Роковой мужчина

На письменном столе лежала пачка бумаг, похожих на карты. Я поднес одну из них к свече. Похоже на карту Вселенной. Сверху было надписано имя: Урсула Бакстер. Я рассмотрел лист и понял, что это астрологическая карта. Все эти значки, цифры, круги и пересекающиеся линии определяли ее судьбу. Или предназначение в жизни – называйте, как хотите. Я положил карту на место.

Нужно было уходить, причем немедленно. Я понимал это, и все же, как завороженный, не мог сдвинуться с места.

Я подошел к кровати и почувствовал запах – запах ее тела, а не вербены. Я хотел лечь в кровать, лежать там, где лежала она, быть с ней, переплетя руки и ноги. Я чувствовал лихорадку. Под подушкой я нашел книгу в кожаном переплете и открыл ее. Внутри – записи от руки. Видимо, дневник.

Я начал читать. Ее почерк, похожий на почерк архитектора, был более четким, чем ее рукописные заметки в офисе – более крупные буквы, больше уверенности:

«Недавно я прочла, что жанр романа придуман японскими женщинами в четырнадцатом веке. Эти женщины были грамотными, в отличие от своих мужей. Пока мужчины находились в отлучке, сражаясь в междоусобных войнах и убивая друг друга, женщины, выполнив дела по дому, записывали свои собственные мысли и истории, – их называли «моногатари» – о детстве, юности, первой любви, надеждах, несчастьях и своей участи. Тон этих записей всегда был покорным и терпимым к своей судьбе. Когда мужья возвращались домой, если не погибали, они прятали свои дневники. В сущности, они прятали их каждую ночь – от неграмотных служанок, но главным образом от самих себя. Они клали свои рукописные книги под подушки, и поэтому их стали называть «подушечными книгами».

Громко зазвонил телефон. Я захлопнул дневник. Автоответчик четко и ясно произнес голосом Урсулы: «Сейчас я в ванной и не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка. Я не обещаю перезвонить вам немедленно, но знаю, вы все поймете и будете терпеливы. А пока до свидания». У нее был очень явный калифорнийский выговор. При других обстоятельствах я мог бы и не узнать его. Этот голос мог принадлежать кому-то другому. У меня появилась смутная мысль, что слова обращены к какому-то конкретному лицу, а не к любому, кто позвонит. Урсула ожидала звонка. Она ждала посетителя. Нужно уходить. Но не раньше гудка. В автоответчике прогудел мужской голос.

– Привет, крошка, я хочу тебя видеть. Позвони мне, когда закончишь свои дела. Знаешь, твои слова о ванной звучат очень многообещающе. Я буду ждать звонка, – мужчина повесил трубку. Наступила тишина, затем – звук пленки, перематываемой внутри аппарата. Может быть, этот тип не станет ждать, а сразу поедет сюда.

Читая дневник Урсулы, я воображал, что нахожусь наедине с ней, но сейчас я слышал голос другого человека из ее жизни. Голос из телефона – принадлежал ли он тому типу, который был с ней в «Ребекке»? Или это какой-нибудь извращенец, снимавшийся в «Гале»? Одна из свечей замерцала и погасла. Я повернул голову и увидел большого черного мотылька, неистово трепетавшего крылышками. Мотылек влетел в огонь, и огонь пожрал насекомое. Я мог поклясться, что слышал предсмертный крик. Затем настала моя очередь. Я вышел из спальни, уверенный, что моя одежда много дней будет пахнуть вербеной. Допустим, Барбара не почувствует этого, я не пойду к ней. Но это может почувствовать Урсула, и тогда она узнает, что я был здесь. Но с другой стороны, разве могла она почувствовать этот запах, исходящий от меня, если сама так пахнет? Я снова чувствовал себя преступником.

Я спустился по деревянной лестнице, перешагивая через две ступеньки. Я решил рискнуть и попробовал открыть входную дверь. Два поворота ключа, и дверь распахнулась с громким скрипом. Постой! Как ты собираешься возвращаться? Дом находился в нескольких милях от моего офиса или квартиры. Конечно, надо было подумать об этом раньше. Я ничего не продумал.

Я прошел к телефону на кухне. Рядом с ним лежала телефонная книга. Я нашел номер таксомоторной компании Беверли-Хиллз и вызвал такси, чтобы оно подобрало меня – конечно, не у дома, а на углу Ла-Сьело и Бенедикт-Каньон.

