Счастье взаимной любви

— И только? — Аня заставила себя засмеяться.

— Дурочка. Так ты ничего и не поняла. Спи лучше. Я сегодня разбит по всем статьям. Ты тоже нынче руку приложила, чтоб меня добить. Понимаешь?

— Нет, — ответила Аня. — Но… Я… Я убила человека.

Он полежал неподвижно около минуты, потом приподнялся на локте и спросил ошеломленно:

— Это правда?

— Правда. Он хотел меня изнасиловать, а мне под руку попался автомат Калашникова. Я и выстрелила.

— Случайно?

— Не знаю… Раньше думала, что случайно. А потом… У нас ведь в школе была военная подготовка. Мы, правда, из автомата не стреляли, только из малокалиберной винтовки.

— ТОЗ?

— Ну да, тульская, спортивная. Но я часто видела в кино автомат. И знала, что там надо нажимать. Не такой уж я чайник, чтоб не понять, за что уцепилась… Но не в том дело. Если бы в тот момент я стреляла обдуманно, я бы тоже не промахнулась. Значит, я его убила специально, намеренно. Это очень страшно. Но…

— Не жалеешь?

— Не знаю.

Он сел на полу, дотянулся до сигарет на скамье и закурил. Потом встал, закрыл дверь, прикрутил фитиль в лампе и снова сел рядом.

— Легко сошло с рук?

— Не легко. Мне не хочется об этом говорить.

— Тогда не надо было начинать.

— Ты прав. Но я об этом никому никогда не говорила. Никто не знает. Но… Может быть, ты должен знать. Чтобы спастись, мне пришлось спать со следователем. Один раз. А потом он спал с моей матерью. И, может быть, спит с ней до сих пор. Хотя не думаю. Она бы намекнула в письме. Нет, все прошло.

— Думаешь, он отстал?

— Да. Он больше не настаивал. Но я все-таки уехала. И уже больше года все спокойно.

— Странно, — сказал он задумчиво. — Ты такая беззаботная, беспечная, сонная какая-то, спокойная… А тоже пришлось хлебнуть лиха. А сейчас ничего не боишься? Тебе не страшно?

— Нет. Я не думаю о том, что прошло.

— Да. Конечно. Тебе удалось красиво обрубить хвосты.

— Мы что-нибудь придумаем с твоим делом, — осторожно сказала она и вся напряглась, опасаясь, что он вновь отодвинется от нее за это «мы придумаем» и все возникшее между ними, хрупкое, близкое и доверительное, тут же рассыплется в прах.

— Что придумаем? — неприязненно улыбнулся он, по-звериному оскалив зубы. — Не ляжешь же ты, чтоб меня спасти, под этих моих подонков? Этого еще не хватало! Твое безотказное женское оружие в данном случае все равно не сработает.

Она не ответила, понимая, что в ее молчании он угадает ответ: лягу, лягу под кого угодно, если это надо для тебя.

— Нет, — сказал он и тихо засмеялся. — До такого я еще не дошел. Да этой публике на такой подарок наплевать. У них другие ценности в жизни. Надо придумать что-то другое…

По его внезапной решительности Аня поняла, что он ухе что-то придумал, но, быть может, еще не наступил момент рассказывать ей об этом плане. Она решила рискнуть и спросила с резкой, непререкаемой требовательностью:

— Что ты решил?

Он вдруг стремительно повернулся к ней, лег, прижался, обнял за бедра и сказал наигранно детским голоском:

— Решил стянуть с тебя джинсики!

И все-таки когда после прелюдии, через четверть часа, началось основное, в нем было больше злости и отчаяния, чем нежности, он стремился спастись от своих бед, забыть их, хоть на миг оторваться от безысходности, от страха и совершенно не заботился о радости для нее.

Перед рассветом, когда во вновь приоткрытые двери коптильни вполз зябкий и сырой туман, когда потухла керосиновая лампа, отчего в серых сумерках стало как будто еще холодней, они туго укутались в одеяла, и Аня спросила:

— Мне приехать еще раз?

— Мы вернемся через неделю. Не надо, — мягко ответил он.

— Тогда я буду тебя ждать?

Он ответил не сразу, понимая, что она ждет не ответа как такового, а целой программы жизни на ближайшее время. Во всяком случае, для себя.

— Я не ограничиваю ничью свободу, — сказал Олег. — Но не позволяю ограничивать и себя. Делай что хочешь.

— Но мы будем встречаться?

— Как хочешь.

