Тайна раджи

Привлечь на свою сторону Бхагураяна — это девять десятых всей задачи. Ведь в его руках могучая сила — армия. Останется лишь один опасный противник — первый министр раджи Дханананда Ракшас. Этот никогда не изменит своему долгу, не предаст своего господина — и тут ничего не сделаешь ни посулами, ни угрозой. Ракшас — преданнейший слуга Нандов, и он будет служить им, пока жив останется хоть один птенец из их гнезда. А если погибнет род Нандов, если и следа их не останется на этой земле, он всю свою жизнь положит на то, чтобы отомстить за их гибель.

«Но ничего, — усмехнулся про себя Чанакья, — у меня найдется средство усмирить и Ракшаса. Все, что он замыслит против нас, обернется против него самого. И в конце концов он еще станет первым министром и верным другом Чандрагупты. Я-то сам всего-навсего брахман, и цель моей жизни — постигнуть суть бытия. Я не алчу ни власти, ни богатства, я чужд желаний, но одно живет во мне — исполнить клятву и возвести на престол Паталипутры, сделать властелином империи Магадхи отрока, посланного мне судьбой. И я не совершу греха. Напротив, будет высшей справедливостью вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения. Разве не справедливо заслуженное возмездие? И разве не заслужил кары тот, кто посмел оскорбить подозрением благочестивого, образованного и пекущегося о его же благе брахмана; тот, кто в ответ на благословение сначала оказал милость и покровительство, а потом, наслушавшись советов корыстных завистников, взял назад свое царское слово?»

Как прибой в океане, бились мысли в голове у Чанакьи. Когда он вспомнил об оскорблении, нанесенном ему при дворе Нандов, живо представились его взору события того дня. Вот он с достоинством вошел в царский совет и благословил раджу; вот, увидав его горделивую поступь и величественную осанку, все пандиты смешались и стали бросать на него горящие злобой и завистью взгляды. Чанакья хорошо запомнил лицо того брахмана, который, когда раджа оказал почет пришельцу, поднялся со своего места и повел коварные речи, смущая подозрением душу раджи. И раджа пошел на поводу у низких корыстолюбцев! Чанакья запомнил каждое слово своего проклятия, посланного легковерному радже, — слова эти до сих пор горели в его душе, точно выжженные огнем. Он запомнил каждый свой шаг, когда, поруганный, покидал государственный совет. Он снова, как в зеркале, увидел себя: гневного, оскорбленного, пылающего жаждой мщения. И вновь с его уст слетели слова проклятия:

— Запомни, глупый раджа! Оскорбив благородного и благочестивого брахмана, ты словно наступил на черную кобру. И теперь эта змея укусит не только тебя, она изведет весь твой род до последнего семени. Это говорит Вишнушарма — нет, нет, Чанакья. Помнишь ли ты еще это имя? Вишнушарма! Оно вновь обретет бытие, когда кровью Нандов с него будет смыт позор. Теперь ты понял?

В этот миг Чанакья очнулся: он услышал звук собственного голоса и одновременно шорох чьих-то шагов. Он спохватился, что его могли услышать, и замер. Должно быть, это встал кто-то из его учеников. Неужели до их ушей дошло то, что он бормотал здесь? Нет, верно, нет! А то подумают еще, что их наставник помешался от ненависти и гнева. Надо лечь и уснуть.

Но как уснешь, когда душу терзает жажда мести. До самого рассвета сон так и не пришел к Чанакье. К утру глаза его покраснели, словно восходящее солнце наполнило их своим кровавым светом. Только раннее солнце светило кротко и нежно, а глаза Чанакьи сверкали грозным, пугающим блеском.

ЗОЛОТАЯ КОРЗИНКА

С того дня, как Чандрагупта поселился у Мурадеви, странное чувство родилось в ее душе. С первого взгляда на юношу сердце ее было смущено радостью и тревогой. Увидав сына своего брата — красивого, как бог любви, отважного и исполненного благородства, она порадовалась всем сердцем, но с каждым разом, глядя на него, она все чаще вспоминала, что и ее сын, будь он жив сейчас, был бы так же красив, воплощал бы в себе мужество и добродетель, — и радость ее омрачалась. Представив Чандрагупту радже, она сказала:

— Махараджа, это сын моего брата Прадьюмнадева. Брат и моя мать прислали его ко мне. Если вы позволите, я оставлю его пожить у себя на недолгий срок.

