Две женщины и мужчина

Она постаралась улыбнуться:

– О'кей.

– Вот и отлично. – Он пожал ей руку, и лицо его снова омрачилось.

– В чем дело? – с тревогой спросила Фейт.

– Вы, наверное, захотите читать газеты и смотреть телевизор, чтобы быть в курсе событий, и я должен предупредить вас кое о чем.

– О чем же?

– Ваша подруга мисс Лейтон исчезла недели две тому назад.

– Исчезла? Вы имеете в виду, что она… перестала приходить ко мне?

В темных глазах Бернетта мелькнуло сочувствие.

– Я имею в виду, что она пропала. Об этом сообщили в выпусках телевизионных новостей. Ее машину нашли несколько дней назад, но мисс Лейтон больше ни разу не видели.

Фейт удивило обилие нахлынувших на нее эмоций. Потрясение, разочарование, сожаление и, наконец, сознание того, что теперь она совсем одинока.

Доктор Бернетт потрепал ее по руке и потихоньку вышел, очевидно понимая, что утешительные слова здесь бессильны.

Фейт лежала, глядя на белый потолок, такой же пустой, как ее голова…

Он весело рассмеялся:

– Откуда же я мог знать, что ты не в состоянии вскипятить воду, не испортив чайник?

– Я просто забыла, – оправдывалась она. – У меня в голове куда более важные дела.

Он покачал головой. Его светлые волосы блестели, как золотые нити.

– Честно говоря, я рад, что ты хоть что-то не можешь делать как следует. Если бы ты была полным совершенством, я бы не знал, как к тебе подойти.

Она протянула руку и провела пальцами по его щеке. Ее руки были сильными, красивыми и ухоженными; овальные ногти покрывал ярко-красный лак. Пальцы чувствовали отросшую к вечеру щетину – ощущение было знакомым, приятным и даже эротичным. У нее перехватило дыхание, и голос прозвучал более хрипло, чем она ожидала.

– Может быть, я и не совершенство, но мне хочется есть. Так как я погубила обед, нам придется куда-нибудь пойти.

– Только если ты платишь. – В его глазах все еще мелькали насмешливые искорки. – Я отказываюсь оплачивать обед женщины, которая сожгла три чайника и устроила разгром в моей кухне.

– Тебе все равно нужны новые чайники, – сказала она и, смеясь, отскочила, когда он метнулся к ней.

Впрочем, она отнюдь не стремилась убежать и, почувствовав на себе его руки, прижалась к нему всем телом. Внутренний голос предупреждал ее не сдавать все позиции сразу, но она, как всегда, игнорировала предупреждение, повинуясь зову бешено колотящегося сердца…

Вздрогнув, Фейт проснулась.

Выходит, в ее жизни есть мужчина. Вернее, был…

Она закрыла глаза, пытаясь представить его лицо, и это удалось ей без труда. Блестящие светлые волосы, чуть более длинные, чем требовала мода, слегка растрепанные, что придавало ему богемный вид. Серые глаза, искрящиеся юмором. Твердая насмешливая складка у рта, решительный подбородок. Глубокий, звучный голос…

А как он на нее смотрел!..

Фейт снова открыла глаза, чувствуя, как горят ее щеки, и беспомощно улыбнулась, сознавая, что охватившая ее дрожь вызвана отнюдь не страхом или паникой. Она помнила даже запах его одеколона, смешанный с ароматом мыла.

Но в следующий момент эти ощущения покинули ее – осталось только лицо, четко запечатлевшееся в памяти. Она цеплялась за этот образ изо всех сил.

В палате было тихо, если не считать бормотания телевизора, настроенного на Си-эн-эн. Фейт полусидела – изголовье кровати было приподнято, так как она просматривала журналы, прежде чем внезапно заснула. Такое все еще иногда случалось с ней, хотя прошла уже почти неделя с тех пор, как она вышла из комы. Дни мучительного превращения прикованного к постели пациента в человека, медленно и осторожно приобретающего независимость от медперсонала.

Сначала даже легкие движения требовали от нее величайших усилий, не говоря уже о ходьбе. Мышцы ослабели и с трудом ей повиновались, хотя ежедневная физиотерапия постепенно их укрепляла. Давление стабилизировалось, но желудок все еще отказывался принимать твердую пищу.

