Вкус запретного плода

— Тогда скажи, что он колеблется между двумя пьесами, одну из которых предложила гильдия, а вторую, — сымпровизировала Джанет, — Леланд Хейвард.

— Хорошо! — сказал Спенс.

Он нажал другую кнопку, вызвал секретаршу, велел ей позвонить Карлу Брюстеру в ССД и О. Поскольку Брюстер ждал звонка, он тотчас снял трубку.

— Карл! — радостно произнес Спенс, словно он приветствовал своего лучшего друга. — Как дела? Что нового? Как Элли? Дети?

Он засыпал Брюстера вопросами, не давая ему времени отвечать на них.

Брюстер тем временем сделал кое-какие выводы. Ему позвонил не Фредди, а Спенс. Это означало, что ТКА не может привлечь Кларка Форда. Спенс проявлял слишком большую теплоту, сердечность. Сейчас Спенс попытается всучить ему вместо Форда другую звезду. Но Брюстер принял решение. Он знал, что через год, или в тот момент, когда в агентстве начнется серьезная борьба за власть, его единственным оружием станут спонсоры, которых он сам тщательно обхаживал. Эти клиенты из чувства благодарности за хорошо выполненную работу откажутся от услуг агентства, если Брюстер уйдет из него. Спонсор из Питтсбурга, крупнейший производитель алюминия, был одним из тех клиентов, которых Брюстер хотел сделать «своими».

Он не собирался расставаться с мечтой об использовании Кларка Форда. Это событие могло стать сенсацией, получить широкое освещение в прессе. Его спонсор мог только мечтать о такой рекламе. Брюстер не желал упускать такой козырь.

Поэтому он спокойно сидел за столом, слушая Спенсера и думая: «Говори, говори, хитрый еврей. Как только ты перестанешь гундосить, я скажу тебе «нет»!»

Гоулд замолчал, и Брюстер произнес:

— Спенс, вернемся к сути! Нет Кларка Форда — нет и контракта. Точка!

Он сказал это очень тихо, потому что знал — это решение встревожит Спенса Гоулда сильнее любого аргумента. Любой довод — это приглашение к торгу. Категоричные заявления, произнесенные тихо, вкрадчиво, отнимают у оппонента точку опоры. Он буквально услышал, как Спенс переключает передачи, используя очередную салфетку. Брюстер достаточно часто вел переговоры со Спенсом Гоулдом и знал, что поток его носовых выделений определяется эмоциями.

«Сукин сын, — мысленно произнес Спенс Гоулд. — Мерзкий протестант! Компании и агентства сидят у тебя в кармане! И ты считаешь, что все евреи будут плясать под твою дудку? Как бы не так, shmuck! Когда-нибудь я еще отрежу тебе яйца!»

В переводе на гарвардский язык это прозвучало так:

— Послушайте, Карл, почему бы нам не обсудить это за ленчем? Вы, Фредди и я. В «21». Сегодня вы сможете?

— Я не знаю, о чем мы сможем поговорить, — сказал Брюстер.

Спенс засмеялся так радостно и непринужденно, как это позволил ему сделать его воспаленный нос.

— Что-нибудь найдем. В крайнем случае о женщинах.

Задумавшись на мгновение, Брюстер сказал:

— О’кей. «21», в двенадцать тридцать.

Они выпили по три мартини, съели нарезанную ломтиками лососину с черным перцем, бифштексы. Никто не обмолвился о Кларке Форде. За второй чашкой кофе Спенс Гоулд наконец заговорил, выражая вслух мысли всех собравшихся мужчин:

— Послушайте, Карл, мы все сидим в одной лодке. Кларк Форд собирается играть в пьесе для театральной гильдии. Он абсолютно недосягаем. Это означает, что ваше агентство теряет заказ с еженедельными комиссионными в размере двадцати тысяч долларов. Двадцать кусков в неделю! Будто мне это не известно! — с наигранным сочувствием произнес Спенс. — Я предлагаю следующее. Мы втроем отправимся в Питтсбург. Я возьму с собой впечатляющий список свободных звезд. Общими усилиями мы продадим вашему клиенту вместо Кларка Форда другого, не менее хорошего, актера. Даже лучшего! Да, лучшего!

На лице Брюстера появилось скептическое выражение.

— Почему вы считаете, что Кларк Форд так хорош? — спросил Спенс. — Он — звезда, но где? В театре! Что такое театр? Претенциозное дерьмо! Много ли театралов в этой стране? Меньше миллиона. А любителей кино? Сто миллионов. Добился ли Кларк Форд настоящего успеха в кино? Нет! Хотя у него были шансы! За пределами Нью-Йорка он вовсе не звезда! Я должен быть с вами честным, Карл, хоть он и является нашим клиентом. За стенами театра он не стоит и цента. Это правда!

