Рёв (ЛП)

Я толкаю старую дверь. На самом деле она всегда открыта, потому что дверная ручка находится слишком высоко для меня. Я вбегаю в гараж, держа Нейта за руку. Папочка всегда становится счастливее, когда крепко обнимает меня. Но в этот раз у него странное выражение лица, он смотрит на мою руку в смуглой руке Нейта. Наши руки выглядят смешно, немного грязные, но мне все равно.

– Ну, что это тут у нас? – улыбаясь, спрашивает папочка. Видите, он гораздо счастливей, когда я рядом с ним.

Видя его улыбку, я облегченно вздыхаю:

– Папочка, ты же знаешь, кто такой Нейт, глупенький.

Нейт сжимает мою руку, и я улыбаюсь еще шире, прежде чем отпустить его, побежать к папе и запрыгнуть к нему на руки. Он долго держит меня в объятьях, но вместо того, чтобы усадить в своё кресло возле старого радио, он опускает меня на землю и смотрит на Нейта.

– Напомни-ка мне, сколько тебе лет, Нейт? – спрашивает у него папочка, я оборачиваюсь посмотреть на своего лучшего друга и пытаюсь понять, почему он не радуется.

– Восемь, сэр, – говорит Нейт, выпячивая грудь вперед, из-за чего я начинаю хихикать.

– Вы двое проводите много времени вместе. Ты за неё заступаешься?

– О, да, – говорю я, подпрыгивая на месте, – Нейт всегда присматривает за мной. На прошлой неделе глупая Синди толкнула меня, и Нейт проучил её. Хотя он и не ударил её, папочка. Он сказал, что ты бы никогда не ударил девочку.

– Понятно. – Кивает он головой. Я так горжусь Нейтом и хочу, чтобы папочка тоже его полюбил. Нейту нужен папа.

– Почему бы вам не порадовать меня и не присесть на диванчик вместе с Шарлоттой? А я принесу вам содовой.

Нейт стоит, не двигаясь, поэтому я беру его за руку и веду к огромному креслу, которое пахнет папочкой, мазутом и немного сыростью. Я сажусь в уголок так, чтобы осталось место для Нейта, папочка, увидев это, щелкает языком.

– Шарлотта, тебе бы следовало знать. Как мы сидим в папочкином кресле?

Ох, какая же я глупая. Я оттолкнулась и, соскользнув на пол, посмотрела на Нейта:

– Ты должен сесть первым. Я сяду к тебе на коленки.

Нейт смотрит на папочку, потом на кресло и на меня. Он выглядит растерянным и мне это не нравится. Я хочу, чтобы он был счастлив, так что я обнимаю его и говорю шепотом, чтобы не расстроить папочку:

– Не бойся. Все в порядке.

Нейт

Настоящее

Болит всё кроме того, что должно болеть. Я потерял сознание сразу после того, как увидел, что Конор, придерживая моё плечо, звонит в 911. Кто-то другой держал мою голову. Я не хотел смотреть, но должен был знать, какие у меня повреждения. В этом отношении я не привык себя жалеть. Когда арматурные стержни, скатившись со строительных лесов, начали отскакивать от твердой поверхности, один из них отскочил прямо рядом со мной, пригвоздив меня к земле. Я сразу понял, что им придётся распилить его, чтобы освободить меня. Последнее мои мысли были о той, о ком я думаю всегда, перед тем как уснуть – Чарли.

Примерно лет с шести или семи, она была последним, о чём я думал, прежде чем погрузиться во тьму, а затем, в один прекрасный день все изменилось – она стала единственным, о чем я вообще мог думать. Годы спустя мне пришлось отучать себя от этого, потому как это проклятие чуть не убило меня. Но по ночам я отбрасываю в сторону своё решение и позволяю её образу заполнить меня, так что нет ничего удивительного в том, куда отправились мои мысли, когда я выскользнул из мира хаоса, искр шлифовальной машины и боли.

Тем не менее, сейчас я чувствую боль. Во рту и в горле всё горит, голова раскалывается, но плечо не болит. Все, что я ощущаю – это тугая повязка, и, пытаясь открыть глаза, я боюсь того, что могу увидеть. Веки слишком тяжелые, мне очень тяжело разомкнуть их. В этот момент я чувствую на себе чьи-то руки, и сквозь меня проходит разряд. Кто-то резко втягивает в себя воздух, и я вздрагиваю.

