Урод (СИ)

Глава тридцать первая

Что лучше — быть отверженным или безумным?

Дени Дидро «Монахиня»

За окном поезда рябила зелень, подхватываемая резкими порывами осеннего озлобленного ветра. Он метался в своем изолированном безумии, беснуясь от того, что сентябрь не торопился уступать место более холодному октябрю, доживая свои последние деньки. Алекс скрутил надоевшую своей желтизной газету, дочитав объявления о работе, и прислонился к стенке.

— Нашел что-нибудь, мужик? — прокряхтел седовласый дедушка, устроившийся с чашкой кипятка и чайным пакетиком напротив.

— Нет, отец, глухо.

Работа, которую предлагали в газете, годилась если только для забавы. Когда надоело зарабатывать деньги, и ты решил развеяться на тяжелой, низкооплачиваемой должности. Ну и заодно захотел показать своей семье, что такое голод. Похоже, под это описание подходят все вакансии, присутствующие на рынке труда в этой стране.

— Ну а что умеешь? Головой работаешь или руками?

Алекс задумался. Если он и умеет работать, то точно головой, а не руками… Руками он только рушил жизнь людей вокруг себя, залезал своими распухшими от вседозволенности пальцами во все запрещенные щели чужих судеб. Ничего он не умеет, кроме как рулить бизнесом. Всю черную работу выполняли другие люди. С него только подпись и требовалась.

Да-а… Оказывается, его жизнь никогда не была трудной. Нужно было просто наплевать на эти семейные дрязги, отпустить веревочку воздушного шарика с обидами и невысказанными претензиями к родителям и просто жить. А он существовал все эти долгих тридцать лет.

— Парень, желаю тебе удачи, а то ботинки, — мужчина кивнул на ноги Алекса, — совсем прохудились.

Пошевелив замерзшим большим пальцем, тот мысленно согласился со стариком. Ботинки прохудились, как и его жизнь: подошва отклеилась, и он ступал по промерзшей земле голыми пятками; кожа светилась дырками, то и дело занося в форточку его здоровья простуду. Он простыл безвозвратно. Любовью к Эле. К своему ребенку. К жизни с ней.

— К черту ботинки, папаша, — воодушевленно воскликнул Алекс; мысли об Элине и ребенке подстегивали его боевой дух, заживляли кровавые раны на коленях. — Любовь делает жизнь ярче. Даже в рваных ботинках тепло.

— Твои слова да богу в уши, юнец, — рассмеялся собеседник.

Алекс покачал головой. Нет уж! Он знает, что такое скотская жизнь. Знает, каково быть мертвым, а с виду живым. Самый частый обман, на который ведутся люди, точно мышки на ароматный сыр. Мы верим улыбкам и морщинкам радости, а на деле эти морщины — лишь борозды печали, что умело скрывает улыбка.

— Так и есть. Я знаю точно.

Бросив затею с поиском работы, не желая идти на стройку или в официанты, он достал книгу. Ремарк «Три товарища». Стать ближе к Элине — вот его цель. Сблизиться с ней не физически, это они уже проходили. Контакт тел не принес ему ничего нового, всю ту же боль, все то же разочарование. Ему нужно, жизненно необходимо стать к ней ближе духовно. Он смог в свое время соблазнить ее тело, теперь стала иметь значение душа.

Пятнадцать страниц уже были осилены. Чтение давалось ему с трудом. Мозг, не привыкший напрягаться больше, чем просканировать каталог швейцарских часов, отказывался вникать в глубинный смысл, понимать героев и их метания, раскрывать метафоры и наслаждаться эпитетами. Его мозг был сухой горбушкой хлеба, а литература — настоящим сладким джемом из натуральных ягод. И он отказывался ее принимать. Роберт Локамп, Отто Кестер и Готтфрид Ленц — его новые спутники на этой разбитой дороге жизни.

Время пролетело незаметно под стук колес и собственного сердца, которое билось в такт происходящим в книге событиям, под храп соседа по купе и аромат остывшего чая. Ему нравилась такая жизнь. Настоящая. Какая есть. Без прикрас и взяток. На перроне его никто не встречал, а он и не ждал. Не ждал так же, что и судьба склонит голову к нему в жесте великодушия. Придется снова опуститься на колени, ощущая каждую набитую на них шишку. Каждая мозоль на коленных чашечках, как зарубка на деревянной дощечке нашего мужества. И сегодня он поставит еще одну.

