Tier (СИ)

Попытаться встать так, чтобы не потревожить Ульрику, у него не получилось. Девушка вздрогнула и открыла глаза. Шнайдер улыбнулся и получил в ответ сонную, но такую милую улыбку.

— Который час? — поинтересовалась Шмидт, поднимая голову и потягиваясь.

— Половина двенадцатого.

Ульрика шумно выдохнула и села:

— Так много? О-о-о… Пора вставать. Нужно сходить в больницу, потом еще на вечернюю смену в отель успеть. И предупредить администратора, что Моника не выйдет… И, конечно же, нужно позвонить…

Девушка стала лихорадочно собираться, бездумно хватая попавшиеся под руку вещи, затем, бросив на них пустой взгляд, клала назад. Она металась по комнате, словно птица в клетке, бормоча что-то под нос.

Шнайдер обеспокоенно следил за Ульрикой. Ее нервозность была заразительной — мужчина уже начинал чувствовать себя не в своей тарелке, а ему было необходимо, чтобы голова оставалась ясной. Кристофу только и осталось, что встать с места и схватить девушку, заключив ее в объятия. Маневр удался — Шмидт перестала трепыхаться и затихла, уткнувшись лбом в его плечо, часто-часто дыша. Шнайдер молча перебирал пальцами ее волосы, вдыхая аромат этих гладких, шелковистых прядей.

— Прости, — Ульрика вдруг отстранилась, вытирая тыльной стороной ладони ручейки слез и шмыгая носом. Тут же повернувшись к шкафу, она извлекла оттуда носовой платок и привела свой нос в порядок.

— Тебе не стоит извиняться передо мной, — Кристоф мягко прикоснулся к ее щеке, принуждая девушку повернуться к нему лицом. — Ты вчера пережила напряженный день и тяжелую ночь. Любая другая уже давно бы билась в истерике…

— Это не оправдание для меня, — шмыгнув напоследок носом и промокнув глаза уже влажным платком, поднялась с места. — Однако, все же пора взять себя в руки. Сейчас, переоденусь и поеду в больницу.

— Я с тобой, — тут же произнес Шнайдер.

Ули в ответ на это только кивнула.

***

Дождавшись, когда отец Сандры все-таки выйдет из палаты дочери, убитый горем, Рихард тихо прошмыгнул к постели девушки. Она была похожа на восковую куклу — бледная, недвижимая, живущая за счет множества трубочек и приборов, которые поддерживали в ней слабое дыхание жизни.

Цвен нерешительно подошел к кровати и сел на стул, еще хранивший тепло мистера Джонсона, просидевшего на нем остаток ночи. Круспе слегка наклонился вперед и взял в ладони хрупкую, почти прозрачную ладонь Сандры. Девушке сделали операцию и провели процедуру переливания крови, но она все еще находилась на той тонкой грани, когда жизнь и смерть ведут борьбу за каждый человеческий вдох.

Сердце мужчины болезненно сжалось, стоило ему бросить быстрый взгляд на заострившееся лицо девушки, на ее выпирающие скулы. Рихард даже предположить не мог, что он, живя с Марго и растя общего ребенка, сможет так привязаться к посредственной гитаристке из гёрлз-бэнда курорта Палм-Бич. Конечно, о любви, или хотя бы влюбленности речи не шло, но часы досуга, проведенные с Сандрой Джонсон, дали свои плоды.

Круспе устало потер лоб, только сейчас ощутив, как сильно он устал за эту ночь. Взглянув напоследок на пациентку, он собрался было уже подняться и уехать в гостиницу, когда писк приборов, участившийся и тревожный, привлек его внимание. Рихард насторожился. Напряжение сквозило в каждой его черте. Только он открыл рот, чтобы вызвать медперсонал, как Сандра, чью руку он продолжал держать в своей ладони, больно вцепилась ногтями в его кожу. От неожиданности Круспе чуть не взвыл, но потрясение, потрясшее его до глубины души, заставило отбросить боль на второй план и склониться над девушкой.

— Моника… — едва слышно, почти одними губами прошептала Сандра.

— С ней все в порядке, она жива… Я сейчас позову врачей, держись, милая… — скороговоркой, чуть запинаясь, проговорил мужчина, пытаясь отнять руку, но Джонсон с удивительной, чуть ли не мертвой хваткой держала его, и Рихарду показалось, что она уже наверняка проткнула ногтями кожу на его руке.