– Извини. Я не хотела напугать тебя. Просто не хочу, чтобы ты поранился.

Это не может быть она.

Мои глаза открыты, но я чувствую заторможенность, несмотря на то, что в груди бешено колотится сердце:

– Чарли?

– Да.

Я отталкиваюсь от кровати– мне нужно сесть. Мне необходимо бороться с действием лекарств в моем организме, которые тянут меня назад. Я должен почувствовать ее, прежде чем видение растает. Она больше не приходит ко мне во снах, когда я разговариваю во сне – это опасно как для меня, так и для неё. Чувствуя любую слабость, другие заключенные подобны стервятникам, а она всегда была моей слабостью… подождите, я больше не заключенный. Мой срок кончился. Теперь я свободный, состоявшийся человек. В голове всё безнадёжно перемешалось, и я не могу доверять сам себе. Но в тоже время, как я могу отрицать то, что вижу перед глазами?

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, пытаясь справиться с напряжением, растущим в моём черепе.

– Я здесь работаю.

– Нет. Ты работаешь в Чикаго.

Зачем ей сюда возвращаться?

Она усмехнулась, сдвинув брови. Тот же хмурый взгляд, что и одиннадцать лет назад.

– Откуда ты знаешь?

Я тряхнул головой, не желая признаваться в том, что как только вышел из тюрьмы, сразу разыскал её. Я не хотел говорить ей, что в течение многих лет я следил за тем, чтобы с ней всё было хорошо, до тех пор, пока наблюдать стало просто невыносимо, так что я солгал:

– Мне сказала Нона.

– Оу… – протянула она. –Да, я работала в Чикаго, но месяц назад переехала сюда с…чтобы начать всё с нуля.

Я кивнул. Я знал всё о её начинаниях так же, как и о своих.

Интересно, подразумевает ли это её начинание того же парня, с которым я видел её, когда они заезжали в новую квартиру. Меня чуть не убило наблюдать Чарли рядом с ним…и как оказалось, это был последний раз, когда я видел её.

Она была счастлива без меня, поэтому я должен был отказаться от неё. Она заслуживала кого-то наподобие него, а не мрачную тень вроде меня. Мне необходимо было быть лучшим, чтобы иметь возможность доказать ей, что я достоин. Но в тот день, когда Док-красавчик похлопал её по попке, а она, просияв в ответ, хихикнула и достала коробку из автомобиля, я понял, что никогда не буду для неё достаточно хорош. Я никогда не смогу заставить её улыбаться так же невинно после всего того, что произошло. Я уехал и попытался двигаться дальше. Уехал до того, как совершил что-то по-настоящему глупое и безрассудное.

Между нами повисло неловкое молчание, я столько всего хотел сказать ей, но знал, что не скажу. Не могу. Так много того, что мне хочется сделать, но это уже совсем другое.

– Операция прошла отлично. Тебе очень повезло, что ты отделался легкими повреждениями. В ближайшее время к тебе придёт доктор убедиться, что с тобой всё в порядке, и ты готов для перевода из послеоперационной палаты.

– Спасибо, – хрипло сказал я. Это прозвучало странно, и я прочистил горло.

Она потянулась к чашке и поднесла её к моим губам:

– За что?

Я наклоняюсь вперед и сжимаю чашку и её руки в своих. Я не должен был этого делать, но мне необходимо было почувствовать её кожу ещё хотя бы раз. Прошло так много времени с тех пор, как я касался её. Почувствовав её сладкий аромат через запах антисептика, я закрываю глаза. Я конченый ублюдок.

Прежде чем продолжить разговор, я сделал маленький глоток и лег на спину, игнорируя сверлящую боль за глазами, впивающуюся в мой мозг:

– За то, что ты здесь.

– Ты бы поступил так же.

Я бы что угодно сделал ради тебя. Уже делаю. Ничего из этого я не произношу вслух, так как она и так знает об этом, поэтому я лишь киваю головой.

Она нервничает, время от времени бросая взгляд на дверь. Черт, ненавижу это. Она не может дождаться момента, чтобы убраться отсюда.

– Есть кто-то, кого мне стоит поставить в известность? Или об этом уже побеспокоились?

– Черт. Нона. – Я отталкиваюсь от кровати, и меня пронзает жгучая боль, вызывая тошноту. Опустив руки мне на грудь, она прижимает меня к кровати, из-за чего моя голова идёт кругом, или всё дело в боли…