Приходит ночь

Ее пальцы нащупали ключи, и она вытащила их из сумочки клатча. Ли тихо пробормотал что-то, гравий заскрипел под подошвами его ботинок. Брин почувствовала, как болезненно забилось в груди сердце. Хотела ли она, чтобы он остановил ее в этом гневном порыве? Или она верила, что он откажется от его собственных слов и скажет, что она для него нечто много, много большее, нежели просто «женщина, с которой он спит»?

Брин не была уверена, она просто знала, что сейчас произойдет нечто непредсказуемое. Она повернулась к фургону, но знала, что ни за что не успеет открыть дверцу до того, как он окажется рядом.

Так и случилось. Она почувствовала его руку на своем плече. Ли повернул ее к себе так, что сделал больно.

Он заговорил тихо, тщательно выговаривая каждое слово:

— Брин… Даже если бы я ненавидел тебя, брезговал тобой и презирал тебя и твои чувства ко мне были точно такими же, я бы ни за что не позволил тебе сесть в этот фургон и уехать. Во всяком случае, сегодня. Веди себя разумно, и пойдем в дом.

— Разумно?! — взвизгнула Брин.

Самое глупое из того, что она могла бы сделать! Губы у него сжались, а глаза, казалось, извергают белый, как лунный свет, огонь.

— А как еще?

Он сделал к ней один легкий, плавный шаг, схватил ее поперек талии и взвалил себе на плечо. Пока он нес ее к парадному входу и тщательно набирал код на секретном замке, она осыпала его жуткими проклятиями. Как только они оказались внутри, он включил свет и опустил ее на пол.

Потрясенная и чувствовавшая, что все ее существо охвачено яростью из-за этого бесцеремонного захвата, Брин откинула назад спутанные волосы, чтобы посмотреть ему в глаза, полные таким же гневом, как и ее собственные.

— Я уйду из твоего дома в любую угодную мне минуту!

— Нет, не уйдешь. До тех пор, пока мы связаны всеми этими делами…

— Связаны? Все это закончится завтра, и черт бы побрал эти треклятые снимки! Что мы хотим на них найти? Что и кому мы хотим доказать? Все, чего я хочу, — это Эдам. Я бы хоть сейчас бросила к черту все это!

— Но вы этого не сделаете, мисс Келлер. Потому что я этого так не брошу. Я тоже к этому причастен. И мне не нравится, когда мне угрожают и пытаются мной манипулировать. Поэтому мы не станем забывать об этих фотографиях. И… — он скрестил руки на груди и медленно двинулся к ней, остановившись в полушаге, — ты никуда не уйдешь из этого дома. Не имею ни малейшего желания потворствовать и способствовать чему-то вроде убийства или самоубийства. Если тебя найдут на дороге разбившейся вдребезги, я не желаю провести остаток жизни, мучаясь предположением, что я мог бы сделать, чтобы тебя остановить, но не сделал. Прекрати вести себя как ребенок, или мне придется и относиться к тебе как к ребенку.

Казалось, из этой ситуации нет достойного выхода. Нелепо бороться с ним — она ощущала его силу, даже когда он не касался ее. Все, что она могла предпринять, чтобы сохранить достоинство, — это вести себя возможно спокойнее.

— Хорошо, Ли. Ты помогал мне… с Эдамом. Ты будешь нужен мне завтра, и ты занимаешься этими фотографиями. Завтра мы заберем Эдама…

«Господи, сделай так, чтобы все получилось!» — взмолилась Брин про себя. Ей необходимо было верить в это, поэтому она и продолжала говорить с Ли. Она была так уязвлена его насмешками, что была готова бороться с ним до конца.

— Мы продолжим эти игры с фотографиями. Но все это закончится здесь. Я, разумеется, понимаю, что должна прыгать, умолять и сгибаться в три погибели, когда великая звезда изволит приказать, но однажды я уже все это проходила. И это не для меня. Все, я иду спать. Одна.

Ли внимательно смотрел на нее в течение всей ее речи. Когда она закончила, он все ещё продолжал разглядывать ее. Не шелохнувшись.

Единственным знаком, свидетельствовавшим о его недовольстве, были сузившиеся глаза и жилка, пульсировавшая на узловатой шее. Брин язвительно улыбнулась, повернулась и направилась к лестнице.

