девчонка, конечно, хорошенькая и характер-огонь, к тому же рыжая, знал он одну рыжую… Но ведь не терять же от неё рассудок! Окончательно задурить голову Джеймса он ей не позволит. – Остынь, Эванс, – бросил Сириус и пошел прочь, прекрасно понимая, что чуть не нарушил все границы. Зато подтвердилась первоначальная теория. Эванс могла смотреть на Сохатого любым взглядом. Но поцелуй он её сегодня, она бы ответила. Сириус был в этом почти уверен. А значит, хваленная и святая Лили Эванс не так уж идеальна. Скорей бы это дошло до влюбленного по уши Поттера!

====== Глава тридцатая. Римус Люпин ======

Римус Люпин

Взаимопонимание — это не когда понимают слова, а когда понимают паузы.

Стас Янковский Римус устало потер глаза и отложил книгу. За окном уже темнело, он засиделся в библиотеке. Книги Люпин любил с самого раннего детства, до того как его укусил оборотень. Миссис Люпин была полукровкой и всегда приносила в дом магловскую литературу. Так Римус познакомился сначала со сказками про Спящую Красавицу и Золушку, потом с Робином Гудом, позже, повзрослев, с английской, русской и французской классикой. Друзей у мальчика не было, и Римус запирался на чердаке, открывал очередную книгу и забывал обо всем. Там его ждал целый новый мир, в котором можно было придумать себе любую роль. Вот только героем любовного романа себя представить было невозможно. Эмма была самой лучшей девушкой, которую он когда-либо встречал. Но начать отношения – значит начать их со лжи и продолжать с ложью их строить.

Римусу часто приходилось принимать тяжелые решения.

Первым решением было жить. Не свернуться клубком, не выть дни и ночи, а именно жить. Жить после клыков оборотня.

Просыпаться по утрам и радоваться рассвету. Встречать весну и провожать осень. Верить, что когда-нибудь появится добрая фея, взмахнет палочкой и все будет как прежде. Согласиться на письмо Дамблдора. Согласиться с самим собой, что ты ничуть не хуже других, такой же, что для тебя найдется место в огромном мире. И что на этом месте в тебя не будут плевать.

Разрешить Джеймсу, Сириусу и Питеру пробить стену отчуждения. Позволить себе смеяться, делиться с ними секретами. Позволить им рисковать собой ради него. Это было тяжелее всего.

И сейчас пришло время принять очередное решение. Одно из самых непростых и выстраданных. Римус давно усвоил разницу между словами “хочу” и “обязан”.

