Отравленная роза (СИ)

- Я немного задержался, – почти уверенно произнесла она, совершая рукопожатие. – Домашние дела, знаешь ли.

Капля грусти появилась в выражении лица Кэрроу. Она не пыталась продлить физический контакт и быстро убрала руку, правильно, чтобы не искушаться.

«Когда же ты забудешь этого ублюдка? Сегодня твой день, твой праздник, личный фурор!»…

Почему то отчетливо хотелось, чтобы «третий лишний» покинул их компанию, но Северус пристально вглядывался в глаза Амикуса, ища намеки на неотъемлемую причастность к судебному процессу. Так оно и было, но что случилось, почему Аллегры не было на слушании в облике Гормуса, и как ей удалось справиться с Джейн? Пока кругом свидетели тайна остается тайной. Доброжелательное аристократичное лицо Амикуса скрывало едва различимую агрессию, а может, наоборот тоску. Маска безразличия была фальшивой, и пускай заметно это было лишь Люциусу, но теперь, зная натуральную душу Аллегру, он мог понимать и видеть отчасти то, что творится у нее внутри…

Страдает. Возможно, иллюзия, лишь предрассудки, Люциусу казалось, что юная душа сейчас излучает бесконтрольную силу притяжения, магнетизм, адресованный вовсе не ему. Северус не пытался копаться их в мыслях, слишком опрометчиво раскрывать предательство, крысятничество и шпионаж для Дамблдора, а он далеко не идиот.

- Итак, мне казалось, я что-то пропустил, – напомнила Аллегра.

- О, это было весьма поучительно для нашего министра магии, – отозвался Люциус, сверкая глазами.

- И кто бы мог подумать, что Уэмпшир окажется виновен, – сетовала она наигранно. – Северус, какими судьбами здесь ты, неужели привело любопытство? – весьма двусмысленно цеплялась она.

- Возможно, именно ради праздного любопытства, но, увы, мне уже пора, – сказал он внезапно, пресытившись фарсом.

Странное ощущение, словно в душу нагадили, её взгляд в сторону удаляющейся черной фигуры. Искра неблагоразумной слабости, боль, только сейчас Амикус позволил себе некую болезненную гримасу, на мгновение оскалив зубы.

- С тобой все нормально?

- Не совсем, – ответила она, переместив руку на живот, но тут же одернула себя и встала ровно.

- Стоит вернуться в поместье, – сказал Люциус, видя, как болезненно осунулось лицо мужчины напротив.

- Ничего страшного, я выпью обезболивающее, оно помогает. Мне ещё нужно наведаться в Отдел по работе с прессой.

Но её взгляд потерялся в толпе, там, где исчезли полы черной мантии и ее обладатель.

- В восемь в поместье, – монотонно изрекла она и внезапно развернулась и пошла в сторону лифтов.

Люциус даже не успел ничего сказать, её и след простыл. Философия жизни – гениальность не возникает на пустом месте, а произрастает из скрытой шизофрении. Не ученая, не алхимик, не психолог, не великий писатель, возможно, хитрый комбинатор, но она слишком юна, чтобы удостаиваться подобных званий. Он не знал насчет гениальности, но предпосылки к шизофрении были, и в то же время это безумие способно доводить импровизацию до выгодного финала. Подобные таланты имели ни с чем не сравнимое притяжение. Несмотря на все неудачи в жизни, непонятное везение окупало все её недостатки. Прыткость, реакция. Способная девушка, уникум, совершенное безумство, самопожертвование во имя благодарности. Она валится с ног из-за ранения, но продолжает упорно двигаться вперед, восхищая, заставляя глупо смотреть в след…

Люциус снова не видел лица-маски, маскарада, а заглядывал прямо в её душу…

Люциус пересек камин и оказался в гостиной поместья Кэрроу. Как всегда полумрак, и как можно жить в такой мгле? Свечи экономит? Аллегра блистала сегодня, была на высоте, хотелось отпраздновать это первое совместное дело повышенной серьезности, хотя вряд ли она будет пить, ведь рана еще не зажила. Удивительно как быстро её дар справлялся, но все же не моментально. Мерлин, им удалось посадить Уэмпшира! Нет, все не так, это ей удалось посадить Уэмпшира. Все лавры королеве, его роли там не было. Хрупкие плечики вновь доказали, что способны на многое. Тишина, неуют дома, словно все вымерло, здесь, казалось, было даже меньше прекрас, чем в Малфой-мэноре. Лежащая на ковре полоска света из-за чуть приоткрытой двери кабинета чуть подрагивала, отражая свет непостоянства пламени камина. Ни единого звука, словно там никого не было. Люциус практически не ошибся. Там не было никого бодрствующего.

