Луны волшебное сияние

— По-моему, я наелась до конца дней своих, — произнесла Джейн, проглотив последнюю ложку восхитительного яства.

— И как, стоило сюда приезжать?

— О, да!

— Что ж, я рад.

И все-таки наслаждалась она не столько вкусной, изысканной едой, сколько этими несколькими часами, проведенными со Стефеном. И готова была обнаружить в нем и проницательный ум, и интеллигентность. А вот юмор, не сходившее с лица сочувствие и сердечное понимание многих проблем оказались неожиданностью.

Как выяснилось, он был ничуть не меньше удивлен ею. Они уже покинули террасу и прогуливались в ближней роще.

— Полагаю, жизнь вы вели совершенно беззаботную, — произнес он, — однако кажетесь прекрасно осведомленной в очень многих областях человеческого существования. Где же вы так много смогли узнать о жизни? Уж, наверное, не в школе!

— Разумеется, нет, — рассмеялась Джейн и подумала, как бы он удивился, узнав, что и сам послужил одним из источников ее знания.

Вспомнила утомительные недели в Глазго, выуживание информации для серии статей, когда приходилось целыми днями сидеть на жесткой скамье в суде, наблюдая буквально парад отбросов человеческого общества. В подобных обстоятельствах трудно было сохранить идеализм, еще труднее — по-прежнему изображать наивность и беззаботность.

Сколько журналистов, воспринимавших чужие трагедии как свои, утратили эту беззаботность.

— Джейн, вернитесь, — раздался, чуть насмешливый, голос Стефена. — Странная у вас привычка — уноситься в неведомые дали.

— Прошу прощения.

Она ускорила шаги, взволнованная и его близостью, и собственной реакцией на нее. Ноги скользили по земле, усыпанной сосновыми иголками, но рядом, готовый протянуть руку, был Стефен. Постепенно деревья стали редеть, и вот открылась поляна у подножия холма. Джейн уселась на сухую желтоватую траву, а он растянулся рядом, подложив под голову руки и запрокинув к солнцу худощавое лицо.

— Я и забыл, до чего здесь красиво. Как же давно я здесь не был.

— Иногда лучше и не возвращаться.

Он помолчал, словно обдумывая услышанное, потом сказал:

— На этот раз даже еще лучше. Тогда я был здесь один.

Джейн залилась румянцем и отвернулась, надеясь, что он ничего не заметил. Господи, что за глупость — краснеть только потому, что мужчина преподнес тебе комплимент! Возникшее между ними молчание углублялось, тяжелело от невысказанных мыслей, становясь напряженным; пришлось его прервать:

— А вы смелее меня, Стефен. Я всегда считала нелепым возвращаться по собственным следам.

Он улыбнулся:

— Что это вы вздумали быть циничной?

— И вовсе я не цинична, — возразила она. — Просто считаю, что нам свойственно идеализировать прошлое, или придавать нашим минувшим страданиям небывалую силу. Вернитесь на место, некогда осиянное для вас счастьем, и, наверняка найдете его тусклым и мертвым. Повстречайтесь с прежней любовью и, наверняка найдете ее…

Она оборвала себя на полуслове, сожалея о сказанном. Но слово — не воробей, вылетит — не поймаешь, да и забыть уже невозможно.

— Может, вы и правы. — Голос его был едва слышен. — Надеюсь, Господь пошлет возможность это выяснить.

— Возможно, вы встретите ее.

— Кого? — резко спросил он.

— Джорджину.

Джейн ожидала вспышки гнева, но услыхала только вздох.

— Если такая встреча произойдет, я вам сообщу. Обещаю. — И он вскочил на ноги. — Пойдемте, милая, уже пора, не то мы опоздаем на теплоход.

— Для моей репутации это было бы ужасно, — засмеялась она.

— Вот уж не думал, что вы, молодые, беспокоитесь об этом. Я-то старомоден, потому и беспокоюсь.

— Когда мужчина говорит, что старомоден, это, в общем-то, означает, что для себя он избирает одни правила жизни, а для своей подруги — другие!

Густые черные брови удивленно поднялись:

— А что это означает в частности?

— Просто мужчина предпочитает иметь свою собственную жизнь, а от жены требует безусловной верности и растворения в нем.

Стефен кивнул.

