Конец игры (СИ)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

Канун Рождества начался с разбора пьяной драки в трактире. Ничего замысловатого. Такие дела Штольман давно игнорировал, бросая неизменное: «Антон Андреич, разберитесь!» И Антон разбирался – по всей строгости полицейской процедуры, благо, большее тут и не требовалось: опросить свидетелей, выслушать укрощённых дебоширов, похмельно гундосящих разбитыми носами: «Не виноватый я, барин! Бес попутал!» Подержать в участке пока не протрезвеют, а потом еще чуток – для острастки и науки наперёд. Всё как всегда. Ничего нового.

Новое, заковыристое и особенно вкусное начальник неизменно оставлял для себя, дозволяя, впрочем, Антону Андреичу учиться и быть на подхвате. Но лишь до той поры, пока не появлялась Анна Викторовна. А Анна Викторовна появлялась везде, где было интересно, а порой даже опасно. Хотелось удержать её, уберечь, как было в самом начале, когда их сотрудничество только начиналось. Тогда Штольман особого интереса к барышне Мироновой не проявлял, зато Антон Андреевич мог безвозбранно провожать её до дома, сопровождать по местам преступлений в поисках духов убиенных и обсуждать дела. Хорошо тогда было. Но с некоторых пор, стоило появиться Анне Викторовне, как ровная приветливость начальника сыскного по отношению к подчинённому тут же заканчивалась. Штольман превращался в цепного кобеля, у которого отнимают любимую кость. И рычал примерно так же: «Делом займитесь!» И, видимо, искренне полагал, что смена его настроений никому в упор не заметна и не понятна.

Теперь, когда Антон остался один на хозяйстве, об этом вспоминалось даже без досады, но с тихой грустью и затаённой болью в сердце. Потому что Анна Викторовна была здесь – возвышенная и страшно далёкая в своей одинокой печали. А от Штольмана остался лишь осиротевший стол с давно заброшенной колодой карт и порожней бутылкой из-под коньяку в верхнем ящике, нож для бумаг да связка отмычек. Уваков при обыске всё в кабинете перевернул, но после его отъезда Коробейников привел в порядок – как было. И всё же было пусто. То ли существовал он - любимый начальник, то ли эти полтора года только почудились?

Работа могла отвлечь от лишних мыслей. Что для добрых людей праздник, для полицейского горячие деньки. Но Коробейников даже в привычном деле чувствовал себя так, словно его – годовалого малыша - выпустили на тонкий лёд, а он и ходить еще толком не умеет. И задница у него голая, её всё видят и тычут в него пальцем, шепчась за спиной. Даже если это ему только казалось, так ведь казалось же! И что с этим ощущением делать?

И в довершение всего, чтобы уж добить его окончательно, в участок заявился редкий гость – лесник Ермолай. Шумно потоптался у порога, стряхивая снег и прилаживая ружье в стойку для тростей, стянул с головы неизменную зимой и летом мохнатую папаху, глянул на Антона Андреевича смурным взглядом исподлобья и коротко бросил осипшими басом:

- Штольмана бы мне!

Коробейников глубоко вздохнул, но совладал с собой, ответил степенно, не дав петуха, хоть горло на миг перехватило:

- Далеко живёте, Ермолай Алексеич. Не дошли до вас наши новости?

- Какие новости? Ты о чём это, парень?

К полицейским чинам Ермолай традиционно пиетета не питал, Коробейникова и вовсе держал за неоперившегося птенца. Глубоко уважал он только Якова Платоныча, в два счёта раскрывшего его самооговор, да вдобавок разглядевшего армейское прошлое разжалованного поручика и причины его мизантропического настоящего.

- Нету Яков Платоныча. Пропал совсем.

- Как пропал? Чего ты мелешь?

- Пять дней уж как. Ночевал в гостинице, да оттуда и исчез. И кровь там повсюду. Много крови.

