Ashen crown (СИ)

Подняв изумлённый взгляд, Хосок с нежностью потянулся к нему, провёл подушечками пальцев по ключицам.

— Мой падре, вы задаёте глупые вопросы, — он смазал влагу с его губ и, чмокнув, запустил ладонь в волосы. — Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я бы ни за что не стал развратничать в церкви, не будь на то весомой причины. И если тебе этого мало, то я скажу больше…

Он поцеловал его, и по спине Юнги пробежали мурашки, он горячо прихватил губами тонкую кожу на смуглой шее, и Хосок переполз к нему на колени, чувственно отдаваясь поцелую. Ещё никто не делал для него так сравнительно мало и много. Выполнив обещание, Юнги вернулся. И самой заветной мечтой Хосока вдруг стало единство с ним, единство плоти, души и духа. Он избирал не ветреные гулянки и безудержное веселье, а его уходящий в хрипотцу голос и священного демона внутри. Они знали, что способны свернуть горы, если понадобится. Знали, что так бывает единожды, если повезёт. И им повезло.

Простонав, Хосок оборвал поцелуй, не справляясь с напряжением и жаром бёдер. Ухватился за плечи Юнги и трогательно посмотрел в глаза. Несколько минут они просто мазали губами по оголённой коже, продолжительными эпизодами размазывая в порывистых глубоких поцелуях. Ценное отступление, притяжение и нежное касание. Хосоку хватило сил, чтобы сдержаться и не давать Юнги нагрузок.

Расслабившись, Юнги рассказал о том, что знает лазейки, через которые у них быстрее получится найти Чимина. Умело подобрал слова. И словно прощённый после исповеди, Хосок почувствовал невыразимое облегчение. Святой или нет, для Хосока Юнги таковым является априори.

За окном было ещё светло, когда сплелись их пальцы, и уставшие тела настиг целительный уютный сон.

Следующие несколько дней ранение не беспокоило Юнги. И потому, что Хосок крутился рядом, вовремя поднося лекарства, и потому, что он занимал ум другими вопросами. Разгрёб авралы, распорядился подчинёнными, призвав не распускать нюни и ожидать Тэхёна обратно. Он вдолбил им эту истину за каких-то несколько минут собрания и посадил семя слухов, из какого позже прорастёт необходимая суматоха. Хосок диву давался тому, как его благое слово действует на людей. Более того, он продолжал восхищаться святостью с пороховой начинкой, не унимающейся ни перед какими трудностями. Присутствие Юнги вернуло Хосоку былую уверенность. В ответ он окружил его заботой, оберегал от перегрузок, следил за тем, чтобы падре был сыт, чист и доволен.

И надо признать, Юнги чувствовал, что идёт на поправку скорее обычного. Хосок не подвёл его ни в единой цифре, будто бы являлся продолжением его собственных рук. Они могли положиться друг на друга и не прибегать к оправданиям.

Помимо хорошего, Юнги видел, как Хосоку трудно, страшно, как он мечется между желанием привлечь отца и вылить правду в свет и уважением личной тайны Чимина, не сказавшего пока ни слова. Хосок разумно воспринимал тот факт, что Чимин вправе не принять их семью. И Юнги неожиданно понравилось то, что за лучистой улыбкой, ритмами фламенко и непоколебимым оптимизмом обнаружилась не только тонкая душевная организация, но и определённая гибкость, трезвость бывалого реалиста. Что их не убивало, то делало сильнее, и оба признавали жизнь в любых её оттенках, кроме густого чёрного. Впервые Хосоку захотелось отдать лидирующую позицию кому-то, кого при первой встрече он посчитал бы страшным занудой. Впервые Юнги не желал прежде восхитительного тела - самую душу.

Впрочем, это не отменяло одуряющей тяги, а лишь её усиливало. Накануне выезда в новое убежище, им предстояло не спать полночи. Тревога не поддавалась выветриванию дымом или изгнанием молитвой. Тогда Хосок, видя, как тяжко падре даётся действительность, сел к нему на колени и принялся целовать, разворошив волосы, измяв тугую колоратку. Юнги вливался в процесс замедленно и не сразу обнаружил прохладные пальчики Хосока, спускающиеся вниз по животу. Прикусывая изгиб загорелого плечика, он подтолкнулся вверх. Возбуждённо выдохнув, Хосок предупредил, что всё сделает сам. Им требовалась разрядка, но не забвение. Растворение, но с продолжительным пост-эффектом.

