Разорвать порочный круг (СИ)

«Так не делают хорошие жёны».

Санса делает над собой усилие, заставляет мышцы расслабиться. И вновь сжимается от чувства страха и брезгливости, хочет, чтобы всё скорее прекратилось и её унижение закончилось. Мысль о том, что Рамси был в других женщинах, даже трахал ту отловленную женщину, никак не покидает её головы, и Старк не может не думать о том, как теперь он проникает в неё, вгоняет себя в её лоно, лишь недавно покинув чужое. Это было сродни тому, чтобы есть суп из чужой тарелки и чужой, уже использованной ложкой. Мерзко, липко, неприятно, больно. Всё её тело противится близости с мужем, отвергает его, и это заметно не только Сансе, но и Болтону.

Волчица ощущает, как мужчина начинает кусать её за шею и плечи, двигается куда размашистей и резче, а её сердце начинает биться быстрее, мышцы сводит судорогой и становится всё сложнее контролировать себя. Не выдерживая напряжения и волнения, она тихо всхлипывает, смаргивая с глаз подступающие слёзы, и закусывает губу, чтобы не издать более ни звука. Она сегодня плохая жена — и Рамси злится.

Грубый резкий толчок в её лоно, и Хранительница Севера охает от боли и поддаётся проникающей в неё вместе с достоинством мужа панике. А за первым толчком следует и второй, а вместе с ним — болезненный укус в плечо. Санса хнычет, ощущая, как с силой сомкнувший на плече зубы бастард выпускать её не собирается и, уже прокусив кожу, всё равно продолжает кусать, а всё новые сильные неосторожные толчки следуют один за одним. Больно, страшно, противно. И Волчица, потеряв последние капли контроля над собой, начинает плакать, дрожа под вбивающимся в неё Болтоном и кривя губы в молчаливом всхлипе. Хочется зарыдать в голос и выскочить из-под бастарда, соскочить с таранящего её мужского достоинства и свести скорее ноги, закрывшись от нежеланного проникновения. Но так делать нельзя, не этого ждут от хорошей жены, и проливающая тихие слёзы девушка закрывает глаза и, закусив губу и вздрагивая от пробегающей по телу дрожи, терпит в себе мужа.

Кажется, что это никогда не закончится, а движения Болтона в ней становятся только грубее и болезненнее, он словно хочет разорвать её изнутри. Не выдержавшая болезненных ощущений и душевных терзаний Старк громко всхлипнула, а затем и вовсе затряслась мелкой дрожью от вырывающихся наружу рыданий. Когда же в следующий миг всё внезапно прекратилось, у Сансы словно внутри всё оборвалось от ужаса, и она сквозь панику отдалённо ощутила, как переставший двигаться и больно кусаться бастард скатился с неё. Боязливо покосившись на Рамси, на лице которого без труда можно было заметить недовольство, она прижала к себе руки, пытаясь уберечь их от мужа, а заодно прикрыть ими тело.

Бежали секунды, и окидывающий оценивающим взглядом жену Болтон в конце концов заговорил:

— Почему ты плачешь? Тебе не нравится?

Волчица сглотнула подступивший к горлу ком, чувствуя, что трясётся от волнения и вновь, словно погруженная под воду, теряет связь с действительностью и, окунаясь в неприятные воспоминания, видит их в своём будущем. Она хотела уткнуться лицом в подушку, спрятаться за лежащим возле её головы кончиком одеяла, но вместо этого устремила взгляд своих блестящих от слёз глаз на Рамси и робко проговорила, зная, что муж дожидается от неё ответа и обязательно потребует смотреть ему в лицо:

— Нет, милорд, мне всё нравится, но…

«Но ты врёшь и, если продолжишь говорить, твоя ложь вскроется. Будь честна, скажи правду».

Верно, врать было опасно и глупо. Небольшой, даже в некоторой степени призрачный шанс скрыть свои эмоции и чувства не стоил тех мук, которые ей придется испытать, повстречавшись с гневом мужа. Её в любом случае вынудят сознаться во всём. И замолкнувшая на полуслове Санса громко сглотнула, перевела дыхание и заметалась взглядом из стороны в сторону, не желая и боясь что-либо говорить. Напряжённое тело моментально покрылось холодным потом, внутри всё сжалось от страха, и девушка только тогда, когда сделала над собой неимоверное усилие, смогла с болью в голосе сказать:

— Простите, милорд, я сказала вам неправду, — Волчица заметила, как сузились глаза бастарда и как внимательно он вслушивается в её слова, и, потеряв уверенность в себе, замолчала, не в силах выговорить ни слова.