Заложив руки под голову, Аллегра спала на софе, волосы спадали на лицо и колебались от дуновения сонного дыхания. Не дождалась гостя. Но Люциус не торопился покидать поместье и, в частности, комнату, оставлять уставшую героиню последних событий. Признаки волнений и боли исчерпали себя на разглаженном лице. Она не была похожа на ангела, скорее на дремлющую дьяволицу, сложившую перепончатые крылья на время Морфея. Люциус ошибался насчет алкоголя и её состояния, похоже, праздник начался без него. Графин с виски был почти полон, да и стакан тоже, всего несколько глотков… Просто бессилие взяло свое. Не сводя глаз с хрупкого создания в позе эмбриона на диване, он приблизился и сел в кресло рядом. Сложил руки на трость, стал наблюдать, искать повод разбудить, ведь еще были дела, но он не мог.

Изгибы бедер и талии проглядывали за тканью свободной мужской рубашки. Даже не переоделась, пришла и упала, зря не прислала Диппи, чтобы отменить встречу. Черные брови строгой линией немного хмурили нежное лицо, подливая страсти и внешней агрессии. Нижняя губа немного подрагивала, словно она произносила какие-то тихие заклинания. Да, спорить сложно, красива в пору юности, так похожа на мать, обаятельна, и так же несносна в характере – хотя в Аллегре прослеживалось больше агрессивности. Именно сейчас Люциус ощутил ту самую силу вейлы, невзрачную, едва заметную, но когда обнаружишь, бросающуюся в глаза. Интерес возрастал постепенно, из замарашки, мальчишки, впервые пересекшей порог его дома, она превратилась в грациозного лебедя, как он и предполагал – отличного от всех остальных: не белого, не черного, а чего-то среднего – идеальное сочетание души и расчетливости. Движение, смена положения, она легла на спину на коротком диване, ноги согнуты в коленях, мыски упираются в впадину меж подлокотником и ложем, а сонная рука непроизвольно потянулась назад и неуклюже легла на колено Люциуса ладошкой вверх. Он едва сдержал смешок, да, в этом, пожалуй, было что-то юмористичное, неуловимое, понятное только ему, а главное, он не знал, что с этим делать. Дотронешься, скинешь, может проснуться, но так хорошо наблюдать за чужим сном, когда даже самый отъявленный злодей кажется безобидным ребенком…

Небольшая струйка черных волос прилипла к розовым губам и вздымалась от легких потоков воздуха. Рот был приоткрыт, но надежда услышать храп развеялась. Он вспомнил, как застал ее в библиотеке в своем поместье, храпевшую нараспев в окружении собак и Грозового Перевала.

Тонкие пальчики невольно дергались в мире грез. Нервное… Мужская ладонь отпустила трость, и неожиданно для самого себя Люциус коснулся её кисти, аккуратно, без резких движений. Аллегра не проснулась. Шероховатый палец прошелся вдоль по запястью, по узеньким дорожкам вен и обратно, переходя на мягкие линии жизни. Кожа была немного прохладной, приятной на ощупь, бархатистой. От прикосновений нервные сокращения мышц Аллегры прекратились, и ладонь немного приоткрылась, впуская в себя осторожные мужские пальцы, обволакивая сильной энергетикой неизвестной природы. Трость была облокочена на журнальный столик, осмелев окончательно, Люциус поднял сонную кисть и заключил в теплые ладони полностью, словно согревая, выбивая холод из тела, даруя спокойные сновидения. Ему было хорошо вот так просто сидеть с ней. Со стороны могло показаться, что это сцена из больничной палаты, где родственник пришел навестить пациента, поддержать, оказать моральную помощь, но он не был ей родственником… Возможно, коллега, о наставнике и речи не шло. Не направляющий, равный по статусу, он даже не был другом, да и не хотел им стать… Позвякивание целомудренных фраз в голове, напоминающее о ее возрасте, предпочтениях, небольшой забавной шизофрении, попросту игнорировалось. Всё что хотелось, это видеть женщину, и он видел её: в ясных серых глазах, в грации, изяществе колкостей, несогласии со всем миром, самоуверенности и, конечно же, манерах. Такая разная, Аллегра может быть сорванцом, стервой, мучительницей, неадекватной в суждениях и даже алкоголичкой, а иногда бывает честной, открытой, с львиной долей благоразумия и даже самопожертвованием. Многогранная личность еще не растеряла «живость жизни».