Лунные пряхи

— Что ж, она не видела мышонка, и ей в голову тоже ничего не придет. Об этом можешь не беспокоиться. Она отправится восвояси, вполне довольная результатами своей уборки; и нас с тобой ни в чем нельзя заподозрить.

Муравьи сновали взад-вперед среди цветков лаванды.

— Франсис, я должна буду рассказать Марку.

— Да, знаю.

— Ты ведь согласна с этим?

— Боюсь, что придется, дорогая.

— Значит… ты думаешь, я права? Думаешь, так все и случилось?

— Что Колин мертв? Боюсь, похоже на то. В любом случае Марку следует узнать об этих уликах. Дела приняли такой оборот, что ему не удастся самому со всем разобраться. Ты пойдешь прямо сейчас?

— Чем скорее, тем лучше. А ты?

— Лучше иди одна, да и в любом случае мне придется побыть здесь, чтобы прикрыть тебя, если вернешься поздно. Буду болтаться вокруг и снимать фильм, ну и все такое, а потом вернусь к чаю, как договаривались. Скажу им, что ты отправилась дальше, а мне не захотелось и что ты будешь держаться поближе к тропинкам и вернешься до темноты, — Она напряженно улыбнулась мне. — Так что потрудись действительно вернуться. Я совсем не уверена, что мне удастся придумать что-нибудь убедительное, если ты предпочтешь провести там еще одну ночь!

— Об этом можешь не беспокоиться: встретят меня там еще менее радушно, чем в прошлый раз. — Слова эти, против моей воли, прозвучали с нескрываемой горечью. Я поспешно вскочила на ноги и обыденным тоном добавила: — Ладно, чем скорее, тем лучше. Может, разделим сухой паек?

Мой план, если это можно было назвать планом, был относительно прост. Вероятно, после вчерашнего ночного набега Марк с Ламбисом вернулись в пастушью хижину, где и провели остаток ночи, а не отправились в долгое путешествие к своей яхте. Но если принять во внимание кровь в сарайчике Софьи, не исключено, что Марк просто не сумел одолеть крутой подъем к хижине. Возможно, они с Ламбисом затаились до утра где-нибудь вблизи деревушки и даже, может статься, Марку пришлось прятаться там и сегодня, если рана его снова стала сильно кровоточить.

Как бы то ни было, я решила, что лучше всего отыскать тропинку, ведущую к развалинам церкви, — ту самую тропинку, на которой было совершено убийство, — и идти по ней вдоль подножия горы. Для туриста было вполне естественно туда отправиться; двигаться я буду в том же направлении, в каком придется идти Марку и Ламбису, к тому же местность там хорошо просматривается на многие мили, не только с площадки наверху, где стоит хижина, и с уступа, но и с возвышающегося над ними горного кряжа.

Я вспомнила, как отчетливо выделялся вчерашний критянин на фоне зарослей кипарисов рядом с тропинкой. Если я остановлюсь там и если Марк с Ламбисом будут находиться где-то выше, они наверняка меня увидят и я смогу каким-нибудь образом дать им понять, что у меня есть для них новости. А поскольку я обещала, что не стану докучать им, если только не узнаю что-нибудь очень важное, они, несомненно, подадут мне какой-то сигнал, дадут понять, где они находятся, а после этого я как можно осторожнее поднимусь к ним. Если же сверху не последует никакого сигнала, тогда мне придется решать, подниматься ли наверх и взглянуть на уступ и хижину или же идти дальше по тропинке и попытаться найти яхту. Все это было очень неопределенно, но при данных обстоятельствах ничего лучшего я придумать не могла.

А что до убийцы, коим являлся — в этом я теперь не сомневалась — Джозеф, то его я почти не принимала в расчет, будучи уверенной, что тут я практически ничем не рискую. Если встречу его на тропинке, у меня будут все основания там находиться, включая совет самого Стратоса посетить византийскую церковь. Осторожность придется проявить лишь после того, как я обменяюсь сигналами с Марком, а тогда уж Марк с Ламбисом наверняка сами позаботятся, чтобы защитить меня. Странно, что эта мысль не вызвала у меня раздражения, как случилось бы вчера. Сегодня я не способна была думать ни о чем, что последует после того момента, когда я освобожусь от тяжести своего ужасного известия, а вместе с тем — и от ответственности за дальнейшие действия.

