Ashen crown (СИ)

— А если и так…? — с вызовом зашипел Тэхён. — Я мог бы и кишки себе вытащить с твоими-то антидепрессантами. Мы ведь оба двинулись, верно?

Либо Чонгук не желал с этим соглашаться, либо игнорировал, но Тэхёна он отпустил, не почтив ответом. Скинул крошки от недоеденного ужина и напоил виски, который плеснул себе на дно стакана. Ни частички от утренней нежности. Он просматривал что-то в ноутбуке, потом выходил звонить кому-то, а Тэхён, наполовину пьяный, наполовину обезвоженный, изнемогал и слизывал пот на сгибе локтя.

— Хочешь пить? — заботливо спросил Чонгук.

— Да, знаешь… Было бы заебись, — ухмыльнулся Тэхён, подтянув колени к груди.

Чонгук оторвал взгляд от его оголённых ляжек и нарочитого бесстыдства, набрал в чашку воды.

— Слушай, — Тэхён говорил с придыханием. — Как только я вырвусь, я хочу переломать тебе руки. Или ноги. Вообще, разъебать твою самодовольную рожу…

— Это же и есть любовь, детка, — подмигнул Чонгук, давая ему осушить всё до капли. Пролитое мимо он склонился слизать, хрипло добавляя: — Мы вместе до конца?

Лёгкий кивок. Чонгук чувствовал, что ему подыгрывают, в изменившемся поведении Тэхёна проглядывалась его решимость, он пытался раскусить Чонгука, прочесть, вывести из тени. Игры напрасны, когда уловки узнаваемы.

Пальцы Чонгука остановились на груди Тэхёна. Он прищурился и поцарапал ногтем буквенный шрам, обводя его кривые линии раз за разом.

— Кстати, всё хотел спросить, что это означает?…

Тэхён солгал, обозвав сделанное следствием безысходной юности, перевёл, но в пользу Чонгука. Того пояснение тронуло.

— Я не знал, как жить после твоих похорон.

— И вырезал шрам. Здорово… Смотри, что у меня, — оживился Чонгук и, спустив джинсы, показал внутреннюю сторону бедра, Тэхён прочёл на мышце непримечательное до того: «Пепельному принцу».

— Шутишь? — Тэхён пощупал и рассмеялся.

— Мне было двадцать, и я был в стельку.

— Тогда это ещё не самая худшая формулировка.

— Пожалуй, — согласился Чонгук.

И это был неожиданно нормальный разговор. Как тогда. А всё, что рождалось и шло прямиком из прошлого, снимало нынешние запреты. Подумав, Чонгук без колебаний освободил его руку и протянул свою, чтобы дать Тэхёну подняться. Воспринятый настороженно жест не принёс ничего плохого. Ноги держали Тэхёна плохо, и чувство равновесия круто подводило. Он ввалился в объятия Чонгука тряпичной куклой, обзывая себя треплом. Его не хватило бы и на поднятие кулака, не то, что на завещаемые удары.

— Сука… — он пошатнулся и вспыхнул, и от жара, и от того, что ощутил руки Чонгука на своих ягодицах. Если подумать, это первое их полюбовное объятие. — Какой долгий и паршивый отходняк.

— Пройдёт скоро. Давай-ка я вымою тебя, — Чонгук взял его на руки. — Станет полегче.

Холодные стенки чугунной ванны обожгли распаренное тело. Включилась вода, затопила грязные стопы. Чонгук закрыл дверь и разделся до пояса. Усевшись на край ванны, стянул с Тэхёна одежду. Тот подставил ладони под кран и умывался с такой интенсивностью, словно замыслил ненароком утопиться. Понаблюдав, Чонгук достал старенькую мочалку и, капнув на неё геля, коснулся тёмных плеч. Пока он тёр его кожу, позвонки и живот, Тэхён смотрел на ворсинки чёрной плесени, захватившей плинтуса, да и кафель тут старый, а кран ржавый, вода желтоватая. Дом проигрывал под натиском всепобеждающего климата. Так кругом устроено: есть уязвимая точка - жди по ней удара.

— Тэхён, тебе не приходило в голову, что это странно: нет никакой другой боли, кроме физической? Если мы не получаем её так, то мы ничто. Чувство ведь не определить.

— Извини… я сегодня не приготовился к лекции, — съязвил Тэхён, сгорбившись и прикрыв глаза. Ему нравилось то, как Чонгук прикасался к нему.

Но он соглашался. Боль - уникальный опыт.

Тэхёна окатило с душа: Чонгук лил, не жалея. Ощущение чистоты и свежести вернуло привкус реалий, конечности перестали казаться пришитыми, и ушла надоевшая слабость.

