Наследство в глухой провинции

Лариса Кондрашова

Наследство в глухой провинции

Глава первая

Меня зовут Лариса Сергеевна Киреева. Мне двадцать пять лет. Я — бизнесвумен. Это английское словечко прижилось в нашем лексиконе, наверное, потому, что аналогичное русское — деловая женщина, — во-первых, длиннее для произношения, а во-вторых, прилагательное «деловая» кажется слишком уж затертым и смахивает на блатной жаргон. «Ты — деловая, да?» — обычно говорят женщине, когда хотят ее задеть…

Но это я отвлеклась. От анкеты, которую мне подсунул мой — опять английское словечко! — бойфренд Коля Дольский. Он вообще обожает всякие анкеты и тестирования, и потому частенько, бросив читателю клич «Познай себя!», публикует письма с ответами респондентов в своей газете. А потом анализирует их как ведущий журналист края. И региона. А также просто известный в масштабе страны труженик пера. Хотя логичнее было бы давать слово психологу.

Тут я умываю руки. Мнение насчет известности его как журналиста сугубо Колино, я в этих делах не разбираюсь. И если читаю местные газеты, то лишь когда господин Дольский сует их мне под нос со словами: «На, почитай! Хоть будешь знать о проблемах своей малой родины. В том ключе, в каком их подает профессионал».

Коля прав, женщине нужно гордиться своим возлюбленным, но мне как-то все равно, каков он как профессионал. Достаточно того, что я считаю Дольского неплохим человеком. Профессионализмом Николаши пусть озабочивается редактор.

Хорошо, сам ведущий журналист об этом не догадывается, а то шуму было бы, не приведи Господь!

Моя мама смирилась… вернее, пытается смириться с тем, что я не выхожу замуж, а живу с мужчиной в гражданском браке. Но поскольку для меня она хотела бы совсем не такого мужа, как Дольский, то и предпочитает не вмешиваться. Авось вопрос решится сам собой.

Браком наши отношения трудно назвать. Даже гражданским. Все-таки он предполагает общее хозяйство, а я всего лишь изредка остаюсь ночевать в Колиной комнатушке в общежитии.

Куда больше мне нравится проводить ночи в родительском доме, где у меня отдельная комната, милые, привычные сердцу вещи и где я никогда не чувствую и малейшего напряжения, чего не скажешь о Колиной комнатушке. Куда может заявиться кто угодно. И где кровать расположена прямо напротив двери…

А еще моей маме никак не дается это самое словечко — бойфренд. Она не может его запомнить, потому частенько говорит мне: «Звонил твой этот, как его, грейпфрут!»

Дольский — человек предусмотрительный. Он никогда не станет плодить врагов, если можно взращивать друзей. К моей маме он откровенно подлизывается. То говорит, что у нее голос молоденький и он все время путает нас, то, увидев ее на каких-нибудь торжествах, где оказывается с ней вместе, восклицает: «Вы потрясающе выглядите, Софья Игоревна!»

Наверное, поэтому мама, хоть и скрепя сердце, Николашу принимает и позволяет целовать ей руки, когда приглашает Дольского на семейный ужин.

— Что за хренотень ты опять пишешь?!

Моя шефиня Ольга Кривенко. Вошла тихо, я и не услышала, вся в творческих муках. Прошествовала мимо меня к раковине за перегородкой помыть руки и протащила мимо шлейф ароматов дорогого французского парфюма.

— «Дыша духами и туманами!» — продекламировала я, нарочито жадно вдыхая воздух.

Олька все равно не разберется. По-моему, она вообще не знает наизусть ни одного стихотворения. А уж кому принадлежат те или иные строки, ее бесполезно и спрашивать…

Кривенко — технарь чистой воды. Окончила наш университет, факультет прикладной математики, и не читает художественной литературы, убежденная, что это лишняя трата времени. До нее с таким оригинальным подходом к художественной литературе мне не приходилось сталкиваться, У нас вся семья читающая.

