Часовой механизм любви

– Может, так оно и было. Скажи Дэну.

– Федь, уже сказала, но он сердится на меня, потому что из-за моих затей ему всю ночь придется работать, а завтра у них какая-то комиссия, так что он и днем не поспит, скорее всего. Идиотская система, люди в ней работают очень специфические, Дэн еще ничего, совестью торгует с оглядкой, а остальные просто жуткие твари.

– Ин, какое общество, такая и полиция. Если граждане такие, то откуда полиция другая возьмется? Менять систему надо, и общество меняться должно, начинать надо с себя.

– Вот нравится мне эта отговорка! – Инна вспыхнула, как порох, видимо, тема ее очень цепляла. – «Это не мы такие – общество такое!» Частично так и есть, народ в ментуру идет с самых низов. Но я бы сказала, что общество деградирует, потому что этому активно способствует правоохранительная система. Полиция по определению не имеет права быть коррумпированной, ленивой, безразличной. Ибо это не полиция тогда, а надсмотрщики с кнутами у местного феодала. Я со всем уважением, так сказать, и к сложности работы, и к их задачам, но нельзя говорить – «а что вы хотите, они же – как все!», потому что они не имеют права быть как все, они должны быть лучше, честнее, умнее, твою мать, а в итоге получается, что я как часть общества стараюсь стать нормальной, законопослушной гражданкой, людей на улицах не избиваю, не ворую и плачу налоги, а менты вдруг – «как все»? Нет, чуваки, не как все, а как худшая часть общества, хотя я понимаю, что именно с ней они работают, но нельзя же почти от нее не отличаться? И все рассказы насчет начать с себя – пустой звук, потому что я начну с себя, ты начнешь с себя, а товарищ майор с себя не начнет, и что толку? Ты лох, а товарищ майор покупает новый X7 за то, что отпустил очередного бандита. Нет, ребята, шалите. Работает только неотвратимость наказания за проступки, и никто не должен быть над законом.

А это, пожалуй, нужно запомнить – и утащить на форум, аргументация железная. Егор уже привык примерять то, что он узнает, интересами форума – они все тащили в свою виртуальную жизнь самое лучшее, что находили, и делились друг с другом: фильмами, книгами, концепциями, презрением к соцсетям, новыми магазинами и интересными новостями. И то, что сейчас сказала Инна, могло бы стать убийственным спичем на форуме. Егор улыбнулся – Инна понравится Стае.

– Речь не адвоката, а прокуратора. – Федор поморщился. – Такая большая, а веришь в сказки. Все ты правильно говоришь, жаль только, жить этой жизнью прекрасною уж не придется ни мне, ни тебе, как сказал поэт. Все, пойдем, поедим чего-нибудь, не то я прямо у вас на глазах с голоду умру.

Они выбрались из машины, и Егор заметил, что Федора слегка покачивает.

– Федь, ты крови-то сколько отдал?

– У Димы в машине сердце остановилось, пришлось до самой больницы на трубке торчать. Не знаю сколько, но, думаю, много.

Шатохина подозвала официанта:

– Прямо сейчас – большую бутылку красного вина подогреть со специями. И банку гранатового сока возьмем с собой, начинайте отжимать.

Вино оказалось на столе через несколько минут, Инна, наполнив бокал, подала его Федору.

– Давай, малыш, до дна.

Кто-то остановился около их столика. Знакомый запах духов заморозил Егора и лишил его способности двигаться. Тьма не давала ему дышать, тишина гулкая звенела в ушах, его словно не стало. Он знал, кто стоит рядом, но оттягивал момент, когда надо поднять глаза и посмотреть. Ему снова семь лет, и он опять виноват.

– Егор.

Она всегда произносила его имя, как приговор.

– Я же сказала, что мне надо с тобой поговорить.

Егор поднял взгляд – как всегда, мать выглядела безупречно.

Рука Шатохиной скользнула по его плечу, пальцы игриво погладили щеку.

– Малыш, ты нас познакомишь?

Голос тягучий и сладкий, как мед, и теплое дыхание на щеке. Егор замер, горячие губы тронули мочку его уха, Инна слегка прикусила ее зубами, и в голове у него зашумело.

– Инна, это моя мать, Виктория Сергеевна. Мама, это Инна, моя… моя…

– Невеста. – Шатохина потянулась к бокалу. – Малыш, налей мне вина. Виктория Сергеевна, вы присядете с нами?

