Провинциальная девчонка

– Да вы шутите! – ахнул Престон. – Это вымогательство.

– Нет, убийство, – поправил Монк, – Больший риск означает большие деньги.

– Это не убийство, – возразил Камерон. – Тут случай особый.

– И что тут такого особенного? – хмыкнул Мопк. – Хотите вы, чтобы я убил жену Джона? Или я ошибаюсь?

– Нет, но…

– Но что, Камерон? Неприятна моя прямота? Если хотите, я могу употребить другой термин, но сути дела это не изменит, верно? – Монк пожал плечами и добавил:

– Я хочу больше денег.

– Мы уже сделали вас очень богатым человеком, – указал Джон.

– Совершенно верно.

– Слушай, болван, мы уже договорились о цене! – взорвался Престон, но тут же испуганно оглянулся – проверить, не слышит ли кто.

– И это правда! – бросил Монк, ничуть не тронутый этой вспышкой гнева. – Но вы не объяснили, что делать, так ведь? Вообразите мое удивление, когда я потолковал с Даллас и узнал детали.

– А что Даллас вам сказала? – поинтересовался Камерон.

– Всего лишь, что у вас проблема, которую вы хотите устранить. А теперь, узнав, в чем суть проблемы, я удваиваю цену. И считаю это вполне разумным. Нужно учитывать риск, просто огромный в данном случае.

За этим заявлением последовало гробовое молчание. Наконец Камерон выдавил:

– Сдаюсь. Откуда мы наскребем остаток денег?

– А вот это уже моя проблема, не ваша, – вмешался Джон. – Я даже готов набросить десять штук сверху, если согласитесь подождать, пока не зачитают завещание.

Монк задумчиво наклонил голову.

– Десять штук сверху. Что же, конечно, подожду. Я знаю, где вас найти. А теперь изложите подробности. Известно, кого вы хотите убить, так что остается объяснить, когда, где и сколько она должна страдать.

Потрясенный до глубины души, Джон откашлялся, проглотил полстакана пива и прошептал:

– О Господи, нет! Я не хочу, чтобы она страдала. Несчастная и без этого достаточно натерпелась.

– Она смертельно больна, – пояснил Камерон. Джон кивнул:

– И никакой надежды. Не могу вынести ее мучений. Постоянная, бесконечная боль. Я… —Душевное смятение его было так велико, что он не мог продолжать.

Камерон немедленно пришел на выручку другу:

– Джон окончательно извелся, а когда стал подумывать о самоубийстве, мы решили, что нужно что-то делать.

Монк, завидев официантку, знаком велел ему помолчать. Та поставила на стол наполненные стаканы и сказала, что вернется через минуту принять заказ на ужин.

Дождавшись ее ухода, Монк тихо сказал:

– Послушайте, Джон, я не знал, что ваша жена больна. Похоже, я показался вам слишком равнодушным. Прошу прощения. Мне очень жаль.

– Настолько, чтобы сбавить цену? – оживилась Даллас.

– Нет, так далеко я не заходил.

– Так вы беретесь или нет? – нетерпеливо спросил Джон.

– Заманчивое предложение. Согласитесь, что я, в общем, делаю доброе дело, не так ли?

Он подробно расспросил о состоянии Кэтрин и о том, кто живет в доме. Пока Джон отвечал, Монк подался вперед и подложил ладони на стол. Тщательный маникюр, кожа гладкая, ни следа мозолей. Он смотрел прямо вперед, казалось, погруженный в собственные мысли, словно заранее составляя план действий.

Джон начертил схему расположения комнат, описал систему сигнализации и условия работы прислуги и стал напряженно ожидать новых вопросов.

– Итак, вечерами горничная уходит домой. Как насчет домоправительницы?

– Роза… Роза Винчетти… так ее зовут. Она остается до десяти все дни, кроме понедельника, когда я обычно прихожу домой пораньше, чтобы она могла уйти к шести.

– Какие-то друзья или родственники, о которых я Должен побеспокоиться?

Джон покачал головой:

– Кэтрин разогнала всех друзей много лет назад. Она не любит гостей. Смущается… из-за своего состояния.

– А как насчет родственников?

– Есть дядя и парочка кузенов, но она почти порвала с ними все связи. Называет их белой швалью. Дядюшка звонит раз в месяц. Она старается быть вежливой, но уже через несколько минут кладет трубку. Долгие разговоры ее утомляют.