Стоило это произнести вот так коротко, без подробностей, как неотвратимость несчастья встала во весь рост, затмевая зыбкую надежду, порождённую Анной Викторовной и не понятно, на чём основанную. То есть, понятно, конечно. Когда это любящее сердце смирялось с потерей? И всё же, и всё же…

Ермолай забрал в горсть седеющую бороду, неподдельно сокрушаясь:

- Ох, ты ж! Как же так?

- Да вот так, - веско сказал Коробейников, сам удивляясь, что прозвучало спокойно.

- Искали?

- А то! Весь город вверх дном перевернули. На складах, где нищие гужуются, нашли филёра – мёртвого. А от Штольмана ни весточки.

- Ну, может ещё найдётся? - качнул взъерошенной головой лесник. – Не таков человек, чтобы ни за понюх пропасть.

- Может быть, - бесцветно ответил Коробейников.

О видении Анны Викторовны он умолчал. Видение говорило, что Штольман ранен, и ранен тяжело. И как он без помощи вот уже пять дней? Выжил ли? Начальник сыскного за полтора года ни с кем в городе особой дружбы не свёл, исключая самого Антон Андреича, Анну Викторовну, доктора Милца да того же Ермолая. И никто из перечисленных о судьбе пропавшего не знал.

Лесник снова покачал головой, веря и не веря.

- За старшего что ли ты будешь?

- Вроде как я. А вы чего хотели-то, Ермолай Алексеевич?

- Ну, раз ты за старшего, стало быть, тебе решать. Резня у нас тут в округе.

- Резня?

- В Михайловской усадьбе, где англичанин жил. В тайном бункере четверо мертвяков, да поодаль в лесочке еще четверо в сугробе прикопаны.

Антон ошалел от такой новости. Об англичанине в Михайловской усадьбе он слышал впервые, но догадывался, что егерь неспроста сразу спросил Штольмана. Яков Платоныч, наверняка, был в курсе и сразу бы смекнул, что значат эти новости. Вот только не было Якова Платоныча, а разбираться в этом ему – Коробейникову. Восемь мертвецов. Твою же ж мать!..

***

На место выехали тотчас: Коробейников, Ермолай и Александр Францевич - полицейским выездом, четверо городовых на извозчике, да ещё двое с возком – отвозить мертвяков в покойницкую. Так много возить ещё не приходилось.

Усадьба стояла пустая, ветер играл незапертой дверью, сквозняк носил бумаги, разбросанные по всему дому. Коробейников велел Ульяшину все их добросовестно собрать, хоть и подозревал, что раз их бросили, то не найдёт он там ничего особо ценного. Но Яков Платонович учил не упускать ни малейшей мелочи, вот он и не собирался упускать.

Бункер, о котором говорил лесник, обнаружился на задах усадьбы, ближе к лесу, и дух оттуда шёл такой, что сомневаться в содержимом не приходилось. В бетонном помещении, напоминавшем разорённую химическую лабораторию, лежали вповалку два застреленных солдатика. Должно, пристрелили их где-то в другом месте, а сюда уже сволокли, чтобы скрыть. Кровь обнаружилась на снегу у входа в усадьбу. Там, стало быть, всё и произошло.

В другой комнате, отделённой толстой дверью броневой стали с круглым застеклённым окном, всё выглядело куда занятнее, мгновенно напомнив сатанинский ритуал, прерванный Штольманом на Разъезжей 5 в начале прошлой недели. Антон Андреевич до сих пор содрогался, вспоминая ту ночь и свою пробежку по заброшенному дому в поисках внезапно запропавшего начальника. В гостиной, покрытой толстым слоем пыли и истоптанной следами многих людей, валялся обескровленный труп с перерезанным горлом, но перевязанной головой. Кровь же, собранная в большую серебряную чашу, расплескалась и залила весь пол близ большого штофного кресла – единственной мебели, оставленной на манер королевского трона в ритуальной зале, освещаемой догорающими средневековыми факелами. Еще один труп – хорошо одетый молодой господин в чёрном плаще с алым подбоем – лежал, застреленный кем-то у подвальной двери. А в самом подвале, забарикадированном изнутри старым шкафом, отыскались Яков Платоныч и Анна Викторовна – связанные спина к спине, но живые и невредимые.