Брюстер не ждал, что Спенс заговорит в таком тоне о Форде. Это свидетельствовало об отчаянии ТКА. Если они охвачены им, то, значит, могут еще добиться участия актера.

— Спенс, — сказал Брюстер, — я получил от клиента четкое указание. Ему нужен только Кларк Форд.

— Поэтому я предлагаю, — перебил его Спенс, — чтобы мы все поехали в Питтсбург. Может быть, нам удастся уговорить его.

— Не думаю, что это сработает. Мой клиент не любит говорить с… ну, он не выносит агентов.

Спенс Гоулд и Фредди Фейг отреагировали на сказанное еле заметными улыбками. Они оба заменили слово «агент» на «еврей». Они были правы. И все трое знали это.

В семь часов по нью-йоркскому времени, в четыре — по лос-анджелесскому Спенсер Гоулд сделал то, что ему никогда не хотелось делать. Он позвонил Доктору и попросил его о помощи. Фредди держал в руках вторую трубку. Они вдвоем объяснили ситуацию. Суть ее сводилась к следующему: либо ТКА привлекала к постановке Кларка Форда, либо она теряла комиссионные в размере шести тысяч долларов в неделю. Доктор выслушал, попросил несколько дней на размышления и положил трубку.

Спенсу и Фредди реакция Доктора показалась резкой, пугающей. Их мольба о помощи нанесла больший вред, чем явный провал. Они совершили ошибку.

Доктор соблазнял исключительно глупую, но весьма привлекательную молодую актрису-блондинку; он протянул ей наживку, обещав сделать звездой. Он не любил так поступать. Но иногда совершал подобные вещи. Он питал слабость к явно глупым и доступным девушкам. Преследуя подобное существо, он проявлял такую же целеустремленность, как и в бизнесе, когда речь шла о самом заманчивом контракте. Сейчас ситуация была именно такой. И два молодых идиота, находившихся в нью-йоркском офисе, все испортили.

Закончив разговаривать с ними, Ирвин Коун повернулся к девушке, стоявшей перед Доктором. Ее платье было опущено с одного плеча, высокая идеальная грудь обнажена. Коун снова начал целовать сосок, но его интерес пропал. Эрекция исчезла и не возвращалась.

Они укололи его в самое чувствительное место. Подвергли опасности крупную сделку, осуществление которой требовало хитрых маневров. Доктор стал засовывать грудь девушки обратно под платье.

Актриса, которую еще не отверг ни один продюсер или режиссер, испытала сильное унижение. Ею пренебрег агент. Да, он был Доктором Ирвином Коуном. Но все же агентом.

— Я сделала что-то не так? — спросила она, боясь, что невольная оплошность погубила многообещающую карьеру.

— В другой раз, — сказал Доктор.

Он выпроводил ее из кабинета, в очередной раз напоминая себе, что ему следует преодолеть слабость к доступным дешевкам. Это напоминало секс в больничном чулане во время скучных ночных дежурств.

Доктор быстро выработал свою стратегию. Когда в Нью-Йорке приближалась полночь, он позвонил домой Джанет Флинн. Она только что вернулась с прогона нового спектакля и еще не спала. После нескольких любезностей, которыми Доктор не забывал награждать своих сотрудников, он задал женщине неожиданный вопрос, заставивший ее на мгновение замолчать.

— Джанни, что Кларк Форд хочет сделать в этой жизни сильнее всего?

Смелая, решительная Джанет честно ответила:

— Только не работать на телевидении!

Разъяренный Доктор засмеялся.

— Мне это известно, Джанни. Я просил сказать, что он хочет сделать. В театре. В какой-то пьесе. Может быть, он всегда мечтал стать режиссером. Или имеет какое-то тайное желание. Наверняка имеет. Какое?

— Я не знаю, — уклончиво ответила она.

— Только ты одна близка к этому замкнутому человеку. Если он и говорит с кем-то, то только с тобой, — не сдавался Доктор.

Все это было правдой. Все это заставляло Джанет Флинн проявлять молчаливость, типичную для священников, докторов и юристов. Она работала с такими людьми, как Доктор, Спенс Гоулд, Фредди и Бадди, но не доверяла им. Она знала, что может своей откровенностью причинить вред Кларку Форду. «Замкнутый» человек имел одно желание. Ему нравилась одна пьеса. Он видел в ней достоинства, которые не признал бы ни один продюсер. Даже те продюсеры, которые всегда говорили: «Кларк, найдите пьесу, в которой вы хотите сыграть, и я займусь ею, даже не читая!» Все игнорировали эту вещь. Она плохо читалась. Бесформенная, неясная, с глубоко скрытой идеей, она принадлежала будущему. Джанет Флинн пришлось признать, что и ей она не понравилась.