– А он когда-нибудь забегает без приглашения?

– Нет. Они не виделись несколько лет. О нем можно не беспокоиться.

– Значит, и не буду, – подхватил Монк.

– Я не хочу, чтобы она страдала… то есть когда вы… это возможно?

– Разумеется, – заверил Монк. – Я человек сострадательный и совсем не чудовище. Верите или нет, но я руководствуюсь строгими принципами и несгибаемой этикой.

Ни один из присутствующих не посмел посмеяться над столь, мягко говоря, противоречивым заявлением. Наемный убийца, рассуждающий о морали и этике?! Настоящее безумие! Но все послушно кивнули. Похвастайся Монк, что может ходить по водам, они сделали бы вид, что верят и этому.

Закончив перечислять свои добродетели, Монк перешел к делу и признался Джону, что не терпит излишней жестокости и старается не причинять ненужной боли, но, хотя пообещал, что объекту не причинят страданий, все же в качестве предосторожности предложил Джону увеличить дозу болеутоляющего, которое жена принимала перед сном. Больше никаких изменений обычного режима не требовалось. Джону предписывалось включить сигнализацию, как обычно, перед отходом ко сиу, а потом подняться к себе и больше не выходить. Монк твердо, с уверенностью, которую сообщники нашли непристойно утешительной, гарантировал, что к утру Кэтрин будет мертва.

Он оказался человеком слова. Убил ее ночью. Как он вошел и вышел из дома при включенной сигнализации, осталось загадкой, но словно бы бесплотный Монк быстро и эффективно погрузил страдалицу в вечное забытье.

И чтобы доказать свое пребывание в доме, он положил розу на подушку рядом с ее лицом, предупредив предварительно Джона. Таким образом, он устранял всякое сомнение в том, кому обязан свободой муж и кто должен получить плату за труд.

Джон убрал розу перед тем, как позвать на помощь.

Он даже согласился на вскрытие, чтобы позднее не возникло никаких вопросов. Отчет патологоанатома гласил, что больная задохнулась, пытаясь проглотить целую горсть конфет. Комок глазированной шоколадом карамели размером с кулак был обнаружен в пищеводе. Правда, на шее темнели синяки, но предполагалось, что несчастная, задыхаясь, сжимала себе горло в безуспешной попытке устранить препятствие. Смерть посчитали случайной. Дело было официально закрыто, и тело отдали для похорон. Но оказалось, что эту гору жира пришлось бы нести восьмерым носильщикам, а гроб, как деликатно пояснил распорядитель, пришлось бы делать по специальному заказу. Смущенно отводя глаза и рассыпаясь в извинениях, он сказал вдовцу, что втиснуть покойницу в стандартный гроб красного дерева с атласной подбивкой будет просто невозможно. Он же и предложил решить проблему, кремировав тело, на что муж с готовностью согласился.

Похоронная церемония была короткой и немноголюдной. Присутствовали только несколько родственников Джона да близкие друзья. Камерон пришел, а вот Престон и Даллас отговорились занятостью. Зато, была домоправительница Кэтрин, и Джон, покидая церковь, слышал ее громкие завывания. Позже она встала перед ним в вестибюле, сжимая четки и злобно пялясь на него с выражением: гореть-тебе-в-аду-за-грехи.

Джон, не задумываясь, уволил едва не бьющуюся в истерике женщину.

Присутствовали также двое скорбящих родственников Кэтрин, но они держались позади ничтожно маленькой процессии, шагавшей к склепу. Джон несколько раз оглянулся на мужчину и женщину, отчетливо ощущая их упорные взгляды, но когда понял, что они действуют ему на нервы, повернулся к ним спиной и склонил голову.

Небеса рыдали по Кэтрин и пели ей заупокойную. Пока священник молился над ней, молнии прорезали низко нависшие тучи, гром гремел оглушительными раскатами, а ливень обрушивал сверху потоки воды. И так продолжалось до той минуты, когда урну с пеплом закрыли в склепе.

Кэтрин наконец упокоилась с миром, а мучения ее мужа закончились. Его друзья ожидали, что он будет скорбеть и одновременно радоваться, что жена больше не страдает. Что ни говори, а он любил ее всем сердцем, верно ведь?