Удаление питательной трубки оказалось на удивление безболезненным, оставив лишь крошечный шрам, но извлечение катетера нельзя было назвать приятным.

Три дня назад Фейт заставила себя пойти в ванную и провела там несколько долгих минут, разглядывая в зеркале незнакомое лицо – худое и бледное, обрамленное тусклыми рыжими волосами, которые опускались чуть ниже плеч. Зеленые глаза были ясными и выразительными, но все прочие черты казались вполне ординарными. Прямой нос, полные губы, упрямый подбородок…

Возможно, кто-то мог считать ее хорошенькой.

Фейт обнаружила, что ее рост составляет всего пять футов с несколькими дюймами, что у нее стройная фигурка, но очень маленькая грудь и узкие бедра – короче говоря, минимум округлостей. Впрочем, с ногами было все в порядке – вернее, будет, когда они смогут удерживать ее больше чем несколько минут подряд.

Вчера утром Фейт приняла долгожданную ванну, и, хотя сестре потом пришлось помочь ей сушить волосы, так как она израсходовала на это все силы, результат того стоил. Она почувствовала себя гораздо лучше, а волосы приобрели золотисто-каштановый оттенок, отчего ее бледное лицо словно стало светиться.

Теперь ей казалось, что это лицо могло привлечь красивого мужчину со светлыми волосами и проницательными серыми глазами, взгляд которых свидетельствовал о том, что он привык получать то, что хотел.

Как же его звали? И если у них была связь, почему он ни разу не навестил ее в больнице?

У Фейт на этот счет не было никаких предположений.

Однако цветы от Дайны Лейтон продолжали приходить раз в неделю даже после ее исчезновения. У Фейт хватило смелости позвонить в магазин, где ей сообщили, что заказ был оплачен на неделю вперед.

Очевидно, больше никого на свете не заботило пребывание Фейт в больнице – или исчезновение ее из той жизни, которую она вела до несчастного случая.

Где же этот загадочный блондин?

Как он мог настолько запечатлеться в ее памяти – фактически остаться единственным реальным воспоминанием, – если совсем недавно не был важной частью ее жизни?

Вошла сестра, неся стопку журналов. Это была женщина с мягким голосом и по-матерински ласковыми руками.

– Спасибо, Кэти. – Фейт посмотрела на аккуратно подстриженные, лишенные лака ногти сестры, потом перевела взгляд на собственные, все еще кажущиеся обгрызенными ногти. – Кэти, у вас случайно нет пилочки для ногтей?

– Сейчас принесу. – Сестра положила журналы на кровать и улыбнулась: – Сегодня вы выглядите куда лучше, милая. Значит, и чувствуете себя лучше.

– Да, спасибо. – Фейт улыбнулась в ответ.

– Доктор Бернетт будет доволен. Вы ведь одна из его любимиц.

– Потому что он хочет написать обо мне статью, – рассмеялась Фейт. – Мы оба это знаем. Не так много пациентов приходят в себя после шестинедельной комы.

– Это верно, – кивнула Кэти. – А те, которые приходят, чувствуют себя куда хуже, чем вы. Глядя на вас, можно подумать, что вы просто долго спали.

Фейт не чувствовала себя, как будто просто долго спала, но не стала возражать симпатичной медсестре.

– Я знаю, что мне повезло. Вы и другие сестры очень мне помогли.

Кэти потрепала Фейт по плечу:

– Сейчас принесу пилочку.

Она вышла из палаты.

Теперь для Фейт не составляло труда находить в общении с окружающими нужные слова. Она внимательно слушала больничного психиатра и скрупулезно следовала его советам. Фейт соглашалась с предсказаниями медсестер, что ее жизнь скоро войдет в обычную колею. Она читала газеты и журналы, смотрела телевизор, стараясь ориентироваться в текущих событиях, заставляла себя улыбаться доктору Бернетту, не упоминая о не покидающих ее страхах и о том, что часто просыпается по ночам с жутким ощущением пустоты.

Впрочем, пустота постепенно заполнялась, но исключительно тем, что происходило после того, как Фейт впервые открыла глаза в больничной палате. Лица сестер и врачей постепенно становились знакомыми, как и расположение комнат на ее этаже и кабинетов физиотерапии двумя этажами выше.