— Пресненская набережная, — сообщил таксисту пункт назначения Алекс, и машина тронулась.

Он хотел быть самостоятельным. Мужиком. Хотел сам обеспечить свою женщину и своего ребенка. Но, видимо, он так и остался мальчишкой, которому не хватило отцовских наставлений, самостоятельного плавания в водах взрослой жизни. Он получил все, чтобы жить комфортно, и все, что смог отдать взамен было лишь черной неблагодарностью.

— К отцу, — известил секретаря, топчась у ее стола.

— Я оповещу Антона Робертовича.

Прошло минут десять прежде, чем отец ответил. У него был какой-то важный разговор. Для Алекса было в новинку стоять под дверью кабинета отца в ожидании аудиенции. Черт возьми, но какой же крутой поворот взяла его жизнь после, казалось бы, кратковременной заварушки. Вот так мелкие ямы на дороге сильно калечат ноги.

— Проходите, — дала добро секретарь.

Алекс собрался с духом, которого у него прибавилось значительно после новости о беременности Элины. Теперь он был готов на любые унижения, лишь бы сохранить жизнь своему наследнику. Да только что его ребенку наследовать? Пустоту и нищету, которые он добросовестно складывал в коробочку, прятал на черный день? Однако же этот день настал, и небо затянуло непроглядной тьмой.

— Сын? Удивлен видеть тебя здесь. Вроде ты говорил, нет, кричал, что никогда больше мы не встретимся, — Антон Робертович беззлобно улыбнулся, действительно больше не имея гнева.

От его былой злости остались только черенки. Мы должны воспитывать своих детей, а не мстить им. Родители не имею права на месть. Чего не скажешь о детях.

— Мы бы и не встретились, если бы не обстоятельства.

— Ну так, понятно. Обстоятельства — наш бич.

Воздух неслышным шипением выходил из его рта. Разворачиваться надо и уходить отсюда! Ничего, кроме насмешек его тут не ждет. Радушный прием у папочки.

— Долго будешь тянуть? Сколько тебе нужно?

— Чего?

— Александр, прекращай ломать комедию. Она уже давно сломалась и стала трагедией. Нашей личной трагедией, — произнес отец и внимательно посмотрел на сына. — Сколько денег тебе нужно?

— Как ты понял? — безучастно спросил Алекс для виду, чтобы не выкладывать так сразу свои просьбы.

— Твоя любовь обналичивается в условных единицах, насколько я помню. Иначе любить ты не умеешь. Вот и спрашиваю, какое количество любви привело тебя к отцу.

— Это ты собрался разглагольствовать о любви? Серьезно?! Что ты знаешь об этом светлом чувстве?

— Наверное, то же, что и ты.

Разговор зашел в тупик и треснулся лбом о стену. Алексу надоело ходить подворотнями, и он выпалил:

— Двести сорок миллионов. Хотя бы.

— Хотя бы? — усмехнулся отец. — Ты уверен, что просят хотя бы такие суммы? Тысяч сто, я понимаю, но двести сорок миллионов… В рублях, я надеюсь?

— В них самых.

— Позволь узнать, зачем тебе такая сумма? Уж не абонемент ли в рай ты решил прикупить?

— Аха-ха. — Алекс поаплодировал напоказ, бесясь все больше и предчувствую новую родственную стычку. — А ты узнавал расценки там, — поднял взгляд к потолку, — у боженьки за пазухой? Думаешь, тебя с твоими финансовыми махинациями примут на облачка?

— Я тебя больше не задерживаю. — Челюсть Антона Робертовича сжалась, став похожей на гранит. — До свидания, сын. Или лучше — прощай.

— Мне нужны деньги на квартиру в Москве.

— Нагло, — ухмыльнулся отец.

— Да не для себя! Для моей… девушки. Она беременна.

Лицо отца переливалось всеми оттенками неверия и шока. Блеф! Уловка ради квартиры. Для его сына нет ничего святого.

— Придумай что-нибудь более душещипательное.

— Я не лгу! Элина беременна моим ребенком! — вскипел Алекс. — Ей негде жить! Я обещал ей помочь с жильем!