Часовой механизм любви

– Это как?

– Пустила слух, что Шатохина и Федя любовники. Ну, народ тут же включился – метод отработан до автоматизма: перешептывания, подмигивания, вопросы типа невинные – дескать, Федюшка, что ж тебя так тянет на женщин постарше? Или в присутствии Инны Кирилловны кто-то заведет разговор о том, что стареющие женщины часто любят молоденьких.

– Вот дряни!

– Конечно. – Наталья вдруг злорадно ухмыльнулась. – И как-то раз вышло, что одна из адъютантш Шаповаловой, Таня Сиротина, это прямо при всех озвучила, Инна Кирилловна тут же стояла. Все стали хихикать, а Шатохина возьми и ответь: конечно, молодой гораздо лучше старого, тебе ли не знать, Синдирелла. Ты же все об этом знаешь. Это она сказала Тане, а та сделалась белая, как стена, бросила чашку и выбежала. А Шатохина, как ни в чем не бывало, допила свой чай, и ушли они с Федей, никто и звука не издал. С тех пор Таня от Шатохиной как от чумы шарахается, но никому так и не сказала, чем же ее так поддела Инна Кирилловна, и курицы наши выводы сделали – злобятся молча, знают, что не по зубам им эта добыча.

– И впрямь чудно. – Егор понял, что нечто важное ускользает от него, крутится в голове, а осмыслить никак не удается. – Синдирелла… Это Золушка в итальянских сказках.

– Я знаю. – Наталья прислушалась к звонкам в приемной. – Вы теперь понимаете, Егор Алексеевич, что здесь происходит? И это не вчера началось.

– Да уж как не понять. Наташа, скажи мне вот что. – Егор прошелся по кабинету, собираясь с мыслями. – Кто-то же все это инициирует. Ну, не могут этим все заниматься, есть кто-то один или пусть двое-трое, но не больше, кто заправляет этими делами.

– Я думала об этом, Егор Алексеевич. – Наташа встретила его взгляд и не дрогнула. – Я подозреваю Шаповалову, а вот кто еще, не могу знать. Смерть Руслана Викторовича могла очень продвинуть Рубахину, она была замом, и, по идее, это она должна была стать директором, но должность ей не досталась. А то, что сделали с Верой… я думаю, это месть Лены Шаповаловой, остальные включились в привычную игру, радуясь, что предметом травли стал кто-то другой. Тут все живут с этим страхом – вдруг кто-то что-то узнает или придумает, и они станут предметом такой забавы.

– А сейчас? Кто сейчас предмет травли?

– Пока никто. – Наталья поднялась. – Там телефоны звонят, мне работать надо, Егор Алексеевич, поговорим позже.

– Конечно. Спасибо, Наташа. – Егор встал, провожая секретаршу к двери. – И о нашем разговоре никому не надо рассказывать. Народ здесь сама видишь какой.

– Я никому, Егор Алексеевич, честное слово. Я давным-давно уже ни о чем ни с кем не беседую, только о погоде. Еще когда был жив Руслан Викторович, мы с ним говорили, он вроде любил со мной поделиться, знал, что я болтать не стану. А как его не стало, я больше молчком. Я вам сейчас еще пирожков принесу, Егор Алексеевич.

Она вышла, а Егор задумался. Ему очень хочется вызвать в кабинет Шатохину и Федора и потолковать с ними о том, что он узнал, но вызвать их обоих, когда нет никаких видимых причин – значит, нарваться на нездоровый интерес местного сообщества любителей травли. И дело не в том, что кто-то попытается этих двоих травить, это смешно. Дело в том, что среди этих моральных уродов сидит убийца. Нужно дотерпеть до дома – скоро обеденный перерыв, можно будет съездить к Инне и там все обсудить.

За три дня, проведенные в доме Инны Шатохиной, Егору стало казаться, что вся его прежняя жизнь – какой-то шарж, неумный и злой. И пустота, гудевшая внутри, стала не такой безусловной. Они говорили, слушали, как играет Инна, ездили в кафе, посетили выставку кошек и местный музей, были на работе у Дэна, куда того вызвали в субботу – привезли ему поесть, и там тоже его знакомили с людьми, которые что-то говорили, смеялись или жаловались, и это был водоворот, где островком тишины стал дом, в котором Патрик бродил по верхотуре, а в гостиной гудел рояль, изображая орган.

