Роковой мужчина

Я подошел к окну и через ажурные шторы увидел Урсулу, перемещающуюся по комнате. Она была в халате, похожем на мужской. Она открывала буфет. Комната, вероятно, предназначавшаяся для гостей, была почти не обставлена. Значит, это не спальня Урсулы, но глядя на то, как она здесь ходит, у меня сложилось отчетливое впечатление, что это ее дом, даже если она жила здесь не одна.

Из буфета она достала кожаный костюм, свалила его на кровать и исчезла из поля зрения. Когда она вернулась, на ней были только красные трусики и черные носки. Это было что-то новое. Я испытал странный шок. Урсула была почти голой, но это происходило не в фильме и не в моем воображении. Во-первых, это не производило никакого эффекта. Странно, но я не испытывал возбуждения, пока Урсула не начала надевать черную кожаную одежду.

Сперва она натянула брюки. Они были очень узкими, и она влезла в них не без труда. Может быть, она принимала ванну, и ее кожа еще не обсохла. Она едва не проиграла битву и обессиленно присела на край кровати. Раньше я никогда не видел и не воображал Урсулу в брюках. Она сидела на кровати, глядя едва ли не в мою сторону. Я отступил от окна на пару шагов. Наконец, она натянула брюки и встала, разглаживая черную кожу на ляжках. Она повернулась ко мне спиной, и я услышал звук застегиваемой молнии. Затем она наклонилась и покрутила задом, чтобы разместиться в штанах поудобнее. Это было более эротично, чем в кино, потому что я видел реальное, бессознательное и неуклюжее движение.

Затем настала очередь куртки. Она надела ее, по очереди просовывая руки в рукава. Молния застегнулась, спрятав ее грудь. Когда она надела черные кожаные перчатки, я понял, что наблюдаю стриптиз наоборот. Она полностью спрятала свое тело от меня, и я остался с одними лишь воспоминаниями.

Наконец, Урсула, влезла в кожаные ботинки, потопталась, чтобы они получше сидели на ноге, и вышла из комнаты. Свет погас.

Следующие две минуты ничего не происходило. Я терялся в догадках. Отойдя от окна, я оказался с другой стороны от темного дома. Затем я услышал, как распахнулась дверь гаража и бесшумно направился на звук. Кто-то приехал? Но я не слышал звука подъезжающей машины.

Наощупь двигаясь вперед в поисках позиции, откуда мог бы незаметно наблюдать за гаражом, я начал воображать, зачем она одевалась в кожаный костюм. Я представил, что она, как та героиня Джейн Фонды, по ночам приезжает к богатым клиентам и развлекает их сексуальными фантазиями.

Затем я услышал пулеметный треск мотоциклетного мотора. Подойдя к воротам гаража, я увидел Урсулу, в шлеме, подобно ангелу смерти, выезжающей из гаража на мотоцикле. В этом не было ничего эротического. Никто бы не мог сказать, что машиной управляет женщина. Она выехала в проулок и свернула на шоссе. Рев мотора затих вдали вместе с мерцающим светом единственной фары.

Наступила тишина. Звери, ночные птицы и далекие автомобили создавали причудливый звуковой фон. Решение родилось немедленно. Я должен проникнуть в дом. Дверь гаража осталась открытой. Я уверенно направился к ней. Это и мой дом, – говорил я себе, – Я имею право войти в него. Я хотел видеть интерьер дома так же страстно, как хотел видеть Урсулу.

Я вступил в темноту гаража. Там стояла машина, красная «хонда-сивик». В задней стене гаража оказалась дверь, ведущая в дом. Я надеялся, что она не заперта, и нажал на ручку. Ручка была тугой – ею редко пользовались. Наконец, она медленно повернулась, и я вошел в дом. Издалека донесся женский крик, за которым последовала тишина. Реакция на насилие, на известие о неверности, начало родовых схваток? А может быть, это прилетел крик из прошлого, отголосок безумного убийства, которое сделало Ла-Сьело знаменитым.

БЕССОННАЯ НОЧЬ

Я включил свет на кухне. Может быть, это было опасно, но необходимо. Я должен удостовериться, что сигнализация не включена. Но затем я понял, что она должна была сработать уже тогда, когда я вошел в дом из гаража. И вообще, если бы Урсула включила сигнализацию, то она бы, конечно, позаботилась и о том, чтобы запереть дверь кухни и закрыть гараж. То, что она вообще не заперла дом, само по себе было несколько странно.

