Что движет солнце и светила

Вася поначалу просто шалел от всего этого, но мало-помалу привык и даже сам научился придумывать игры. Но вообще-то это быстро ему надоело.

- Хромоногий бес! - съязвила Изабелла и хихикнула, чтобы досадить Васе. - Кому ты такой нужен?

- Зрителю нужен, - ответил Вася. - Новую роль работаю. А ты, дура, и не поняла...

- Что за выражения! Меня никто никогда так не оскорблял...

- Что ты говоришь? - деланно удивлялся Вася. - Я просто констатирую факт: дура, и точка!

Изабелла не знала, что сделать и что сказать в ответ. Просто остолбенела.

- Да, да! - сказал Вася. - И все эти твои картинки, эскизы, тарелочки расписные - это тоже игра. Только вот я играю профессионально и знаю в этом толк, а у тебя - блажь, любительство, понт, пыль в глаза...

- Сдурел? - изумилась Изабелла. - Ты себе отчёта не отдаёшь. А может, пьян? Завтра тебе будет стыдно...

- Завтра меня в твоей жизни не будет, - эффектно взмахнул рукой Вася. Да! Я выпил! Для храбрости! Чтобы сказать тебе всё, что думаю.

- Ну и что же ты думаешь?

- Слушай, ты так много пускаешь пыли, что глаз не раздерёшь. Так и хожу, зажмурившись. Сначала я думал: надо же, какая женщина! Жен-щи-на! Богиня, совершенство, талант! Оказалось: ты играешь, всего-навсего воображаешь, дуркуешь, сочиняешь саму себя и всё вокруг...

- Какая же ты дрянь! - изумлённо прошептала Изабелла и, чтобы усилить эффект драматичности, закатила глаза и плюхнулась в кресло. - Я из тебя человека пыталась сделать. Каким ты ко мне пришёл, а? Вспомни, дорогой: не знал даже, кто такой Борхес...

- Да иди ты вместе с ним далеко-далёко!

- Иди сам!

И Вася ушёл. А Изабелла, недолго думая, собрала и вынесла в кладовку почти готовые театральные эскизы, какие-то драпировки, бутафорские фрукты и овощи. Они были почти как настоящие, вот только Изабелла покрыла их лаком они матово блестели, и яблоки, например, стали похожи на новозеландские; просто загляденье, если бы не эти мелкие трещинки, которые возникли, видимо, от сырости.

- Ничего, загрунтую и снова распишу, - утешила Изабелла саму себя. Ещё лучше будут! Как новенькие. И я тоже стану новенькой, совсем-совсем другой, и пусть Васька изведётся-измучится, пусть свой локоток куснет, если сможет. У-у, гад ползучий!

Изабелла пододвинула пуфик к большому настенному зеркалу, вооружилась макияжными кистями, тенями, румянами, косметическими карандашами и, прилежно всем этим орудуя, попыталась сделать себе свежее, чуть наивное лицо, не лишенное, однако, некоторой загадочности. Но до конца она дела не довела, потому что неожиданно явился Толик, а вслед за ним - Геннадий. Они, конечно, тут же принялись терзать струны своих гитар, петь то на один, то на два голоса.

- А знаете ли вы, мальчики, - прощебетала она, - что музыка и астрология - две стороны психики человека?

- Чего- чего? - не понял Толик. - Никак ты, маман, занялась астрологией и, того и гляди, начнёшь писать картины с космической символикой?

- Кыш, цыплёнок! - шутливо рассмеялась Изабелла. - В пифагорейской традиции основная, то есть мажорная, гамма начинается с Юпитера. Ноты гаммы соответствуют планетам септенера таким образом: до - Юпитер, ре - Марс, ми Солнце, фа - Меркурий, соль - Венера, ля - Луна, си - Сатурн...

Что говорить дальше, она не знала. Напрочь вылетели из памяти строки той брошюрки, которую ей сунули накануне как самую модную новинку книжного сезона. Ничего не понимая в ней, Изабелла кое-как осилила половину и даже заучила несколько строк.

- Интересно, - сказал Геннадий. - В этом что-то есть!

А Толик, внимательно взглянув на неё, вдруг спросил:

- Мам, а зачем ты по-боевому раскрасилась? Вася на гастроли уехал, что ли?

Геннадий перестал перебирать гитарные струны и с ещё большим интересом посмотрел на Изабеллу.

- Если бы гастроли! - хмыкнула она и, дурачась, пропела: "Была без радости любовь, разлука будет без печали..." Вася закрыл дверь с той стороны. Навсегда.

- О, Господи! - вздохнул Толик. - Скучно будет без Васи.

- Прям уж так и скучно! - деланно возмутилась Изабелла. - У меня началась другая жизнь. Совсем-совсем другая, новая, как колготки в упаковке...

Она и вправду начала новую жизнь. Из шатенки превратилась в блондинку, огненно-красный маникюр сменила на бледно-розовый, без сожаления выбросила в мусоропровод халат с золотистыми драконами - подарок Васи. По дому она ходила теперь в широких брюках и ситцевой кофте-размахайке. Везде, не только в мастерской, валялись поделки из скорлупы ореха, косточек слив и абрикосов, семян различных растений, древесины, разноцветных камушков и стеклышек ожерелья, браслеты, броши, маленькие и большие панно, бусы, какие-то побрякушки и нелепые безделки. Кое-что из этого она носила, и её подруги возбужденно чирикали, как воробьи на первом весеннем солнцепёке, и наперебой делали заказы: " Мне, пожалуйста, браслет из срезов маньчжурского ореха...Ой, а я хочу бусы из косточек сливы, покрой их тёмным лаком... А эта брошь из чего? Неужели из бересты? Ой-ей-ёй, какая! Как я хочу нечто наподобие её!"

Кое-что Изабелла сбывала в магазинчик при художественном музее. Деньги платили не ахти какие, но ей хватало. К тому же Геннадий, однажды оставшийся у неё, отдавал зарплату, покупал продукты и вещи. Ему нравилось ходить на рынок, выбирать овощи, мясо и фрукты, торговаться, пробовать острую корейскую капусту - кимчи, папоротник, пророщенную сою, морковь со специями. Он и Изабеллу к ним приучил. Сам, однако, никак не мог привыкнуть к её художественной натуре: его раздражали вещи, разбросанные там и сям, удивляло, что Изабелле легче выбросить грязную простыню, чем её постирать, а все эти листы с акварельными и карандашными набросками, складные мольберты, планшетницы и папки, выпадавшие из шкафов и антресолей, постепенно довели его почти до бешенства.

- Будет ли в этом доме когда-нибудь порядок? - взрывался он. - Неужели меня взяли сюда вместо домработницы? Только приберусь, через пять минут опять срач!

- А и не надо, - спокойно отвечала Изабелла. - Зачем углубляться в быт? Отсутствие порядка не означает, что его нет...

- Подумай, что ты говоришь!

- Самый лучший порядок - это порядок в душе, милый, - отвечала Изабелла и ласково чмокала его в щеку. - Успокойся, любимый!