Ashen crown (СИ)

Чонгук никуда не торопился. Не рассматривал, не изучал, просто наслаждался чем-то, блуждая рукой по бедру Тэхёна, всматриваясь в него не пристально, но насквозь. А потом, развернув на живот, плавно вошёл в него, нетерпеливо кусая кожу под затылком. Тэхён впадал в забытье, отдаваясь на растерзание и не пробуя отбиться, затем пробуя и получая взамен необоримую жестокость. Он кусал подушку, запястья, подыхая под ритмично сокрушающим весом. Чонгук вонзился в его губы и, перекинув с одной руки на спину, мылил по простыни, жарко теснясь между ног, он неистово заполучал данное, пока Тэхён рыхлил его кожу ногтями. Дыхание разрывало на два тона, и потоки стонов лились беспрестанно.

Порочно, достойно презрения, но Тэхёну нравилось. После потерь и невзгод лечение, выписанное Чонгуком, шло на пользу, заживляло, окрыляло и воздавало по заслугам. Секс между ними приближался в значимости к явлению неповторимого содействия. Снова ажиотаж, жажда приключений, утраченная любовь к секундам. Как странно сопереживать сходящему на нет дыханию в агонии оргазма. Одного, второго, последующего.

Замедляясь и вылизывая грудь Тэхёна, Чонгук требовательно отвоёвывал. Но и в мании, грубости и бесцеремонности проявлял невыносимую нежность. Он относился к Тэхёну трепетно, нечаянно давая понять, что за любой другой минутой их может не стать. Причём, сначала Тэхёна. Объятия, призванные душить. Тэхён вспомнил, каким словом плевался психиатр. Асфиксиофилия. Безумно хороши руки Чонгука, пережимающие ему артерию в то время, как вовнутрь долбится член.

Отмотав ещё один раунд, обессилев, Тэхён рухнул навзничь. От затяжной страсти сильно болели ягодицы, да и тело никак не хотело восстановиться до отметки «я могу всё». Чонгук не давал покоя. Слабости, раньше никак не ощущавшиеся, ныне коробили. Тэхён не узнавал себя в неутолимой жажде познавать познанное в мелочах. Как только они кончали, обзаведясь новыми синяками и ссадинами, инстинкты взрывались заново. Но кто будет смотреть на бесконечный фейерверк, если не слепые?

…Взяли передышку. Чонгук накормил Тэхёна и вопреки ожиданиям оставил без цепей. На радостях тот закурил, свесив ноги на пол и саркастично заметив, что польщён.

— Так… что происходит, Чонгук? — он интересовался не из вежливости. — Нет, правда, когда ты закончишь юлить и скажешь, что у нас там в графике? Помимо ебли.

— Отличной ебли… Потрясающей ебли, восхитительной, — игриво поправил Чонгук. Он неторопливо водил пальцами по его лопаткам. — Теперь мне не придётся уезжать, детка. Я позаботился о нашем безопасном отбытии.

— Рад слышать. Возвращаемся на Сицилию?

— Какая разница? — ощетинился Чонгук.

Тэхён уловил равнозначное к «нет». Верно, подобные вопросы его теперь волновать не должны. Если с Чонгуком, то куда угодно. И это сделало ему неожиданно больно. Чонгук отрезал его целым куском, даже не частями, мог отнять его себе в награду, и Тэхён готов был перевариться в нём. Вполне охотно, безропотно и без лишних разговоров где-нибудь пару лет назад. А сегодня возникали вопросы, встававшие поперёк глотки. Тэхён любил его и ненавидел, желая самую малость - определиться, где заноза длиннее, в рассудке или сердце. Им давно не по пятнадцать, чтобы нырять в омут, предварительно избавившись от мозга, бежать наперегонки с ветром. Обомлев Чонгук смотрел в душу, убеждая в обратном. Он проделал грандиозную работу только для того, чтобы смотреть на него не через стекло машины, не издалека, не наблюдая застывшее отражение на фото.

Видимо, они что-то натворили, пока делали похищение эффектным, воссоздали образы, родившиеся ещё в пору юности. И подпитывали их взаимно. Тэхёну пришло в голову, что прячась с ним, он - соучастник. Как в старые добрые времена.

— Когда планируешь свалить из этой дыры?

— Завтра, — Чонгук отвечал без запинки, и Тэхён догадывался, что разговор он отрепетировал во многих вариантах.

— Хорошо, — оживился Тэхён. — Меня уже заебало отлёживаться. Мы ведь уезжаем не потому, что тебя нашли?

— Мы просто покинем этот унылый загон, вот и всё.