От придорожного алтаря, где я оставила Франсис, узкая тропка вела сквозь редкие деревца лимонной рощи наверх, к открытой площадке над плоскогорьем. Похоже было, что по этой тропке, как и по той, что шла от мостика, часто прогоняли деревенские стада; возможно, подумала я, что в конце концов она сольется со старой горной дорогой, ведущей к церкви и к «дрэвней гавани».

Так и оказалось на самом деле. Очень скоро эта узкая тропка вывела меня наверх, на лишенную растительности, покрытую трещинами скалу, где кто-то попытался выложить сухой кладкой перемычки, чтобы соединить тропку с более широкой, но отнюдь не более ровной дорожкой вдоль склона горы.

Уже основательно припекало. На этом участке холма не было деревьев, если не считать одинокого тонкого тополя с кремовыми веточками. В расщелинах скалы рос чертополох, и повсюду сквозь сухую почву пробивались крошечные желтые цветочки на тоненьких, словно ниточки, стеблях — они трепетали на ветру, возвышаясь над землей всего на два дюйма. Милые создания, они, словно миллион золотистых пылинок, выплясывали на фоне высушенной земли, но я наступала на них, не глядя. Для меня сейчас не существовало ничего, кроме каменистой тропинки и тяжкой обязанности, которая влекла меня вперед. Изнемогая от жары и усталости, я продолжала брести. Ноги будто свинцом налились. Воистину нет тяжелее пути, чем когда несешь дурные вести.

Тропинка, вместо того чтобы равномерно подниматься в гору, порой вдруг круто взбегала вверх, так что мне приходилось выкарабкиваться из высохшего русла реки. А выбравшись, я вдруг оказывалась на голом, раскаленном и довольно ровном участке и некоторое время могла относительно легко продвигаться вдоль склона горы. А местами тропинка неожиданно обрывалась вниз, увлекая меня за собой, и я вынуждена была пробираться через нанесенные ветром кучи песка, камни, поросшие чертополохом, и дикорастущие фиговые деревья, пригибаемые к земле южным ветром. Время от времени, когда дорога проходила через открытую местность или над зарослями колючек, в поле моего зрения оказывались высокие скалы, за которыми скрывалась пастушья хижина, но я не знала, виден ли отсюда уступ, где мы с Марком вчера прятались, и мог ли он, если по-прежнему находился там, увидеть меня. Я смотрела прямо перед собой и упорно продолжала идти. У них будет достаточно времени, чтобы разглядеть меня, когда я доберусь до кипарисовой рощицы.

Странные, противоречивые чувства — облегчение и одновременно страх — испытала я, когда, обогнув выступ скалы, наконец увидела группу кипарисов, темнеющих на фоне гор.

Они все еще находились на порядочном расстоянии от меня. Примерно на полпути к ним я разглядела неровную щель, окаймленную зеленью верхушек деревьев, — это и был тот самый узкий овраг, что шел приблизительно параллельно глубокой лощине, по которой я накануне шествовала навстречу приключениям. И как раз в начале этого оврага находилось то дуплистое дерево, в котором Ламбис вчера спрятал продукты.

Дорога к оврагу все время шла под гору. Наконец я остановилась у его края, где тропинка вдруг резко обрывалась вниз, к воде. В этом месте ручей расширялся, образуя неглубокую заводь, где кто-то поместил камни для перехода через водный поток. Дальше, ниже по течению, русло ручейка вновь расширялось, образуя впадину, и вода низвергалась вниз от заводи к заводи, пробивая путь посреди густого кустарника. Но выше по течению, там, куда лежал мой путь, находилось глубокое, извилистое ущелье, густо заросшее деревьями, верхушки которых я и видела издали. С тех пор как я рассталась с Франсис в лимонной роще, это было самое надежное укрытие, встретившееся мне, и сейчас, хотя разум и убеждал меня в том, что мне не нужно никакого укрытия, шестое чувство направило меня туда, и я принялась продираться вниз, к тенистой заводи, решив, что если уж отдыхать, то лучше всего здесь.