Шла она быстро и деловито. Она чувствовала, как его глаза сверлят ее голую спину, так, будто они испускали раскаленные лучи.

Она вступила на нижнюю ступеньку. А потом почувствовала, как он схватил ее. На этот раз она не слышала, как он двигается, не уловила его бесшумного и стремительного приближения. И от неожиданности испуганно вскрикнула.

Все случилось так, как часто повторялось на репетициях для видеоклипа. Брин повернулась, падая в его объятия. Она взглянула в его глаза, ощущая силу и ловкость его рук, обхвативших ее.

— Я не шучу, Ли! — выдохнула она, беспомощно сопротивляясь. — Я не хочу спать с тобой!

— Тише ты! Разбудишь Мари и мальчиков. Я не намерен позволять тебе изображать из себя недотрогу только потому, что тебе нечем оправдаться.

Они медленно и тихо продвигались вверх по лестнице, большими шагами он быстро пошел по балкону.

— Ли! Это были не оправдания! Ты делал язвительные, оскорбительные замечания и не давал мне ни малейшей возможности защищаться! Защищаться! Вот я о чем! Все там было в шутку! Я не должна перед тобой оправдываться или извиняться! Какой же дурой я была…

Ее слова заглушили его губы, крепко приникшие к ее рту. Брин не могла вывернуться из его объятий, его гнев был весьма убедителен, а его язык был способен уговорить ее, даже ничего не произнося, просто лаская ее своим горячим кончиком. Не важно, как глубоко она была обижена, как сильно уязвлено ее самолюбие — она не могла противостоять тому бушующему шторму, который зарождался в ней. Желание пронеслось по всему ее телу, как мощный, все сносящий на своем пути поток.

Поцелуй продолжался столько, сколько надо было, чтобы Брин обнаружила себя бесцеремонно брошенной на кровать. Сбитая с толку, она попыталась собраться с мыслями и вернуть себе самообладание.

— Ты, кажется, не слушаешь меня, — сказала она резко, пытаясь изобразить презрение.

Ли действительно не слушал. Смокинг упал на пол, отточенными движениями он вынул запонки. Низ рубашки уже был выдернут из брюк, а потом лунный свет упал на его обнаженные плечи. Щелчок пряжки и звук расстегиваемой «молнии» прозвучали в ночной тишине до смешного громко. И потом она увидела, как его золотистые глаза смотрят на нее.

— Что ты вообще творишь, ты хоть знаешь? — осведомилась Брин.

Он, подняв бровь, изобразил вежливое удивление:

— Раздеваюсь.

— Для чего бы это? — холодно процедила Брин.

— Чтобы лечь спать с женщиной, с которой я сплю, конечно.

Его ботинки с глухим стуком приземлились где-то у одежного шкафа, и он переступил через свалившиеся на ковер брюки и трусы. Она должна была уже привыкнуть к виду его обнаженного тела, но почему-то у нее это не получалось. Точнее, не совсем получалось. Каждый раз, когда она видела его обнаженным, у нее от возбуждения перехватывало дыхание. Она каждый раз заново восхищалась шириной его бронзовых плеч, отблесками света на его мускулах, стальной твердостью его плоского живота.

Когда он пошел к ней, весь в лунном свете, пожирая ее золотистыми, блестевшими, как у сатира, глазами, она сразу же забыла его обидные слова. Он взял ее ногу и с не вязавшейся с его горячим возбуждением осторожностью снял с нее туфлю.

— Ли…

Вот отброшена и вторая туфля. Необыкновенное чувство пронизало Брин, когда его пальцы прошлись по длине ее колготок до бедер, до эластика, что обхватывал ее талию, а потом сняли их. Она почувствовала, как он коснулся ее голого тела.

Брин осознала себя лежащей здесь, в его постели, жалобно всхлипывающей, снедаемой желанием, которое он так легко мог в ней пробудить. Она не желала пасть жертвой ее собственных предательских чувств. Потихоньку всхлипывая от злости, она попыталась спрыгнуть с кровати — только для того, чтобы наткнуться на несокрушимую твердость его груди и снова оказаться распластанной на постели, в плену у его сильных, мускулистых конечностей. Он запустил пальцы в ее волосы и принялся целовать ее опять, дразня ее своими губами, еще и еще, тщательно, чтобы удовлетворить ее потребность в нежности…