Я- Хюррем! (СИ)

— Моя прекрасная Весенняя Роза! –лукаво улыбаясь, обнимала ее Айгюне. –Ни одна славянская ведьма не обучена искусству любви восточных женщин, а потому – сравняться с ними на ложе не сможет! Мужчинам не важен наш ум или иные качества. Их можно покорить только сладостью, которые они с другими девами испытать на ложе не в силах, нежностью и готовностью к материнству. Иное им недоступно. По крайней мере, султанам.

Махидевран краснела и понимала, что Айгюне — хатун права. Не своими познаниями в философии она привлекла Сулеймана когда — то, а тем, что умела сладко стонать и сжимать его копье своими внутренними мышцами, когда тот приходил к вершине страсти…

Интересно, обучена ли тому же Хюррем? И почему Сулейман не может отвести взгляда от этой мосластой девчонки с некрасивым лицом?!

Как — то раз баш — кадина поделилась своей печалью с Айгюне — хатун. Та задумалась надолго. Словесный портрет Хюррем удался плохо, и потому женщина была в затруднении. А по коротким сведениям, имевшимся у Махидевран о русской рабыне, разгадать секрет ее успеха оказалось непросто.

Но, в конце концов, они сообща его разгадали. И то только потому, что Махидевран вовремя вспомнила, как подкупленная служанка Хюррем обмолвилась – Госпожа умеет ублажать Господина ртом. И тот от этого возносится в Райские сады Аллаха.

Такого ни Махидевран, ни Айгюне — хатун себе представить просто не сумели. Как можно… брать в рот?! Ислам запрещает правоверным такую гнусность!

Но потом они обе поняли – Хюррем НЕ мусульманка. Да, она приняла ислам, да, она стала носить новое имя – но как была славянкой, так ей по сути и оставалась. И, возможно, славянская девчонка не считала это грехом.

— Не знаю, дочь моя, что больший грех – ублажить своего господина, как ему того требуется, или же прозябать здесь, позволяя другой занять положенное тебе место в его жизни и в его сердце… — как — то не выдержала Айгюне — хатун. Махидевран почувствовала, что из ее глаз вот — вот брызнут злые слезы. Ее власть, ее положение в обществе, ее сила – все в одно мгновение перечеркнули умелые пухлые губки рыжей колдуньи! –Тебе нужно вернуться. И заставить султана забыть эту девку.

— Но как?!

— Для начала, хотя бы раз сделать так, чтобы он призвал тебя на свое ложе. А дальше все будет зависеть от воли Аллаха и твоей искусности.

Задача казалась практически непосильной – пока любимый баш — кадины не сумел — таки вырваться к ней на один день. Проведя его в восхитительных любовных утехах, они вечером, лежа обнаженными на шелковых простынях, сообща придумали план, согласно которому ведьму требовалось отравить. Это было поводом – иного варианта сделать так, чтобы Сулейман призвал ее во дворец, Махидевран не придумала. А там уже все оставалось за ней. Искусство кокетства, актерское мастерство и знание слабых мест султана играли ей на руку.

И вот – этот заветный день наступил. За баш — кадиной приехала Нигяр — калфа с сопровождающими, чтобы забрать ее обратно в Топ — капы.

— Хюррем ребенка потеряла, — как бы ни к кому не обращаясь, сказала она. И баш — кадина неожиданно поняла, что все идет далеко не по плану…

Глава 9.

Меня переполняла адская злоба. Я металась по своим покоям, и не хотела слушать уговоры лекарши прилечь и отдохнуть, чтобы не вредить ребенку, которому и так досталось. Хотелось рвать, метать, и не было никаких сил дождаться приезда Махидевран. Сулейман тоже понял, кому выгодно было меня отравить, и решился на невозможное – отдать свою баш — кадину на суд мне. А увидев мою кровожадную рожу, понял, что жить ей осталось очень недолго.

— Хюррем! Очисти душу и отпусти свой гнев. Только тогда месть твоя будет праведной, — увещевал он меня. Я же молчала и только сверкала глазами. Эта черкесская дура не знает, с кем она связалась!

А я… я объявляю ей ДЖИХАД – священную войну мусульман! Имею право – и по рождению (я наполовину татарка), и потому, что приняла ислам. У меня есть на это право, и ни один в мире султан не посмеет мне возразить!!!