– Эмма, прости меня, но мы не можем быть вместе. Дело не в тебе, дело во мне, – от стандартности и глупости каждой фразы тошнило. – Ничего не получится. Не получится ни с тобой, ни с кем-то другим. Поверь мне, так будет правильно. Эмма слушала молча. Только уголочки губ медленно опустились вниз. Девушка уходила, а он провожал взглядом тонкую спину, по которой рассыпались волнистые волосы. Римусу нужно было встретиться с Лили. Они сегодня дежурили в коридорах. Юноша надел значок старосты и пошел к условленному месту. Лили необычно сухо поздоровалась. Двое шли по школе с опущенными головами, почти не разговаривая. Каждый думал о своем. Римус украдкой наблюдал за спутницей. Глаза девушки погасли, сменили изумрудный цвет на темно-зеленый, почти бутылочный. Явный признак, что Эванс чем-то расстроена или сильно обижена. Лили очень ему нравилась ещё до того, как ответила Джеймсу взаимностью. Из всех Мародеров только с Лунатиком Лили поддерживала теплые отношения с первого курса. Потом, став старостами, Люпин и Эванс стали часто общаться, обнаружили массу общих интересов, доверие окрепло и переросло в дружбу. Заметив это, Джеймс поначалу дулся, что Лунатик проводит много времени с Эванс. Потом стал просить замолвить за него словечко, передавал записки и просьбы. Лили топала ногой и считала, что Джеймс вертит своими друзьями как хочет, использует их в своих целях и ведет себя как полный идиот. Сохатый и вправду частенько был ужасным придурком, но уж что сделаешь, если ему от Лили крышу сносило напрочь. Римус не выдержал молчания. Он в десятый раз обеспокоенно посмотрел на склоненную голову Эванс и осторожно начал: – Ты такая грустная, Лили. Что-то не так с Джеймсом? Прости, если не лезу не свое дело, – быстро добавил Римус. Лили чуть замялась, не зная, видно, рассказывать или отмахнуться. Римус уже ругал себя за этот вопрос. Зря полез, нашелся советчик в сердечных делах, молчал бы уже. – Римус, можно я тебя попрошу… Расскажи мне о Сириусе, – вдруг неожиданно сказала девушка, поднимая глаза. Веки чуть припухли и покраснели, наверное, Лили плакала. И, кажется, причина не Поттер, а кое-кто другой. Бродяга умудрялся причинять боль не только своим девушкам, но и чужим. Мог бы постараться быть вежливым хотя бы ради Сохатого! Как будто не понимает, что Лили для него значит, как старательно Джеймс оберегает её спокойствие и как сильно любит её улыбку. – О Сириусе? – Римус улыбнулся. – Сириус Орион Блэк. Родился десятого декабря… – Можешь быть посерьезнее, – Лили остановилась и присела на лестничные ступени. – Пожалуйста, – она обняла коленки и поежилась словно от холода. Римус задумался. Начать было не так просто. Сириус – это огромная часть его жизни, просто так не расскажешь. Даже с чего начать сразу и не сообразишь. – Знаешь, Сириус при всей своей браваде, крутости и веселости, он очень ранимый, многое держит в себе, к тому же с родителями он сейчас совсем не ладит, – Люпин примолк, сболтнув лишнее. – Есть у него, конечно, дурацкая манера срывать зло на окружающих. Но знаешь, Бродяга настоящий. Бывает импульсивен, резок, излишне жесток и нетерпелив к чужим недостаткам. Но одновременно он честный, храбрый, умный, преданный... Сириус все сделает ради друзей, а особенно ради Джеймса. С Сохатым они даже больше чем друзья, как будто братья-близнецы. Даже думают одинаково. Сириус никогда не предаст, всегда в нужный момент подставит плечо или сам подставится ради кого-то. Он хороший человек, Лили, – рассказ получался каким-то путанным, перескакивающим с одно на другое. Но Лили слушала внимательно, стараясь запомнить и осмыслить каждое слово. Она растерянно кусала губу и, наконец, выдавила тот вопрос, ради которого начала весь этот разговор. Обычно уверенный и звонкий голос звучал тоскливо, с болью и тоской: – Иногда мне кажется, что Сириус меня ненавидит. – Ненавидит? – Римус невольно рассмеялся на выдвинутое предположение. – Глупости, Лили! – Тогда почему он со мной такой… недобрый, – гриффиндорка вертела в руках волшебную палочку, снова низко опустив голову. Даже рыжие кудряшки повисли понуро и устало. – Что я ему сделала? – Мерлин, Лили, ты не понимаешь? Бродяга просто ужасно ревнует Джеймса к тебе, – теперь Люпин улыбался искренне и открыто. Ему казалось, что Лили давно уже разобралась во всем. – Ревнует? Но почему? – Лили приподняла брови. – Сириус не может смириться с тем, что Джим теперь заботится о ком-то ещё. Или думает, что ты хочешь занять его место в жизни Джеймса. – Но я ничего такого не хочу, – Лили все ещё растерянно хлопала ресницами. – Никогда не хотела. Я, наоборот, всегда, все годы, так восхищалась вашей дружбой. Я изо всех сил стараюсь с ним договориться, но он только смеется, даже меня не слушает… – Это пройдет, – немного неуверенно ответил Римус. – Я боялся другого. Я боялся, что Сириус однажды влюбится в тебя. Слишком они с Джеймсом похожи. И тогда было бы гораздо сложнее. Одному из них рано или поздно пришлось бы выбирать. А сейчас… Я уверен, что очень скоро Сириус поймет, что вы оба одинаково дороги Сохатому. Бродяга ведь что-то тебе сказал, скорее всего нагрубил, верно? Поэтому ты плакала? – Римус посмотрел в зеленые глаза, и Лили не стала врать. Девушка кивнула и снова огорченно вздохнула. Но морщинки на лбу начали разглаживаться, а щекам возвращался румянец. – Чтобы Бродяга ни ляпнул, он уже пожалел. Это также в его стиле. Сначала делать, а потом думать.