А по ночам он спал так, как не спал никогда в жизни. И не вспоминал ни о чем, словно и не было ни душной темноты, ни холода внутри, ни постоянного ощущения, что сейчас все рухнет, ни отвратительного предательства Полины, ни матери, кружащей вокруг него как акула.

Егор понял, что это она и есть, его новая жизнь. И она ему нравилась.

«Я думаю о том, что ты слишком много получаешь, когда вся работа на мне».

«Ты с ума сошла? Вся документация через меня идет, особенно сейчас».

«Я кое-что узнала о твоем дражайшем толстячке. Какой там у него срок, двенадцать лет? Добавят еще десятку. У меня есть доказательство того, что он тогда сделал».

«Чего ты хочешь?»

«Завтра встретимся в одиннадцать в коридоре около офиса, на пятаке с пальмами, я тебе скажу».

«Мне надо завтра с тобой поговорить. В одиннадцать на пятаке с пальмами».

«О чем?»

«Это важно. Завтра скажу».

«Хорошо, в одиннадцать».

Егор прошелся по кабинету, посмотрел на стол, заваленный бумагами. Если сейчас сделать все самое срочное, остальное терпит. Он подошел к столу и принялся сортировать дела. В бумаги нужно вникать, здесь почта, какие-то заявления, несколько отчетов, коммерческие предложения – Егор понимал, что все это требует внимания, но он не мог сконцентрироваться, потому что за всеми делами упустил самое важное, а именно: коллектив, которым он руководит, – сборище редкостных мразей и моральных уродов. И всех нужно менять, но так, чтобы это не выглядело массовым увольнением. И сегодня он начнет это, уволив Шаповалову. Найдет за что, и вылетит она, как пробка. А остальные пойдут за ней по очереди. Оставит Наталью, юристов и Диму-сисадмина, они точно не замешаны ни в чем, а остальных уволит к чертям собачьим, слишком долгое дело – разбираться, кто что творил.

Но какая-то мысль не давала ему покоя. Как там Наталья сказала, в феврале прошлого года травля Верочки вдруг резко прекратилась? А с чего бы это? Что-то произошло? И вторая фраза, которая его зацепила: спросите Диму-сисадмина, он расскажет. Что может рассказать Дима, что он знает?

Егор набрал внутренний номер, но Димы в серверной не было, и Егор позвонил на сотовый:

– Дима, ты где?

– В отделе сбыта, здесь сеть висит.

– Освободишься – зайди ко мне.

Если сисадмин что-то знает, он скажет. Егору очень нужно понять, что происходит вокруг него, потому что такую мерзость он терпеть больше не намерен. Он долго не хотел ни во что вникать – а ведь должен был, но теперь вникнет.

Егор разобрал бумаги, подписал несколько заявлений на отпуск, просмотрел пару отчетов, пока Дима не освободился.

– Вызывали, Егор Алексеевич?

Он кивнул ему в сторону кресел, стоящих около окна, вышел из-за стола и сел напротив. Из тренингов он знал, что подобный ход в начале разговора подсознательно настраивает собеседника на более доверительное общение.

– Наладил систему?

– А куда она денется. – Дима запустил пятерню в волосы. – Всегда что-то виснет или требует переустановки, это живой организм, в отличие от людей, очень упорядоченный, а люди дергают его, как хотят, вот он и протестует – виснет. Нам бы, Егор Алексеевич, сервера новые купить, у наших мощность на исходе, еще полгода – и в авральном порядке будем менять, а сейчас я бы потихоньку все перевел, постепенно.

– Представь расчеты и письмо, я рассмотрю, и если сумею убедить Маслова, купим. – Егор нажал кнопку коммутатора. – Наташа, подай нам сюда кофе.

Дима откинулся в кресле и с удовольствием уставился на цветы.

– Наталья – настоящий энтузиаст цветочного дела.

– Да уж. – Егор тоже огляделся. – Развела тут целый ботанический сад. Ну, пока она сама за ним ухаживает, я не против.

Секретарша внесла поднос с кофейником и чашками. Поставив все на столик между креслами, она выскользнула из кабинета.

– Угощайся.

Егор налил кофе, и какое-то время они молча наслаждались напитком. Егор не знал, как подойти к интересовавшему его вопросу, а потому решил воспользоваться методом Шатохиной – спросить напрямую.