В рокерской футболке и линялых джинсах, Инна все равно выглядела избалованной светской дамой, слегка скучающей. Егор представить себе не мог, как можно настолько быстро сменить маску – господи, да где же она настоящая? Но взял бутылку и налил вина в подставленный бокал.

– Поужинаете с нами?

Мать смотрела на Инну холодным колючим взглядом, от которого кровь должна была застыть и превратить в лед все тело, но Шатохиной, казалось, было по фигу.

– Вы что-то празднуете? – Мать цедила слова, как расплавленный свинец. – Хотя, что можно праздновать в таком виде.

– Ай, не надо мине этих слов! – Шатохина так умело пародировала одесский акцент, что Федор не выдержал и фыркнул. – К чему эти мещанские условности? Пусть остальные нервничают из-за внешнего вида, мне-то зачем это нужно? Подчеркивать одеждой некий статус – удел людей, в себе неуверенных, зависимых, услужающих, не так ли?

Принесли заказ, официант вопросительно посмотрел на Шатохину, та сделала жест рукой – ставь, типа, и отвали. И этот жест, и ее поза – все напоминало мать, как и выражение Инниного лица, непроницаемо-приветливое, ничего не значащая ленивая полуулыбка и взгляд из-под полуприкрытых век. От этого Егор когда-то бежал – от масок, скрывающих пустоту.

– Егор. Нам надо поговорить.

Мать не шелохнулась, не села за стол – она всем своим видом давала понять, что ожидает, когда он встанет и покорно пойдет за ней. Егор поймал себя на том, что ищет взглядом, куда они повесили верхнюю одежду, но пальцы Инны забрались под его рубашку, и она снова пропела:

– Ооо, салат несоленый. Малыш, подай мне солонку.

Не в силах сопротивляться, он потянулся за солонкой, а мать все стояла, нависая, и с каждой минутой терялось величие момента. Теперь это выглядело просто нелепо, и мать это сама понимала. Она расстегнула шубу и села на свободный стул.

– Вина?

– Нет, спасибо. Я пью только сухое.

– Да? – Шатохина состроила смешную гримаску. – Нет, увольте, эта кислятина не для меня. В сентябре мы с Федором – кстати, мой племянник, познакомьтесь – так вот, мы ездили на озеро Комо, там красное вино просто невероятное. И здесь подают неплохое, но там…

– Комо? Это где? – Мать пренебрежительно сжала губы.

– Ну, конечно, вы не знаете. – Шатохина засмеялась. – Это недалеко от Милана. Чудесное место, но самое главное – там почти нет соотечественников, которые, уж вы меня простите, очень часто ведут себя как свиньи. Стыдно смотреть. Мы там снимали коттедж и жили целый месяц. Это вино напоминает мне о том времени. Малыш, налей еще.

– Озеро Комо? Как-то мы заезжали туда. Не слишком шикарно – так, для среднего класса.

– Да? – Инна лениво улыбнулась, словно отмахнулась от назойливой мухи. – Мы играли там в теннис с женой лорда Бексвуда, она тоже пыталась это сказать, хотя там у нее есть дом. Ее снобизм немножко смешон, как ты считаешь, малыш?

– А… ну да. – Егор снова сделал глоток. – Хорошее вино, детка. Пожалуй, закажем бутылку с собой.

Шатохина потерлась щекой о его щеку и промурлыкала:

– И ты принесешь мне его в постель.

Ее улыбка сводила Егора с ума, и он предпочел снова выпить. Но чем больше он пил, тем больше сходил с ума от голоса Инны, которая вдруг принялась чирикать о каком-то ювелирном салоне. Егор поднял глаза на Федора – тот с непроницаемой миной ел жареную печень, но глаза его смеялись.

– Егор. Нам нужно поговорить.

Мать уже выглядела не величественной и совсем не кровеостанавливающей, а просто назойливой теткой, мешающей людям ужинать.

– Мама, у меня нет секретов от… от моей невесты.

– Ну что ж. – Глаза матери злорадно блеснули. – Я не хотела, но ты меня заставил. Егор, мы с отцом требуем, чтобы ты вернулся домой. У Полины родился ребенок, у вас были разногласия, но все еще можно наладить, стоит только захотеть, мы все устроим. Вы поговорите, Полина хорошая девочка, ошибки совершают все, что же из-за этого рушить семью?