Леди Малфой (ЛП)

В этот раз её глаза невольно наполнились слезами, а голос дрогнул на последних словах. Когда Гарри первый раз рассказал ей новости, она чувствовала злость и волнение. Но к этому моменту раздражение утихло, оставляя после себя только парализующий страх за лучшего друга. За то, что она может больше никогда не услышать его испуганный возглас, когда в углу комнаты обнаружится паутина с огромным пауком размером с галеон. Что она больше никогда не услышит его радостные крики после победы Пушек Педдл. Что она больше никогда не увидит его рыжие волосы, которые идеально сочетались с цветом его лица, когда он злился.

Она почувствовала, как Драко мягко сжал её ладонь. Он всё ещё был слишком слаб, чтобы разговаривать — или просто понял, что словами всё равно не поможешь. Никакое утешение не могло облегчить агонизирующую боль от вида пустующей кровати.

Гермиона, всё ещё сидя на стуле, склонила голову на подушку Драко и закрыла глаза. Она почувствовала, как он приподнял руку и обнял её за плечи, а потом придвинулся ближе и поцеловал её в лоб. Гермиона ощутила знакомое успокоение от его прикосновения и невольно подумала о том, что больше никогда не хочет с ним расставаться.

========== Глава 39. Живи и дай жить. Часть 2. ==========

— Ты вроде хотел связаться с Джинни — узнать, всё ли в порядке? — спросила Пэнси, когда они с Гарри возвращались назад по длинному коридору, каждый из них нёс по две упаковки с сэндвичами и коробку с виноградным соком.

— Не сейчас, — пробормотал Гарри и нахмурился, словно сама мысль о разговоре с Джинни терзала его, и Пэнси быстро поняла почему.

— Не хочешь врать ей насчёт Рона?

Он кивнул.

— Она захочет узнать, как он, а я просто… Я не знаю, что ей сказать.

Они продолжили путь в молчании, и тишина быстро начала тяжело давить на плечи. У себя в голове Пэнси отчётливо слышала всё, что они боялись произнести вслух. Рон мог умереть. Он мог уже сейчас лежать в одной из этих комнат, мёртвый. Любой из встречавшихся им целителей мог направляться к их палате, чтобы сообщить страшную новость. Может, один из них уже репетировал сочувственную речь. «Мне жаль, но мы потеряли его». Или: «Его организм оказался слишком слаб». А может, целитель просто переступит порог, сожмёт губы и мрачно покачает головой, позволяя жестам высказать всё вместо слов.

Она замедлила шаг и как-то незаметно оказалась в нескольких метрах позади Гарри. Заметив это, он остановился и обернулся, только теперь замечая потерянный вид Пэнси. Она не плакала, но её взгляд был затуманен. Гарри протянул руку и мягко сжал её ладонь.

— От тебя сейчас всё равно ничего не зависит.

Пэнси вышла из задумчивости и встретилась взглядом с зелёными глазами Гарри.

— Да, да, — кивнула она. — Слушай, я выйду прогуляюсь немного, если ты не против.

— Да, конечно. Ты в порядке?

Пэнси снова кивнула. Ей уже и без того было стыдно, что она так расклеилась, да ещё и на глазах у Гарри, и последнее, чего ей сейчас хотелось, это чтобы он увидел её ещё и в слезах. Гарри несколько секунд пристально изучал её лицо, но, видимо, почувствовал, что Пэнси действительно хочет побыть одна, поэтому ещё раз ободряюще сжал её ладонь на прощание и зашагал прочь, не произнеся больше ни слова.

Она с благодарностью отметила отсутствие драматизма. У Пэнси уже давно не было возможности просто посидеть в тишине и одиночестве — по крайней мере, насколько это было возможно в контексте больницы. В последнее время она так много думала о Лестрейндже и Кассиусе, о Драко и Гермионе, что ощущала себя дополнением к их историям. И ей было сложно осознать, что всё наконец закончилось. Драко выжил. Адрия покоилась с миром. Смерть Натали отомщена. Как и смерть родителей Драко. Пэнси получила своё возмездие.

А что теперь?

Она поёжилась, уютнее закутываясь в больничный халат. Рон остался единственным живым человеком, за исключением Драко, кто знал, что скрывала тонкая ткань на её спине. Огромный шрам в виде креста, навсегда изуродовавший кожу. Она всю жизнь была куском глины, из которого её семья лепила то, что хотела, и то, что было выгодно. И пока родители добивались внешнего совершенства, они уничтожили её душу и веру в себя. Для них Пэнси всегда была не больше, чем инвестицией в будущее.