Туда было минут пять ходьбы. Мне сказали, что такси приедет через десять минут. Я в последний раз оглянулся вокруг. Телефон зазвонил снова. Я вышел из дома, прежде чем заговорил автоответчик.

Я спешил вдоль темной извилистой улицы. Взошедшая луна освещала мне путь. Мимо проехала машина. Я подумал, что надо бы притаиться или сделать вид, что я подхожу к дому, мимо которого проходил. Но это был тот дом, где Мэнсон совершил убийство. Дойдя до угла Бенедикт-Каньон, я стал ждать. Мимо проносились автомобили. Я надеялся, что меня не заметит полицейский патруль, но на всякий случай придумал оправдание: сломалась машина… но полицейские могут захотеть взглянуть на нее. Нет, лучше так: мою машину украли, пока я был у кого-нибудь в гостях. Но кого я посещал? Убедительное алиби придумать не так-то легко. Наконец, прибыло мое такси. Я с облегчением сел в машину. Урсула еще не вернулась.

По пути в офис мне не давали покоя вопросы. Больше всего меня беспокоил перстень Барбары. Как он попал к Урсуле? О чем они с Барбарой говорили, когда я был у Фелисити, и Барбара принесла мои вещи в офис? Нужно найти разумное объяснение. Тайна – это очень здорово, но она должна когда-нибудь кончиться, чтобы разум мог вступить в свои права.

В такси громко работало радио. Оно мешало мне думать, но снова пробудило воспоминания. Голос человека, звонившего Урсуле. Я размышлял над словами этого типа, но затем по каким-то причинам вспомнил телефонный разговор в то утро, когда мы с Барбарой вернулись из Нью-Мексико. Тогда я разбудил Оза, и он рассказал мне свой сон про женщину, показавшуюся мне той брюнеткой, которую я видел в зеркале в коридоре отеля – Урсулой. Но голос в ее автоответчике был тем же самым голосом, голосом Оза. Это было невозможно, но ей звонил Оз.

Добравшись до офиса, я стал шагать взад-вперед по кабинету. Я не мог заснуть. Я устал, как собака, но сон не шел ко мне. Я думал об истории Макбета, придуманный Полом – «La Belle Dame Sans Merci». «Макбет убил сон». Но я не был Макбетом. Я никого не убивал. Я дремал на диване. Всю ночь я провел без сна, но закрыв глаза.

Сна все еще не было ни в одном глазу, когда раздался звонок в дверь, потрясший меня. Я вышел из транса, в котором мечтал о ней. Уже дважды звонил телефон, но этот далекий звон не затрагивал моего сознания. По факсу пришла пара посланий, одно из них – от Майка Адорно из Нью-Мексико. Его фильм, «Город-призрак», был почти готов, Майк чертовски устал, но был счастлив, и у него припасен для меня какой-то интересный рассказ о смерти в отеле, где я останавливался. Да, именно так – и подпись: «Привет Барбаре и моему любимому агенту – Майк».

Я встал с дивана и подошел к входной двери. За ней стояли полицейские – один в форме, другой нет. Ни одного из них я раньше не видел. Должно быть, что-нибудь, связанное с тем сбрендившим приятелем Алексис. Он выдвинул против меня обвинение. А может, что-нибудь похуже. Алексис беременна и хочет, чтобы я признался в отцовстве.

– Мистер Эллиотт?

– Да.

– Мистер Мэсон Эллиотт?

– Да.

– Можно войти? Мы из полиции.

– Что случилось?

– Я боюсь, мы принесли… плохие новости.

– Заходите.

Что-то, связанное с Урсулой. Она убита. Какой-то маньяк зарезал ее.

– Ваша мать – Фелисити Эллиотт, не так ли, сэр?

– Да. Она. – Я так и знал. Перепилась, упала и расшиблась.

– С сожалением должен сообщить вам, что ваша мать мертва.

– Расшиблась.

– Что?

– Я имею в виду, она расшиблась?

– Нет, ее убили.

– Убили?

– Почему вы сказали, что она расшиблась?

– Не знаю. Просто предположил.

– Когда вы видели ее в последний раз?

Я не мог толком вспомнить.

– Два дня назад… нет, три… дайте подумать…

Полицейские глядели на меня так, как будто я был главным подозреваемым.