В кухне было на удивление пусто. Я не видел никакого новомодного оборудования, которое характерно для домов в Беверли-Хиллз. В сущности, кухня выглядела так, как будто много месяцев здесь никто ничего не готовил. Я не чувствовал специфического кухонного запаха.

В центральном холле мебели было мало – большой дубовый стол, четыре тяжелых кресла, ветхий диван красной кожи, и широкий потертый арабский ковер, покрывавший пол, выложенный мексиканской терракотовой плиткой. Было похоже, что тот, кто жил здесь когда-то, выехал, оставив так мало мебели, что дом нельзя было даже сдать. Атриум освещался только огромным железным канделябром с шестью мерцающими белыми свечами, каждая толщиной в четыре дюйма. Из открытого камина исходил запах обгорелых поленьев из дерева гикори. Но сейчас огня в нем не было. Камин не разжигали несколько дней, а может быть, недель.

Я поднялся по скрипящим деревянным ступеням и огляделся. Этот дом принадлежал прошлому. Он мог стать сценой для пьесы викторианских времен, и совершенно не походил на то, как я представлял себе жилище Урсулы. Я видел ее в квартире современного дизайна, исключительно опрятной, чистой до умопомрачения, похожей на фотографии Хелмана. После просмотра «Галы» я временами воображал Урсулу в том доме на пляже. Правда, теперь меня в этой женщине уже ничто не могло удивить.

Четыре комнаты наверху были грязными, затхлыми и пустыми. Я включал свет и тут же выключал, чтобы убедиться в этом. Голые лампочки под потолком и больше ничего. Правда, в одной комнате стояла незастеленная кровать. Теперь я понимал, почему Урсула не беспокоилась о сигнализации. Здесь было нечего брать. Все ключи к ее жизни находились в главной спальне. Меня вел туда запах вербены.

Самая большая из верхних комнат, как и атриум, освещалась гигантскими свечами. Свечный дым тоже отдавал лимоном. Это была спальня Урсулы, навевающая религиозное чувство, подобно маленькой церкви. Я стоял перед алтарем – местом, где она ложилась спать и просыпалась, где она одевалась и раздевалась. В ризнице она принимала душ. Вон там она подкрашивала свои красивые губы, стоя перед иконой, которой служило ее отражение. Тайна пряталась здесь, как живое существо.

Порядка в спальне было немного, она скорее напоминала внутренности дамской сумочки. Здесь было тесно от мебели, большой и маленькой, предназначенной как для гигантов, так и для карликов. Дверь высокого шкафа распахнута, как будто кто-то внезапно выскочил изнутри. Сам шкаф был полон одежды на все случаи жизни – бальные платья, вечерние платья, брючные костюмы, даже подвенечное платье из кремового сатина с кружевами. Кто ее муж? Живет ли он с ней? Нет, мужской одежды здесь не было. Джемперы и белье раскидано на стульях, на незастеленной кровати, перед трюмо и по всему полу. У меня родилось чувство, что здесь жила не одна, а десять женщин.

Кроме того, здесь были горы книг – некоторые на полках, другие валялись на кровати или на полу. Я увидел полное собрание Д. X. Лоуренса, тома Бальзака, а на столике рядом с кроватью – «Пропавшую девушку». Насколько я видел, здесь не было новых книг, всей этой современной макулатуры. Только классика в старых изданиях.

На туалетном столике, заставленном старинными флаконами с парфюмерией, украшениями и тюбиками с помадой, я увидел бронзовый перстень. Я взял его и невольно выругался, узнав перстень. Это был перстень Барбары. Я подарил его ей год назад на день рождения, купив у нее же. Заплатил за него и тут же вручил ей.

Как он мог здесь оказаться? Может быть, Урсула случайно купила его в магазине? Нет, это невозможно. Барбара никогда не продавала дубликаты. Мне стало немного страшно. Интересно, ждут ли меня еще сюрпризы?

Я увидел черную лакированную шкатулку, попытался открыть ее, но она была крепко заперта – единственная запертая вещь в доме. Я поставил ее на место. На блестящей поверхности остались отчетливые отпечатки пальцев. Правда, я оставил отпечатки уже по всему дому.