— Вы, разумеется, правы. Мужчина и женщина совершенно по-разному воспринимают акт любви. Для него это может быть просто физиологической потребностью, для нее же зачастую — способ восприятия самой жизни. — Несколько ярдов они прошли молча. — Корни того или иного отношения к женщине нередко находятся в детстве и отрочестве, — задумчиво продолжал он. — Мать моя, женщина очень гордая, перенесла бездну страданий из-за отца, которому неведомо было даже слово такое — "верность", и я вырос с твердым намерением никогда не относиться к женщине так, как отец относился к матери. Если женюсь, хочу, чтобы наше с женой уважение и доверие были взаимными.

— Понимаю, — мягко откликнулась Джейн и, повернувшись, улыбнулась Стефену.

Солнце превратило ее волосы в золотой нимб и затемнило глаза так, что они замерцали, словно сапфиры.

— Вы выглядите такой невинной и чистой, Джейн. Просто с трудом верится…

Он замолк, а она вопросительно подняла брови:

— С трудом верится во что?

— Ни во что, — был резкий ответ, и он быстрым шагом направился к машине.

Глава пятая

В Канны они вернулись уже под вечер и медленно пробирались по заполненным народом улицам к порту.

— Ну как, поедем прямо на теплоход или же прогуляемся пешком по набережной Круазетт?

— Пожалуй, прогуляемся.

Он сделал таксисту знак остановиться, и, пока расплачивался, Джейн выбралась из машины и пошла через променад к пляжу.

— Вы забыли сумочку, — сказал Стефен вслед и схватил сумочку за раздутые бока. Под пальцами громко захрустела бумага, и он заулыбался: — Ого, ну и объемное же письмо вы насочиняли кому-то.

Джейн похолодела. Ее статья в "Морнинг стар"! Вот был бы ужас, если б сумочка раскрылась и, плотно исписанные, листы попались бы ему на глаза. Вернувшись, она почти вырвала у него сумочку и сунула под мышку.

— Нужно найти почту и отправить кое-какие открытки.

— Так надо было отдать корабельному казначею! Ведь отправка письма с берега обойдется очень дорого.

— Просто я буду чувствовать себя увереннее, если отправлю сама.

— Ну ладно. Пошли, найдем почту, и вы обретете свою уверенность.

Они прошли по улице вверх, свернули за угол, но Джейн ничего не замечала, поглощенная только одной мыслью: как бы зайти на почту одной и незаметно отправить письмо Фрэнку Престону. И потому с удивлением взглянула на Стефена, когда тот стал тоже подниматься по лестнице.

— Вы можете и не идти со мной внутрь, — быстро проговорила она.

— Ничего, я подожду там, может, и себе куплю марок.

— Нет, правда же, не нужно, я благодарю. — И, вырвав у него руку, бросилась вверх, перескакивая через ступеньку, и нырнула в дверь, словно кролик в нору.

Но и внутри, торопясь к ближайшему окошечку, все еще с испугом оборачивалась, чтобы удостовериться, что он не идет следом, что все-таки оставил ее одну. Дрожащей рукой вынула пухлый конверт, протянула клерку и успокоилась, только когда конверт исчез в одном из желобков.

Когда она вышла, Стефен ждал, прислонясь к стене, с серьезным, неулыбчивым лицом. Молча, они свернули на набережную Круазетт и направились к порту.

— Пора и возвращаться, — пробурчал он. — Я устал.

Легкость, которую они еще недавно ощущали друг с другом, сменилась сухой официальностью. Джейн, как ни старалась, не могла понять, почему его так разозлило ее желание пойти на почту одной. Для него это должно было выглядеть всего-навсего как забота о том, чтобы он не дожидался в душной атмосфере, пока она выполнит необходимые формальности. Нет, он решительно не имел никакого права вот так, с сердито-недовольным лицом вышагивать рядом! Надо же, день, так мило начатый и так славно проведенный, заканчивается так грустно. Непривычные слезы ожгли глаза. "Еще чего, плакать над такой ерундой!" — сердито прикрикнула Джейн на себя мысленно и сморгнула слезы. Просто она за сотни миль от дома, в чужой стране, среди чуждых людей, вот и реагирует так. Если б только можно было не притворяться, стать самой собою! Нет, все-таки невыносимо знать, что Стефен сердится. Джейн схватила его за руку: