Слишком чужая, слишком своя

— Как ты догадалась о подмене?

— Два последних года генерал Зарецкий страдает от астмы. У него аллергия на шерсть животных. А этот ваш бедняга гладил моего кота. И — ничего.

— Такая мелочь!

— Эта мелочь стоила жизни ему, шоферу и моему другу. А теперь — и вам, полковник

— Не надо, я могу вам еще пригодиться, не...

Грохнул выстрел. Его кровь запятнала ковер. Не знаю,дружок, чем бы ты мог мне помочь, а навредить очень даже мог. Ты не оставил в живых старую учительницу — там, на дороге. И еще нескольких бедняг, которые имели несчастье «подходить по параметрам».

Я спускаюсь в подвал, переступая через тела охранников. Спите, ребята, а когда проснетесь, бегите отсюда во весь опор. Но что-то подсказывает мне, что они не послушают моего совета. Ну что же, у человека должен быть выбор — даже такой. Никто не должен устанавливать правила в мировом масштабе.

— Генерал, вы здесь? Вы живы?

Прекрасно устроенные камеры. Вот то, что надо. Он где-то здесь, потому что я вижу знакомый стол и аппарат.

..Длинный коридор. Меня везут по длинному коридору мимо ряда дверей... Что-то вкололи, потому что двоится в глазах. Морфий? Очень похоже, но — нет.

— Ну что, Керстин? Вот видишь, от меня тяжело убежать.

Я ненавижу его лицо. Он считает себя неотразимым красавцем. Как же: высокий блондин с большими голубыми глазами. Но нижняя челюсть узковата. Слабак и ублюдок. Когда я доберусь до тебя, Кенни, пожалеешь, что на свет родился.

— Чего надо?

— Ну-у, Керстин! Зачем ты так? Тебе же будет лучше, если ты не станешь сопротивляться. Ты нужна нам — профессор проводит опыт. Ты — идеальный кандидат.

— Выблядок.

— Брось это, Керстин. Нечего ругать меня, — он улыбается, и мне хочется выбить ему его фарфоровые коронки по шестьсот баксов за штуку. — Ты — собственность секретной службы. Вещь. Мой бывший шеф плохо тебя использовал, но я нашел хорошее применение для такой надменной сучки, как ты.

— Иди в задницу. Ты просто отвратителен.

— Хватит болтать. Ты сама этого хотела, — его можно быстро разозлить, он тогда теряет осторожность. — Скоро ты станешь другой. Даже представить не можешь, насколько другой. И забудешь своего киношного психопата. Он, кстати, не такой уж и крутой. Просто развратник, наркоман и придурок. Не понимаю, что ты в нем нашла.

Моя нога заехала ему прямо в зубы. Потом — в пах. Слабо привязали, дилетанты. Ой, коронки проглотил, бедняжка. Этого мне и хотелось.

На мое лицо набрасывают пленку — и мне нечем дышать. Сознание уплывает от меня, темная вода поглощает меня совсем. Может, я умру — то-то Кен завертится! Вот сейчас. А Эрик... Об этом, наверное, я уже не успею подумать...

— Генерал, вы здесь?

Жаль, если все это зря. Нет. Я знаю, что нет.

— Ты подзадержалась, Керстин. Я уже тут плесенью покрылся.

Я слышу, что ему тяжело говорить. Если они делали с ним то, что когда-то со мной, тогда меня его состояние не удивляет. Но с ним они не должны бы этого... Впрочем, не знаю. Он уже немолод.

Я подхожу к кровати. Если бы он не попался в руки профессора, выглядел бы сейчас так, как тот, который гладил Макса. А сейчас лицо у него иссиня-бледное, темные круги под глазами. Его даже не привязали — зачем? Он уже не убежит.

— Я ждал тебя. Знал, что ты придешь, но держаться больше не смогу, — он вымученно улыбается. — Ты такая же красивая, как Нина. Я знал когда-то твою маму. И отца твоего тоже знавал.

Если бы он ударил меня, мне было бы легче. Но он просто сказал. Не стоило. Мне это слишком... больно.

— Уже не такая, — я должна контролировать свои эмоции.

— Глупости. Если ты немного подумаешь, то поймешь, что такие мысли тебе несвойственны. Изменения в твоей внешности... не такие катастрофические, как тебе кажется. А вот твое отвращение к себе — это... не твое. И не Юлии. Это внушил тебе ревнивый закомплексованный мерзавец — ты знаешь, о ком я говорю.