Не договорив до конца, Мурадеви вдруг закрыла лицо руками, голос ее прервался, из глаз потекли слезы. Раджа бросился утешать ее и спрашивать, что у нее за горе, отчего она плачет. Но от его утешений она лишь разрыдалась еще сильнее и не могла вымолвить ни слова. Раджа привлек ее к себе, лаская, долго уговаривал и настойчиво выспрашивал, пока она не сказала:

— Сын арьев! Как могу я говорить о том, о чем мне приказано молчать, что велено навсегда вычеркнуть из памяти? Махараджа, я могу не говорить об этом, но забыть не в силах. Если мать забудет своего сына, то кто же вспомнит о нем? Увидав Чандрагупту, я… мой сын… такой же…

И она опять захлебнулась слезами. Тень омрачила лицо раджи, он горько, но ласково улыбнулся и мягко пошутил:

— Милая, если ты будешь так горевать при виде Чандрагупты, я ни за что не позволю ему остаться. Пообещай, что ты все забудешь, только тогда я дам ему позволение. Я поклялся, что ты никогда больше не узнаешь горя, и если его вид вызывает у тебя слезы…

— Нет, нет, — Мурадеви поспешно подняла голову и вытерла слезы. — Я справилась уже со своим горем. Чандрагупта невольно задел мою рану, но больше этого не случится. Я прошу вас разрешить ему остаться здесь на время, как того хочет мой брат.

— На время? — перебил ее Дханананд. — Да пусть живет столько, сколько ты захочешь. Если нужно, я дам ему власть, пусть вместе с моим Сумальей учится управлять государством. Что, Чандрагупта, ты желаешь учиться?

Услыхав вопрос, юноша немного смутился, но ответил скромно и достойно:

— Кто в Арьяварте не почтет милость махараджи за счастье для себя?

Раджа Дханананд тотчас отметил изысканность и учтивость его ответа и, оставшись этим доволен, продолжал:

— Прекрасно! Ты, кажется, искусен в речах. Ты будешь хорошим приятелем моему Сумалье. Погоди, я пошлю тебя к нему.

— Нет, нет, сын арьев, — вмешалась Мурадеви, — он только сегодня пришел в Паталипутру, не надо тотчас же отсылать его от меня. Завтра царевич Сумалья, как всегда, придет припасть к вашим стопам, и они встретятся здесь.

«Как равные», — прибавила она про себя.

Раджа слушал Мурадеви и не отводил глаз от лица Чандрагупты. Что-то неотступно привлекало его внимание в этом красивом лице. Раджа глядел на Чандрагупту и удивлялся, отчего в душе его поднимается такое нежное, любовное чувство к этому незнакомому юноше. И вдруг ему показалось, что он нашел причину: он открыл поразительное сходство в чертах его лица с чертами Мурадеви. Да, да, те же линии, тот же овал лица, разрез глаз, размах бровей.

— Что это? Чандрагупта, негодник, ты не успел явиться к нам, а уж занялся воровством? — шутливо воскликнул раджа. — Э, так не годится! В моем доме не место воришкам. — И он подмигнул Чандрагупте, давая понять, что шутит.

Мурадеви по тону, по голосу раджи догадалась, что он грозит не всерьез, но прикинулась испуганной и удивленно посмотрела на Чандрагупту:

— Чандрагупта? Что такого ты сделал, мальчик? Украл? Нет, нет, махараджа, это невозможно.

Но Дханананд упорствовал:

— Да, да. Украл! Он украл то, что принадлежит только мне. Но каков смельчак! Он не побоялся открыто явиться с краденым ко мне. Он заслужил примерное наказание, и только потому, что он твой племянник, я прощаю его. Бог с тобой, Чандрагупта!

— О нет, махараджа, — с наигранным ужасом произнесла Мурадеви, — если он что-то взял у вас, он сейчас сложит это к вашим стонам.

— Глупышка! — рассмеялся Дханананд и обнял жену. — Погляди-ка в зеркало. А потом взгляни на него. Разве не украл он то, что принадлежит только мне — вот эти черты? Разве не похитил он эту дивную красоту? А кто, как не я, ее безраздельный властелин? Какие еще нужны доказательства преступления? Ну что, грабитель? Сознаешься в своей вине? — И раджа милостиво улыбнулся Чандрагупте.