Простое объяснение. Сбежать, чтобы уединиться в другом убежище. Тэхёна лишь расстраивал клубок верёвок, что принёс Чонгук и сделал на них акцент, кинув у порога. Расползшиеся белые змеи. Они норовили опутать его запястья и щиколотки. И Тэхён позволит. Если предположить, что Чонгук накачает его наркотой, переезд заплывёт туманом, и вспомнить будет нечего. Впрочем, забыть - гораздо приятнее.

Тэхён осторожно взглянул на него с надеждой развеять наваждение, но Чонгук крепко держал его за руку, Чонгук укладывал голову ему на колени и требовал внимания, смотря как-то по-особенному. Он тёплый, явный и ни капельки не ручной, не хозяин и не раб, не мучительная доза, он тот абсолют, в каком не стыдно захлебнуться. Иными словами, Тэхён благословлён и проклят, обречён и вдохновлён. Понимание того, что заключение приравнивается к моментальному освобождению из-под стёртых заржавелых оков. Образцово настоящим Тэхён себя не чувствовал почти ни с кем.

Медленно и сонно Чонгук целовал его грудь, облизывая шрам. Тэхён потушил бычок о диванный подлокотник и вздохнул.

— Эй, когда я услышу о своей матери? — Тэхён оттянул его за волосы, добавил стальных ноток. — Я хочу знать всё.

До правды докапываться не так интересно, как наблюдать нарастающую злость Чонгука, способного отомстить уничтожением.

— Всему своё время, — шепнул он ему в губы и, прикусив, замер.

— Говоришь, как какой-нибудь старпёр, — сладостная усмешка.

Болезненно чувственный поцелуй, соскоб ногтем излишне нежной после пара кожи. Чонгук оставил тонкие царапины на его шее и отстранился. Юноши привязанные, зависимые. Мальчики в них намного хуже, чем раньше, испорченные. Дети оставленные, одинокие. Младенцы и вовсе беззащитные. Две сферы вроде душ - слишком тонкие для этого мира.

— Тэхён, ты же понимаешь эту штуку, да? — вкрадчивый шёпот Чонгука вызывал мурашки. — Возвращаться нам некуда.

Никакой Сицилии, прежних бессмертных заветов. Тот чистый лист, в который их вписывал Чонгук, Тэхёну виделся непоправимо грязным. А главы до этого вырваны и выброшены. Тэхёну казалось, что он пытается смять листы и, скомкав, съесть. Но не избавиться. Потому что как ты вырвешь то, из чего ты наполовину состоишь?…

Спустя долгие часы голода Тэхён ощутил божественный вкус пищи. Прожаренного мяса. Ел охотно и молча, всё подряд. Тарелки пустели моментально. Как для оторванного от обыденной жизни мужчины, Чонгук действительно хорошо готовил. Правда, сам почти ничего не съел: принялся точить нож. Тэхён предположил, что так он справляется с волнением.

— Мне много где приходилось бывать и многое делать, — сухо ответил Чонгук на похвалу. — Я смотрю, запоминаю и могу повторить с первого раза.

— Ты всегда был таким, — согласился Тэхён. — Хренов задрот.

Не споря, Чонгук мило улыбнулся. Из них троих он стремился обогатиться знаниями с завидным рвением. Как будто предчувствовал, что эрудиция пригодится. Не будет лишней.

У Тэхёна крепкие сомнения относительно того, следил ли за ними кто-нибудь. Чонгук выходит сухим из воды, если учесть, что обращался, как со щенком ради его же безопасности. Может быть, и бил тогда потому что планировал сформировать у кого-то ложное представление? Годное оправдание. Тэхён зацепился за него и выкинул из расписания серию наводящих вопросов. Чем меньше он знал, тем меньше хотелось.

Около полуночи их накрыло и втянуло в озверелый секс. Приставив нож к горлу Тэхёна, Чонгук остервенело двигался в нём, выпытывая стоны, пресекая попытки нечаянно дёрнуться. Напарываясь на острое, Тэхён ощущал теплоту текущей по шее крови, сжимал пальцы на покрытых венами предплечьях. В нём кричали все бляди, в каких он когда-либо побывал, истерзанные, изувеченные.

Чонгук вложил орудие ему в ладонь и разрешил подрезать себя, пилить. Сев на его член и жертвенно целуя, Тэхён водил по его животу тупой стороной лезвия. В условиях тряски и приближающейся кульминации слишком высока была вероятность вспороть Чонгуку печень, и без того пострадавшую когда-то. Сотрясаясь и кончая без рук, он всё-таки смазал порез аккурат по ребру.