Она нашла временное утешение в Драко. Он всегда хорошо к ней относился, Пэнси питала к нему нежные чувства, и до недавнего времени этого было вполне достаточно. Но не теперь, когда она смогла, наконец, вырваться из плена собственного страха и ощутить — пусть и на мгновение — чего себя лишала: нежности тихого шёпота, тепла любящего прикосновения и чувства волнительной незащищённости, когда её секреты перестали принадлежать только ей, когда рядом оказался человек, готовый разделить с ней её прошлое и принять его.

Пэнси задумчиво пошла дальше по коридору и через некоторое время добралась до внутреннего дворика. Солнечный свет немедленно опустился на бледную кожу, даря тепло. Дикие цветы, заросшие кусты и небольшой фонтан подняли Пэнси настроение, и она присела на одну из пустующих скамеек.

Возможно, последние события были наказанием за её связь с Пожирателями, и каким же болезненным оно оказалось. Вселенная показала ей, каким замечательным может быть мир, и тут же всё отняла.

— Хорошие люди не должны умирать, — негромко произнесла Пэнси. Во дворике она была совершенно одна и сама не знала, к кому обращалась. Но почему-то ей было очень важно произнести это вслух. — Они должны жить долго и счастливо, а не страдать за ошибки других людей.

На последних словах её голос дрогнул, и Пэнси закрыла лицо ладонями. Она чувствовала себя просто ужасно: слёзы неконтролируемым потоком заструились по щекам, нос покраснел и распух, и она всхлипывала каждую секунду, пытаясь остановить поток соплей, норовивших добавить красок и без того не самой прекрасной картине. Впервые Пэнси Паркинсон не была идеальной. И впервые она чувствовала себя настоящей и живой.

*

Оставив Пэнси, Гарри сделал небольшой крюк, прежде чем возвращаться в палату. Он направился в больничную совятню и потратил как минимум двадцать минут, придумывая, что написать Джинни. Она наверняка с ума сходила от волнения, и Гарри собирался сказать ей, что они в безопасности. Но в то же время он не хотел ничего сообщать о состоянии Рона, пока у него самого не было точной информации. Поэтому, спустя десять черновиков и безуспешных попыток придумать невымученный текст, он наконец остановился на последней версии письма, которая звучала наиболее приемлемо.

Джинни, мы выбрались из поместья, Лестрейндж больше не доставит проблем. Разгребаю этот бардак, скоро буду дома.

С любовью,

Гарри.

Он протянул сложенный пополам пергамент темноволосой женщине за стойкой вместе с кнатом. Она аккуратно прикрепила письмо к лапке сипухи и открыла окно, позволяя сове вылететь.

После этого Гарри решил пойти в обход и выбрал наиболее длинный и извилистый путь к палате: ему тоже требовалось время, чтобы проветрить голову. Когда Гарри, наконец, добрался до малфоевского крыла больницы, он чувствовал себя немного спокойнее, зная, что как минимум Джинни будет уже не так сильно за них переживать. Он открыл дверь в палату, переступил порог, и ложное чувство спокойствия мгновенно испарилось.

— Рон! — выдохнул он.

По крайней мере, Гарри решил, что это именно он. Затылок Гермионы закрывал обзор на лицо человека, который сейчас занимал кровать Рона, пока сама она склонилась над ним, её плечи нервно вздрагивали. Голова Драко, сидевшего на соседней кровати, была повёрнута в их сторону. Услышав голос Гарри, Гермиона немедленно обернулась, в её глазах стояли слёзы, и всё лицо покрылось красными пятнами.

— Гарри! — всхлипнула она.

Выйдя из оцепенения, он бросился к кровати друга.

— Нет, нет, нет, нет… — бормотал Гарри, с каждым словом его голос становился всё слабее. — Рон…

Гермиона подвинулась, позволяя ему подойти ближе, когда он наконец заметил едва заметную улыбку на её губах. И только теперь понял, что её слёзы были слезами радости. Рон лежал на кровати с открытыми глазами и слабой, но искренней улыбкой на лице, которая засияла ещё ярче, как только он увидел Гарри.