Или не сможет более считаться Хранителем веры. Уж я — то знаю, на что нажать. Юридическое образование и в Средневековье мне ой как пригодилось!

— Госпожа, да уймитесь уже! – не выдержав, рявкнула на меня Бейхах — хатун. Лекарша. Да отвяжется она от меня когда — нибудь, наконец?!

Вздохнув, я попыталась сосредоточиться на шевелениях сына внутри. Толкался он знатно, чему я радовалась, но меня преследовал страх. Один раз я уже напоролась на отраву, и того, кто мне ее подсыпал, так и не нашли. Как сквозь землю провалились исполнители! Хотя, кажется, в этом дворце по — другому и не бывает.

А это значит только одно – покрывает исполнителя кто — то очень высокопоставленный. И это не валидэ, и не Хатидже – им моя смерть никак не выгодна. Знают, что я буду молчать, да и шехзаде будущего уничтожить у них рука бы не поднялась. И остается только баш — кадина.

Неожиданно я замерла и растерянно уставилась на лекаршу.

— Что такое, моя госпожа? — мягко поинтересовалась пожилая женщина.

— Где сейчас Гюльфем?... — охрипшим голосом спросила я. Баш — кадина не единственная жена Сулеймана, и как я могла об этом забыть? У кадины Гюльфем недавно умер сын, и у нее тоже могли быть свои мотивы! Почему я не подумала про нее?!

— Гюльфем — хатун увезли в Старый дворец, бедняжка очень страдает после смерти шехзаде Мурата. Совсем от горя помешалась… — вздохнула Бейхан.

Я опять задумалась. Страдает, помешалась… Кто знает, что придет в голову помешанной? Тем более, от горя, постигшего ее со смертью единственного сына? Я помню свое состояние после смерти родных – и свою ненависть, и свое желание убивать!

Только вот здесь это осуществить проще. В наше время хотя бы ограничения какие — то есть на убийства, у нас другой менталитет. А здесь – варвары. Которым ничего не стоит подложить яд в пищу или питье беременной женщины султана.

Так, Хюррем, возьми себя в руки! Надо успокоиться и начать рассуждать логически. Ты же детективов перечитала уйму, неужели не сможешь расследовать это дело сама? От Ибрагима, которому поручено им заниматься, проку не жди. Я у него как кость в горле торчу, потому что стала заменять его для Сулеймана. И как же его это беси — ит…

Присев на кровать, я отпила немного лимонного шербета и попыталась привести мысли в порядок. Логика, только логика и голые факты.

В тот день, когда меня отравили, я ела только вместе с валидэ. Аппетит у меня в последнее время пропал – верный признак скорых родов. Прислуживали нам ее девушки. А приносил еду…

Я вздрогнула от страшной догадки. Еду приносил Сюмбюль — ага.

Нет, яд могли подсыпать и на кухне, к примеру, вот только там пищу пробует не только повар – и если бы была отрава, умер бы уже и он, и личный мой дегустатор! А нес еду… Сюмбюль. И в руки ее он никому не давал. Только вот и нашел меня тоже он – старался, искал…

Нет, черт с ним, зову его сюда, и пусть отчитывается!

— Сюмбюль — ага! – от моего крика вздрогнули и лекарша, и служанки. – Приведите ко мне Сюмбюля, живо!

Спустя десять минут перед моим грозным взором предстал бедный уставший евнух. Но теперь мне было не до его усталости. И не до жалости, если уж на то пошло.

— Выйдите все, я хочу поговорить с Сюмбюлем — агой наедине, — приказала я. И как только покои освободились, повернулась к побледневшему евнуху.

— Говори.

— О чем Вы хотели поговорить, госпожа? – промямлил он.

— О том, кто тебе приказал подсыпать яд в мою пищу.

Евнух побелел, как полотно. Ага. Выходит, не ошиблась я в своих предположениях.

— Госпожа… я… не понимаю..

— Все ты прекрасно понимаешь, — вызверилась я. –Еду нес ты. На кухне ее пробовали. И что мне прикажешь думать?! Сколько тебе заплатила Махидевран за то, чтобы ты это сделал?!

— Я не брал денег! –рухнув передо мной на колени, заголосил евнух. Мне было противно на него смотреть. Денег он не брал, видите ли! Так отравил, за идею! –Это … по личным мотивам…