Зато на периодику моя подруга обычно денег не жалеет и потому частенько рассказывает мне, что в стране происходит, где и с кем сейчас встречается наш президент, о чем говорят в Думе и какая из звезд эстрады выкинула очередной фортель, отчего «желтая пресса» с удовольствием полощет ее имя…

Я тоже окончила факультет прикладной математики, только в Москве, но, как всякий цивилизованный человек, несмотря на техническое образование, поэзию почитываю. Как и прозу самого разного направления — от Пелевина, Улицкой, Кортасара до Веллера. В ответ на информацию о событиях в стране и мире я образовываю подругу в вопросах литературы, и такой наш с ней симбиоз определенно дает положительные результаты. Мы с ней такие умные, просто дальше некуда.

— Ты как скажешь! — донеслось из-за перегородки; шефиня не оценила мою образованность в части цитирования Блока. Решила, наверное, что это экспромт.

Я опять склонилась над анкетой. «Как Вы считаете, — спрашивали умники, — строчки из стихотворения Некрасова «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет» к современной женщине применимы?»

А мне сразу пришли на ум современные же стихи: «Ей жить бы хотелось иначе, носить драгоценный наряд, но кони все скачут и скачут, а избы горят и горят!» К сожалению, я не могла вспомнить автора и мучилась бы еще неизвестно сколько времени, если бы не скользнула дальше по строчкам: «Ваше отношение к Ленину?» Этого я уже не смогла выдержать. Определенно разработчик анкеты все время старался скрестить ужа и ежа.

Потому я просто положила анкету в стол и обратила взор к вошедшей подруге.

— Опять Добровольский тебя озадачивает? — ехидно заметила Ольга, намеренно искажая фамилию моего дружка, кстати, самим им придуманную, потому что его подлинная звучностью не отличается. — Один раз послала бы его подальше и не знала никаких заморочек. А твоя глупая деликатность только плодит захребетников вроде Николки… Никто мне не звонил?

— Никто! Тишина и застой! — будто отрапортовала я, хотя могла бы и не злорадствовать — звонок, которого ждет Ольга, нужен нам обеим, но она была так уверена, что из Москвы ей позвонят, так воображала: «Он у меня в кармане!» — имея в виду нашего оптовика, что теперь я не прочь ее слегка укусить.

Здесь надо бы поподробнее рассказать, кто такая моя шефиня и кто я при ней. Как нам удалось таким молодым — шефиня чуть старше меня, ей двадцать восемь лет — стать соучредителями фирмы, продающей оргтехнику.

В свое время, когда я грызла гранит науки в Московском университете, со мной на курсе учился итальянец Серджио Карлоне. Вернувшись на родину, он с помощью родственников организовал фирму по продаже этой самой техники — компьютеров, принтеров, факсов и прочего.

В Италии ему было трудно развернуться из-за обилия конкурентов, и он не нашел ничего лучшего, как обратить свой взор на Россию. Не мудрствуя лукаво Серджио приехал в наш город, нашел меня и чуть ли не потребовал, чтобы я срочно подыскала ему надежных партнеров.

Я в ту пору работала в вычислительном центре, ни о каком бизнесе не помышляла, а за советом обратилась к моей подруге и коллеге Ольге Кривенко — она как раз встречалась с одним молодым банкиром, который, видимо, сгоряча пообещал возлюбленной, что под толковый бизнес-план он помог бы ей выбить кредит.

Словом, когда я подошла к Ольге с просьбой подобрать для Серджио подходящих партнеров, она сказала:

— Мы с тобой будем этими самыми партнерами.

Я было подумала, что подруга шутит. Организовать фирму по продаже оргтехники в той среде, которую у нас занимают исключительно мужчины?! Да они схарчат нас без соли и хлеба!

— «Безумству храбрых поем мы песню», — заметила я. — Ты хорошо подумала?

На что подруга ответила прозаическим:

— Не боись!

Услышав наше предложение о совместной работе, Серджио расхохотался. Мы втроем как раз сидели в ресторане, в отдельном кабинете, чтобы никто не мешал, и ведение переговоров взяла на себя Ольга.

— Оля, ты шутничка! — сказал он с сильным акцентом, но вполне понятно. — Разве в вашем городе нет мужчин, занимающихся продаванием компьютеров?