А через миг пальцы Болтона коснулись ее подбородка и, он, услышав, как дрогнуло её дыхание, спокойно, и дождавшись, когда она посмотрит на него, не допуская пререканий, произнёс:

— Зачем солгала? Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне врут, — проговорил Рамси, не спуская взора своих редко мигающих глаз с жены.

Волна ужаса с головой накрыла Хранительницу Севера, и та, испуганно втянув в себя воздух, на миг прекратила дышать и взирала перед собой широко раскрытыми, ничего не видящими глазами. Нельзя, нельзя было врать, она ведь знала об этом, понимала, что за проступком последует наказание. Ей нужно было скорее сознаться во всём и уповать на то, что Рамси будет милостив, не станет наносить ей долго заживающие увечья, ведь обгоревшие ладони только совсем недавно начали затягиваться новой, совсем тонкой кожей, чувствительной ко всему холодному, горячему и шершавому, а воспоминания о перенесенной боли ещё совсем не стёрлись из памяти. Санса только теперь стала понемногу отходить от пережитого шока и уже пугалась вида горящей свечи не так сильно, как раньше. И поэтому она, подгоняемая страхом, путано, торопливо, с запинками заговорила:

— Милорд, я испугалась того, что должна была вам рассказать… Побоялась, что вам не понравится правда, — она ощущала, как её губы так и хотят искривиться в еле сдерживаемом всхлипе, а из глаз рвутся наружу горячие слёзы. — Прошу, милорд, не наказывайте меня, я вам всё расскажу…

Она замялась, беспокоясь, как никогда, и с трудом представляя, как сможет выговорить следующие слова, как сможет объясниться перед мужем, если даже сама не была в силах разобраться в том, что ощущала сейчас, уж столь противоречивыми и сильными были овладевшие ею эмоции.

Рамси хмурился и продолжал слушать свою жену, которая, приоткрыв рот, застыла в попытке подобрать слова, а затем сбивчиво заговорила:

— Мне… мне… неприятно чувствовать… вас в себе. Но это не значит, что я вас не хочу! — заторопилась добавить дочь Старка. — Когда… когда вы оказались во мне, милорд, я не смогла выкинуть из головы мысли о… о тех девушках и этой женщине… которая помогает вам скоротать время, — Санса нервно сглотнула и, тяжело вздохнув, продолжила: — Я пытаюсь… пытаюсь расслабиться, доставить вам удовольствие, но моё тело… не слушается меня. Я не могу избавиться от мысли, что вы, возможно, вчера или даже сегодня вечером брали передо мной ту пойманную женщину… были в ней, а теперь… а теперь ровно так же входите в меня.

Голос взволнованной Сансы совсем сошёл на нет, в покоях повисла тишина, и девушка готова была поклясться: если прислушаться, можно было расслышать стук её сердца, прыгающего в бешеном ритме в груди. Она не могла избавиться от ощущения, что зря снова заговорила на эту тему, зря припомнила измены мужа, по причине которых и оказалась в этом положении. Но ведь Хранительница Севера сказала правду, которую не могла не сказать… её передёргивало и пробирало дрожью каждый раз, когда Рамси толкался в неё, подтряхивало и воротило от мысли о других женщинах бастарда, появлялось неудержимое желание вырваться из-под него. И теперь Волчице приходилось говорить обо всём об этом вслух, рассказывать о своих слабостях и задетых чувствах и при том осознавать, что эти слова ничего не изменят: ей просто будет приказано забыть об измене и больше никогда не упоминать об этом в разговоре. Ещё никогда не чувствовавшая себя столь слабой и беспомощной, зависящей от решений и настроения другого человека, Санса с горечью поняла, что её чувства более никого не волновали, до её желаний никому не было дела, и от этого хотелось плакать. И она плакала.

Реальный мир будто прекратил существовать для дочери Старка: позабылся лежащий возле неё Рамси, эти тёмные, уже надоевшие покои и никчёмная жизнь, лишённая обычных человеческих радостей. Она была готова пойти на многое, чтобы почувствовать себя живой и любимой, чтобы получить от жизни удовольствие и найти в ней свою цель. Волчица нуждалась в чем-то, ради чего хотелось бы жить, с нетерпением ждать нового дня, однако теперь эти простые желания были для неё за гранью достижимого, а мир сжался до размеров хозяйской спальни и сошёлся на одном человеке, от которого зависел каждый её вдох и каждый выдох.