Да, знаю. Какой я была дурой! Мучила сама себя, стеснялась своего лица... Оно, конечно, не супер — теперь, но... Проклятый Кен, погоди, встретимся!

— Генерал, я помогу вам подняться, и мы поедем в больницу. Там вам смогут помочь.

— Нет. Слушай, дочка, не заботься обо мне. Я ждал тебя, чтобы сказать... — хриплый кашель душит его. — Ты должна все уничтожить: аппарат, технологию, всех, кто знает, как... нет, знает только Хольт. Старый лис никому не доверяет. Уничтожишь Хольта — все развалится само собой.

Нет, я так не считаю. Ведь и Хольт, и Кен работают на кого-то. Я никогда не поверю, что этот слизняк Кен сам додумался заварить такую кашу. Дядюшка Макс выпихнул его из нашей конторы, кто его подобрал? Я узнаю, и тогда Кен будет умолять, чтобы я согласилась послушать историю его жизни.

— А где Игорь Потоцкий? — Хороший босс всегда заботится о своих подчиненных.

— Его убили.

— Жаль, — он смотрит на меня. — И тебя мне жаль.

— Не надо меня жалеть. Я к этому не привыкла.

— Керстин, ты хорошо поработала. Осталось немного. Слушай меня. На карту поставлено не только будущее нашей страны, если их не остановить, скоро весь мир...— он снова начинает задыхаться. Что мне делать? Я не могу дать ему умереть! — Они работают на Валида Аль-Фаруха. Это миллионер, исламский фундаменталист и фанатик. Он финансирует все теракты, все войны — и эти исследования. Его цель — сделать весь мир мусульманским. Чтобы...

Он умолкает. Ну, конечно же! Я должна была бы сама догадаться — но мои мозги словно превратились в кисель. Черт! За всеми кровавыми делами стоят мусульмане. Где какая заварушка — там, гляди, где-то торчат их грязные носатые рыла. Религиозные фанатики вообще публика опасная, а уж желающих по-своему толковать религиозные учения всегда хватало — стоит припомнить инквизицию. Но если для христиан это в прошлом, то эти только вступают в эру нетерпимости. И тем опаснее они сейчас, когда столько соблазнительных технических достижений. Я уверена, что крестоносцы бросили бы атомную бомбу на своих оппонентов, если бы она у них была. А у этих — есть. Ну, почти есть, но... Плохо дело-то.

— Скажите, генерал, почему вы... Это же вы подтолкнули меня в феврале, чтобы я начала интересоваться некоторыми несоответствиями своей биографии?

— Да. Это было довольно просто сделать, ты была тогда совсем не такая, как сейчас. Но я понимал, что ситуация выходит из-под контроля, дальше некуда. Поэтому ты нашла у себя кольцо, фотографии, медальон — ты забрала его у Вишневецкого? Он в сейфе?

«Керстин там найдет колечко...» — Вот оно, на пальце. А медальон у меня на шее.

— Вы все предусмотрели!

— Я пытался. Но меня опередили, и вот я здесь, уже три дня. Хорошо еще, что ты восстановила свою боеспособность. Нет, не трогай меня, мне уже... немного осталось. Видишь, дочка, сердце немного износилось, а тут... Сама знаешь что.

— Знаю.

— Вот видишь, Керстин, тебе больно. Мне нравится смотреть, как ты корчишься под током. — Кен гадко улыбается. Коронки успел заменить. — Профессор, может, стоит увеличить напряжение?

— Это небезопасно. Во-первых, может не выдержать сердце, во-вторых — мозг. Нам надо, чтобы она могла оставаться личностью, а не овощем.

Голос Хольта спокоен. Я для него где-то на одном уровне с лягушкой или крысой — опытный материал. При этом — ничего не стою. Я убью их обоих со временем.

— Ну что ж, бывай, Керстин. Дорогая, мой тебе совет: не сопротивляйся. Тогда не будет так больно. И скорее все закончится.

Он ушел. Меня снова везут по коридору. Что за всеми этими дверями? Черт! Опять что-то колют. Туман в голове. И зачем меня привязали к кровати? Что на этот раз? Еще что-то придумали? Мало того, что пропускают сквозь меня ток. Что еще?

— Знаешь, милая, ты всегда мне нравилась. Скоро у тебя будет не такой привлекательный вид, а пока я воспользуюсь твоим хорошеньким личиком. — Кен раздевается. Господи, только не это! Эрик... — После того как над тобой поработают пластические хирурги, ты вряд ли будешь кого-нибудь привлекать. Меня — точно не будешь. Так что расслабься и воспользуйся случаем.