— А ты чего хочешь? — жестко спросила Аня. — Скажи чего? И, может быть, я смогу помочь. Нельзя же так плакаться всю дорогу и прятаться! Надо что-то делать.

— Я знаю, что надо делать.

— Что? — Аня не сбавляла напора. — Что?!

— Надо найти «жирного кота», — невыразительно сказал он.

— Кого?

— «Жирного кота». Мужика с деньгами. Из подпольных деляг. И получить у него эти деньги.

— Отнять?

Он не ответил, неподвижно лежал рядом, укутанный в одно одеяло, и ровно дышал Ане в шею.

— Это опасно, Олег, — с трудом сказала она.

— Другого выхода просто нет. Ни на какой атомной электростанции я никогда своих долгов не отработаю. Да и сколько потребуется для этого времени?

— Но ведь это означает, что даже при удаче, — Аня с трудом ловила ускользающую мысль, — даже при удаче ты еще глубже увязнешь в опасной грязи! Тебя уже не только твои кредиторы будут искать, но и милиция!

— Я же сказал, нужен «жирный кот». — Голос его был невыразителен и настолько спокоен, что Ане стало жутковато. — Они сами воры. И когда теряют долю наворованного, то не жалуются. Им это невыгодно. Сколько у них ни возьми, а всегда сохраняется недосягаемый загашник. Они хитры, жадны и опытны. Их можно пощипать. И пощипать как следует. Без большого риска. В Риге «жирные коты» бродят большими дикими стаями. Но я еще ни одного не вычислил. Они очень ловко прячутся.

— Подожди, — встрепенулась Аня. — Ради этого ты спутался с Киром Герасимовым?

— Да. Его наркобизнес меня не интересует. Грязноватое дело. Я думал через него выйти на настоящего «жирного кота».

— А он сам?

— Кир — пустозвон. Связи, конечно, есть, и всякие мелкие делишки. Он не «жирный кот». Те ведут другой образ жизни. По кабакам не шикуют. Но и с Киром сорвалось.

— Хорошо, — терпеливо сказала Аня. — Допустим, найдешь ты «жирного кота». Допустим, получишь свои деньги, расплатишься с долгами. Дальше что?

— Дальше начнется жизнь. Свобода и деньги.

Аня замолчала. Ждала, что к свободе и деньгам Олег присоединит и ее, Аню! Но продолжения не последовало.

Аня спросила безразлично:

— Вернешься в Питер? В университет?

— Наверное.

И снова замолчал. Самым лучшим было бы сейчас встать, собраться и уехать, потому что было совершенно ясно: в большом или малом его, Олега, будущем места для Ани не было. Но… оставался еще сегодняшний, завтрашний день. Как много! Это тоже время жизни. Пусть короткое — но время.

— Скажи конкретно, сколько ты должен? — настойчиво пошла она по второму кругу.

— У тебя есть солидные башли? — не скрывая издевки, спросил он.

— Нет. Но, может быть, я узнаю что-нибудь про твоих «жирных котов».

Он не отвечал очень долго.

— Двенадцать тысяч.

— Рублей?

— Долларов.

Крупно, очень крупно. Даже на половину такой суммы вряд ли потянет золотой браслет, оставленный дядей. Очень крупно на сегодняшний день. Таких денег ни у кого не займешь.

— Ты в карты проигрался?

— Не имеет значения. Забудь про этот разговор. А я забуду про твое убийство. Я понял тебя, ты поняла меня. И это — все.

— Во сколько мне уйти?

— Во сколько хочешь. Поспи сейчас. А в восемь приедет бригадир задавать нам урок. Если будет желание, я посажу тебя в его машину. Довезет до Лудзы.

— А если я останусь на день-другой?

— В коптильне?

— В коптильне.

— Не пори чепухи. Здесь нет ванны. Ты сравняешься с нашими саблезубыми неандерталками. Я уже засыпаю, завтра тяжелый день. Надо для троглодитов выбить хоть курятинки к обеду в воскресенье… одним жиром-салом потчуют…

Он то ли действительно заснул, то ли притворялся, но Аня лежала до рассвета неподвижно и неторопливо размышляла: «Олегушка, мой дорогой, ты, конечно, похож на настоящего мужчину, очень похож, но пока до подлинного «настоящего» тебе еще тянуться да подтягиваться! И этой подтяжкой придется заниматься мне, мой милый, поскольку без меня ты в такую лужу сядешь, что не выберешься из нее до конца дней своих».