— Моника… она… — уже громче, теряя последние силы, прошептала Сандра и, издав последний, булькающий стон, расслабилась. Хватка ее моментально ослабла, и Круспе выдернул окровавленную ладонь, бросаясь к двери:

— Скорее! Она только что была в сознании!

Доктора и медперсонал, мигом бросив свои дела, ринулись в палату, чуть не сбив с ног Кристофа и Ульрику, быстро шагавших по коридору. Шнайдер, заметив, как его друг изменился в лице, ускорил шаг:

— Что случилось?

— Сандра пришла в себя, но… Мне кажется, ей стало хуже, — Рихард, машинально потирая четыре полукруглых следа от ногтей, поморщился. — Где здесь можно найти обеззараживающее? Она продырявила мне ладонь, — пожаловался мужчина.

— Сандра что-нибудь сказала? — живо поинтересовалась Ульрика, хватая Круспе за плечо и буквально прожигая его глазами.

— Да. Только имя Моники. Вероятно, хотела узнать, как она.

С этими словами, кивнув в знак извинения, Рихард широким шагом направился в перевязочную.

Мигом забыв о нем, Шмидт, придерживая накинутый на плечи медицинский халат, бросилась к палате тяжелой пациентки. И первое, что она услышала — это писк, долгий, протяжный… И слова врача:

— Время смерти — 14.53.

Ноги Ульрики вновь подкосились, и она тяжело осела на пол. Она, словно сквозь толстый слой ваты ощущала, как Кристоф поднял ее и усадил к себе на колени, что-то приговаривая. Но девушка не слышала. В ушах только густо стучала кровь, и проносились слова врача: «Время смерти — 14.53».

***

Моника лежала на боку, свернувшись калачиком. Затылок немилосердно болел, но не это служило причиной ее слез. Душевная горечь терзала ее. Палата Сандры, как она предполагала, находилась через стенку, и Райан слышала все: и протяжный писк, и суматоху врачей, и рыдания сенатора Джонсона, только что потерявшего единственную дочь.

«Она была папенькиной дочкой, которая всегда получала все, что только пожелает. И вот, она пожелала Круспе. И это сгубило ее, как некогда любопытство сгубило кошку».

Подумав об этом, Моника непроизвольно растянула губы в грустной улыбке. Как же тяжело!

Девушка решила выкинуть всю мешающую тяжесть из головы, болевшую немилосердно тупой, пульсирующей болью. Хотелось забыться, заснуть… А еще хотелось, чтобы хоть кто-нибудь вспомнил о ней, зашел в палату, нежно поцеловал в лоб и сидел рядом долго-долго, держа ладонь в своих руках. Но это были тщетные надежды.

«Я никому не нужна…», — подумала Райан, и слезы вновь брызнули из опухших глаз. Это вымотало ее окончательно, и, прежде чем соленая капля, соскользнув с виска, впиталась в белую ткань наволочки, Моника уже спала.

========== Утешение души моей… ==========

Монике снился очень приятный сон: словно она лежала на мягкой перине, одетая в древнегреческую тогу, пощипывала кисть винограда, отправляя сладкие бубушки в рот, а вокруг нее суетились рабы: кто-то держал кубок с вином, кто-то делал массаж ступней, кто-то махал опахалом из страусиных и павлиньих перьев… А кто-то делал весьма приятный массаж головы, ероша волосы и касаясь кончиками пальцев кожи. Это было настолько приятно, что девушка не сдержала стон удовольствия и проснулась.

Еще не открывая глаз, она почувствовала, что сон, вроде как продолжается, ибо раб, делающий массаж, все еще его делал. Но, вот ведь, других и в помине не было — лишь мрак и пустота. Это озадачило Монику, и она открыла глаза. Открыла — увидела Пауля — закрыла. Офигела. Опять открыла, но теперь не полусонно, как в первый раз, а широко, испуганно.

— Вы? Вы? ..

— Спокойно, фрейлейн Моника, вам нельзя нервничать, — заметил Ландерс, продолжая перебирать пальцами волосы девушки, выбившиеся из-под марлевой повязки.

— Э-э-э… — только и выдавила Райан, во все глаза глядя на Пауля в белом халате.

«Надо же, совсем недавно думала, что никому не нужна, а тут такое!» — подумала девушка и привстала на кровати, игнорируя поднявшуюся волной тошноту и головокружение.

— Не вставайте! — всполошился Ландерс, чуть привстав со стула, но Моника отмахнулась и села прямо, не отводя взгляда от Пауля.