Избавившись от вещей, Чонгук забрался к нему. Внутри набралось достаточно пены, и излишний шум отключен. Минута тишины. Тэхён откинул назад мокрую чёлку. Плескавшаяся у их рёбер желтизна неплохо отражала скудный ламповый свет. Нервы, словно стачиваемые напильником, пришли в негодность. Тянущее живот ощущение, наплыв страсти, переизбыток нежности.

Замахиваясь, Тэхён почти не думал. И разбил Чонгуку губу, попытался было быстро вылезти, но тот зацепился за его волосы, перехватил запястье и, развернув на себя, смачно ударил. Тэхён соскользнул вниз, хлебнул воды и как только Чонгук снова вытряхнул его, смыкая руки на шее, их переклинило, перевернуло и зажгло.

Они накинулись друг на друга, подъедая кровь, испивая солёное с мыльным, отплёвываясь и заново - затыкая рты. Какое-то время длилась мокрая борьба, множащая лужи за пределами. Потом десятисекундный покой, дрожь, вздох. Тэхён, твёрдый и возбуждённый, с румянцем на щеках, сжался под весом Чонгука, чьи руки, хватившиеся за бёдра до синяков, раздвинули ему ноги. Он не успел сдвинуть их, как Чонгук толкнулся вперёд инстинктивно и резко, выдирая из Тэхёна стон, из его тела - изгиб, получая в награду глубокие ранки от ногтей.

Взгляд поплыл, Тэхён закусил губу, замирая от боли и задыхаясь от удовольствия, зубами раздирая плечи Чонгука. Он же продолжал наращивать темп, забивая на обоюдную агонию, загоняя до потери кислорода и облизывая Тэхёну лицо, как бесстыжее животное. Он наставил ему россыпь засосов.

Сначала они трахались, грубо, болезненно, страшно напоминая гоняющихся за дозой наркоманов. Тэхён кричал под ним, Чонгук расправлялся с его телом, не давая воде остыть. Он задвигался медленно, когда этого делать не стоило. И, придерживая одной рукой голову Тэхёна, смотрел на разомкнутые губы, пропускавшие стоны вслед за его толчками; его завораживал блеск кожи, туман в глазах, черты, что изменились… но по-прежнему влекли. Мечтательно улыбнувшись, Чонгук вставил большой палец в пленительный ротик, Тэхён прикусил, вскидываясь навстречу.

Та надпись. У принца нет короны, нет трона и замка, вельмож. Но есть безумие.

…Тэхён пускал в ход кулаки. Он колотил Чонгука по бокам, не игриво, а на полном серьёзе, ругаясь, шипя, измотавшись от близости, до которой никак не мог дотянуться, изгрыз ему губы. Может быть, хотел убить, лишь бы добраться до оргазма. Чонгук приподнял его и насадил на себя, переплетая языки. Они кончали одновременно, бурно, надрывая голоса, сливаясь в один тон, как опрокинутые на полотно краски. Глядя сверху-вниз в глаза Чонгука, Тэхён приподнял правую руку и… погладил его. Чонгук тихо поцеловал суставы его пальцев и залюбовался отметинами, что через пару-тройку часов зацветут в полную силу.

Тэхён укладывался сам не свой, измотанный и, словно разобранный на шестерёнки, детали, платы. Лицо Чонгука напротив, его тело вплотную. Избежав одного плена - попадать в другой. Круиз по адовым котлам. Один на двоих мирок, устоявший на трёх китах.

Теперь, когда Тэхён обрёл искомое, его посетила дурацкая мысль, увлекающая, приторная. Если хоть что-нибудь пойдёт не так, сможет ли он уйти?

***

Прошли целые сутки с последнего звонка Юнги, в чьём спокойном голосе вряд ли удалось бы заподозрить неладное. Часы застоя сменялись часами стремительных и неотложных дел. Поутихло и давление из Палермо: коллегия заняла выжидательную позицию, отсчитывая минуты, когда объявят об официальной потере короны Катании.

В отношениях с Хосоком, первым доверенным, проверенным и просто человеком, с каким не без умысла свела судьба, Чимин чувствовал холодок. Считалось, что Хосок втайне держит на него обиду за то, что Юнги последовал зову великой дружбы и долга, отправившись Тэхёну на выручку. Выступать разлучником - нигде не награда. А вылазка обещала быть рисковой. Пусть Хосок и понимал, что Чимину больше не на кого рассчитывать, факт настолько резкой смены пресвятой благодати на уныние давался ему тяжеловато. Чимин признался, что не ставил целью давить и нарочно преподнести Юнги эту затею так, чтобы он отозвался. Напротив, ему хотелось самостоятельно вырваться из пут безызвестности и пойти Тэхёну навстречу. Желая как лучше, он получил обратное.