Как и обещал, Хосок действовал самостоятельно. Вытащил падре из сутаны и, уложив на подушки, расцеловал грудь, минул больные места и с осторожностью принялся за минет. Придерживая его за голову, Юнги вздрагивал и часто вздыхал. Забывались тысячи миль и бед. Его глаза затянуло поволокой. Не дав Хосоку закончить, он приподнял его за подбородок и, поцеловав, выдохнул:

— Я больше не могу…

— Нет. Швы могут разойтись, — подтаяв, проговорил Хосок.

— Мы не переусердствуем, — обнадёживающе заявил он.

Сдалась бы и Троя. Воспользовавшись лубрикантом, Хосок опёрся о широкие плечи и, садясь на сочащийся член, сладостно замычал. Опустившись полностью, уткнулся носом в шею и застонал. Взбалмошный, дерзкий, искрящийся, здесь Хосок превращался в чувственность во плоти, и Юнги находил его красоту и отдачу нереальными. Прижимаясь, он искусал ему шею, получая в ответ бороздки царапин по спине. Хосок действовал неспешно, подводя к оргазму больше теми поцелуями, от которых мурашки и объятиями, мягкими, как облачная завеса. Никого и ничего кроме. Юнги приготовился поверить в то, что им посчастливилось найти укромный уголок и скрыться от проблем. Он полюбил его дыхание, горячий воздух между ними, слияние. И поверил в то, что эти странные чувства полноценно можно передать телом, что все его нервные окончания перетянуты в Хосока. Ощущая тесноту, Юнги скрестил руки на его талии и, врезавшись в губы, начал двигаться навстречу.

Повинуясь желанию, Юнги наконец повалил его на спину, налегая сверху, накрыл собою и, закинув ножку себе на бедро, плавно забился о ягодицы. Изгибаясь, Хосок нервно шептал его имя, рылся пальцами во взмокшем затылке. Он затрясся, и Юнги прибавил силы, кончая в него с утробным рычанием. Прилипшая марлевая ткань пропустила густую жижу. И помесь спермы и крови, на секунду чуть испугавшая обоих, возымела значимость жертвенной, когда снова свершился поцелуй…

Несмотря на восхитительную слабость, около получаса не спалось и после секса. Юнги завёл шарманку о непутёвом Тэхёне, продолжая ворчать в большей степени потому, что Хосок забраковал курение на период реабилитации.

— Слушай, они имеют право на счастье, как и все остальные. Не понимаю, к чему ты придираешься? — искренне возмутился Хосок. — Рановато ещё для старческих заёбов, дорогой.

— Хочешь сказать, их симбиоз - это нормально?

— Сам подумай. Вот если бы много лет назад у меня отняли тебя, и мы встретились снова где-нибудь вчера, — прехорошенький Хосок перевернулся на живот и подпёр щёки руками, — я бы не раздумывал долго. А ты? Сто пудов - нет. Да, моему брату досталось, и я не отрицаю, что он достоин лучшей доли. Но кроме меня и родителей ему никто ничего не должен по сути. Тэхён ему не нянька какая.

— Как и ты.

— Как и я, — более сурово согласился Хосок. — Но я могу претендовать. Не суди и не судим будешь, да? Почему-то некоторым болезненно нравится давать оценки поступкам других.

— Вообще-то я святой отец, — прозвучала пафосная сентенция.

— Ты Мин Юнги и я люблю тебя, — Хосок улыбнулся ему в губы и, натянув простынь, спросил, не нужно ли обезболивающих после перевязки.

— Сильнее того, что ты даёшь мне, ещё не придумано, — выдохнул Юнги и, взъерошив и без того растрёпанную его шевелюру, поцеловал в лоб. — Ладно. Всё образуется рано или поздно.

Засыпая на его плече, Хосок выдохнул:

— Что и хорошо в этой жизни, так это то, что у всего найдётся начало и конец.

***

Возня в аэропорту отсюда - чисто муравьиная, отблеск машин на парковке слепил глаза. Отхватив там свободное местечко, им останется пересечь океаны, сушу и сотни тысяч миль. Чтобы достичь пункта назначения и добраться до искомого… Совсем не счастья. Напороться на расставленные мины, разорваться в воздухе.

Совестливо раздирая себя изнутри, Тэхён стоял у машины, фатально неуверенный, что им поможет вылет на родину. Знаменательно, как иерихонские трубы, прокатится по замершей Катании возвращение двоих колоссально испорченных, приконченных и отпетых. Они потеряют скопившиеся в бардачке фантики от жвачек, грязь, перестанут сиять и поблекнут, покрывшись пылью ветхости. Тэхён самолично расфасовывал их тела по урнам и поэтому, наверное, его дрожащие руки скребли по дну карманов.