Что движет солнце и светила

Заприметив черноволосого парня, который сидел впереди, она голосом, полным скорби и задумчивости, произнесла как бы в пустоту:

- Такой молодой - и сидит! А человек вон с ног валится...

Парень оглянулся, смущенно улыбнулся и медленно встал, опираясь на металлическую тросточку. Ни слова не говоря, он, прихрамывая, приблизился к объекту внимания барыни и, тронув его за плечо, кивнул на освободившееся место.

- Ты чо? - удивился мужичок. - Мне сподручнее стоять, братан, а то сяду, закемарю и проеду свою остановку.

Говорил он вполне связно и, видимо, действительно не был так пьян, как казалось.

- С поминок еду, братан, - доверительно сообщил он парню. - Двенадцать лет назад в этот день в Афгане моего кореша "духи" убили. А у него мать осталась, теперь уже совсем старенькая - вот мы с ней и помянули Андрюху.

Барыня торжествующе шепнула Наталье Андреевне:

- Вот видите: горе у человека! Я ж говорила, что он не забулдыга какой-нибудь...

- А я разве спорила? - повторила свой довод Наталья Андреевна. Мужичок между тем заметил тросточку своего собеседника и кивнул на нее:

- Ногу, что ли, сломал?

- Чечня, - ответил парень. - Мне не хочется об этом вспоминать, извини.

Барыня тяжело вздохнула. Да и в автобусе, кажется, все притихли установилась тишина. И вдруг раздался громкий возглас:

- Сенсационные разоблачения депутата Госдумы Ноя! Читайте свежий выпуск газеты "Проспект"!

Это на остановке зашла бойкая девица с кипой газет в руках. Привычно и деловито она двинулась по салону автобуса:

- Сенсации, политика, мода, телепрограмма, частные объявления! Покупайте газету!

Наталья Андреевна терпеть не могла эту газету, которая слишком явно поддерживала коммунистов. И чего добивались: возвращения парткомов, талонов на самое необходимое, одинаковой для всех зарплаты в сто двадцать рублей, и чтоб при этом инженер, получивший высшее образование, считал гроши, а "гегемон" сидел в почетных президиумах, и ведь ни одной мозговой извилиной мог всю жизнь не шевельнуть - стой себе у станка и штампуй из года в год одну и ту же деталь, допустим, для подводной лодки. А сколько их, этих подлодок, нормальной стране нужно - не миллионы же! А вот за телевизором или мебелью надо было обязательно стоять в очередях, потому что советский человек должен был крепить обороноспособность страны, а не думать о вещах, улучшающих его жизнь. Наталья Андреевна с тоской вспомнила, как на обязательных в те времена классных часах читала школьникам очередные материалы какого-нибудь очередного пленума или съезда КПСС и учила ребят не болеть этой проклятой капиталистической болезнью - вещизмом, а еще

- не быть потребителями, презирать все заграничное и бояться чуждой идеологии индивидуализма: коллектив всегда прав, решающее слово за большинством, вместе мы - сила! А то, что и сам Владимир Ильич был когда-то одиночкой, сумевшим, однако, увлечь своими идеями других, она как-то предпочитала не говорить.

- А говорили мы с тобой об этом на кухне, милая,- услышала Наталья Андреевна голос, который уже и забывать стала. Она и не заметила, как барыня вышла, а ее место заняла Софочка Берг.

- А, здравствуй! - сказала Наталья Андреевна.-Давненько мы с тобой не говорили. Я даже вспоминала сегодня с утра наши с тобой посиделки на улице Халтурина. Помнишь, Петербург тогда назывался еще Ленинградом, а на ограде Летнего сада висел плакат "Планы пятилетки - досрочно!"'?

- И у нас был замечательный китайский чай с жасмином,- Сонеч- ка даже глаза закатила от умиления.- Мы так удачно оказались вблизи того киоска около "Гостиного двора": этот чай только завезли, еще и очереди, считай, не было - всего человек двадцать стояло. А потом мы набрали "эклеров", "безе" и "наполеонов" - стоили-то пирожные тогда двадцать две копейки штука, помнишь? И пошли, конечно, пешком по Невскому до уютного моего гнездышка...

- Это такое счастье, что мы с тобой познакомились тогда, когда я, мокрая как курица, плюхнулась рядом с тобой в электричке,- сказала Наталья Андреевна.

- И голос вагоновожатой, или как там правильно назвать водитель- ницу электрички, принялся отсчитывать: "Дубулты", "Дзинтари", "Кеме- ри",вспомнила Софочка.- Это звучало так необыкновенно...

Они, конечно, вспомнили и другие радостные минуты, и как-то так оказалось, что их, этих минут, было, в общем-то, не так уж и мало. Неожиданно став подругами, они виделись потом нечасто: сначала Наталья Андреевна еще ездила в Петербург, благо отпуск у педагогов большой, да и зарплату ей в школе положили большую - за часы, за классное руководство, за факультатив по русской литературе. Но как вышла на пенсию, так эти поездки и прекратились. А у Софочки если деньги и появлялись, то тут же куда-то и пропадали: абсолютно непрактичная, она не умела их ни копить, ни с толком вкладывать во что-то стоящее. Она любила, впрочем, покупать картины молодых художников, и среди ее приобретений оказалось две акварели Анатолия Зверева. Это теперь он знаменитый художник и о нем пишут воспоминания, устраивают выставки работ, а тогда многие относились к нему как к пьянчужке, бездомному шизофренику, чудаку, одержимому какой-то внутренней тревогой и обреченностью.

Поехав в Москву, чтобы специально побродить по Третьякойке, Со- фочка, конечно, не могла не впутаться в очередную романтическую историю. Подруга познакомила ее с высоким бородатым мужчиной, который оказался художником. После второй или третьей рюмки он сказал Со- фочке, что страстно желает ее, а на ухаживания у него нет времени, и потому он вот так прямо просит ее дать ему, и это вполне естественно, так как он видит, что и она вроде бы им тоже заинтересовалась. Софочка сначала хотела дать ему по физиономии, но потом раздумала и в результате оказалась на продавленном, покрытом комковатым ватным одеялом диване. Это была, конечно, мастерская художника, в которой нестерпимо пахло скипидаром, кошачьей мочой и протухшей селедкой.

И вот когда дело у них дошло до самого ответственного и, можно сказать, волнующего момента, в дверь затарабанили, да так яростно, что Софочка подумала: пришел ей конец, и смертный час, и верная погибель, потому что так рвать дверь могут только обманутые и разъяренные жены. Но ее одноразовый любовник удивительно равнодушно сказал: