Антиутопия (ЛП)

Малдер явно пристыжен. Он с минуту упорно разглядывает свои ботинки, а потом и вовсе куда-то исчезает на целых полчаса. К тому моменту, как он снова предстает перед нами, мальчик успевает помочь мне обработать ссадины на локтях и смыть кровь с лица и попутно объясняет, что обычно покупают на виски и сигареты — шлюх. Согласно его версии, он просто мысленно отметил, что Малдеру теперь все равно нет нужды платить за секс, ведь у него есть я.

Не уверена, что сама бы сдержалась и не устроила бы тебе хорошую выволочку, Малыш, если бы знала, о чем ты подумал. До физической расправы бы не дошло, конечно, но это уже слишком даже для меня. Я понимаю, этот ребенок не помнит времен, когда женщин использовали для чего-то еще, помимо секса, он еще маленький и слышит то, чего не понимает в силу возраста, и…

И я опять разревусь, если не возьму себя в руки.

Мой мозг со всем этим просто не справляется.

Малдер появляется так же бесшумно, как исчез. Я не собираюсь с ним заговаривать, и лучше ему даже не пытаться подслушать мои мысли. Пусть, если хочет, изобьет меня до полусмерти, но я не собираюсь молча наблюдать, как он обращается с собственным сыном.

— Прости, Скалли, это не повторится. — Судя по выражению его лица, он говорит искренне.

Я так хочу ему верить, что действительно верю. Он просто был не в себе из-за того, что я пострадала в аварии, и сорвался. Мой Малдер никогда бы не ударил ребенка.

Поднявшись я обнаруживаю, что с трудом держусь на ногах: меня шатает из стороны в сторону, и Малдер подхватывает меня на руки, а я бурно протестую. К моему величайшему изумлению, он отпускает меня без единого возражения. Я все время невольно жду, что Малдер станет меня к чему-нибудь принуждать, но вместо этого между нами установился странный баланс, позволяющий мне вновь ощутить себя сильной. Чувство, от которого я отвыкла за эти годы. И за одно это уже испытываю к Малдеру благодарность.

Он привычно дотрагивается рукой до моей спины, ведя меня к машине, а затем, когда я усаживаюсь на пассажирское сиденье, туго затягивает ремень безопасности. Я бы поцеловала его, если бы так не боялась, и поэтому только сжимаю его руку. Малдер продолжает вести машину к неизвестной мне цели, а Малыш сидит сзади и с блаженным видом поедает горсть за горстью мятные конфетки. Малдер вручил ему целый пакет, видимо, в качестве ветви мира.

Прости и ты меня, Малдер. Прости, потому что где-то в глубине души я ощущаю ответственность за то, кем ты стал.

Современная наука, творимая критичными умами, бестрепетно пытающимися проникнуть в самую суть природы, имеет дело не только с неоспоримыми фактами, но и с серьезными рисками: риском впустую потерять время, обжечься на неудачах, ничего не добиться. Это все равно что пытаться взломать невероятной сложности сейф, на котором установлен изощренный секретный замок, придуманный самим Господом Богом.

Ричард Престон

***

В конце концов мне пришлось задать себе вопрос: должен ли Скиннер стать для меня чем-то большим, чем просто временным суррогатом Малдера? Во многом он напоминал мне Джека и Дэниэла: старше меня, сильный, властный. Нас многое связывало в Прошлом, и это тоже привлекало. Но я больше не была ребенком, и мне уже не требовалась очередная реинкарнация отца. Все, чего я жаждала, — это безопасности. И чтобы Малдер вернулся за мной. Но этого никогда не случится.

Бог ответил мне «нет», и с этим придется жить.

А Скиннер был неплохим человеком.

Однажды после секса я не ушла к себе, а осталась с ним в постели. Скиннер занимался со мной любовью так, словно ступал на неизведанную территорию, куда не рисковал соваться ни один смельчак. Он ни разу не прикоснулся ко мне за стенами спальни и никогда не показывал, что мы были возлюбленными, потому что мы ими и не являлись. Моим возлюбленным был Малдер, а Скиннер — всего лишь любовником.

Правда, не поручилась бы, что он согласился бы с такой трактовкой.

Видимо, мы проспали, потому что проснулась я от стука. Это был Байерс: распахнув дверь, он увидел меня обнаженной, растянувшейся на широкой груди обнимавшего меня Скиннера. Я приоткрыла сонные глаза и встретилась с обвиняющим взглядом Стрелка.

Взглядом, которым он назвал меня шлюхой — не вслух, но четко и ясно — так же, как я назвала про себя мать Малыша. Одно дело — спасать свою жизнь, но предавать — совсем другое.

Байерс ничего мне не сказал, но это была первая и последняя ночь, когда я осталась спать со Скиннером.

***

Но мне и не требуется ответ. Меня не пугает то, что я чего-то не знаю, что я мог потеряться в нашей загадочной вселенной и существую в ней без всякой очевидной цели, ведь, насколько я могу судить, именно так и все и обстоит на самом деле. Но это не пугает меня.

Ричард Фейнман

***

Не успевает Малдер остановить машину, как Малыш перелезает по мне, словно по шведской стенке, и вприпрыжку мчится к выкрашенному синей краской дому. Молодой человек в очках открывает перед ним дверь, и мальчик с разбегу влетает внутрь. Мужчина – нет, подросток — улыбается мне и машет рукой, а Малдер заносит в дом наши вещи и двух подстреленных гусей. Когда я оказываюсь у входной двери, юноша стремительно сжимает меня в объятиях, приподняв над землей. Кто бы это ни был, он либо чрезвычайно радушен, либо питает заслуженное уважение к свирепому норову Малдера.

Но эти очки…

Гибсон.

Это Гибсон Прайс.

Ну конечно, он ведь мог слышать мысли так же, как Малдер. Точнее, может и сейчас. Если он до вторжения уже был заражен вирусом, то для Серых оказался бесполезен, а значит — вполне мог уцелеть. В Прошлом ему было лет десять-одиннадцать, следовательно, сейчас уже исполнилось пятнадцать или шестнадцать.

Гибсон! Не успев ни о чем подумать, я чмокаю его прямо в губы.

В комнате появляется молодая девчонка — разумеется, с огромным пузом. Малдер протягивает ей тушки гусей, и она выходит наружу, чтобы ощипать их, а я провожаю ее встревоженным взглядом. Девушка только-только вступила в период зрелости, и бедра у нее по-детски узкие. Ей явно не больше тринадцати, несмотря на высокий рост. Рожать ей будет непросто. Может, поэтому Малдер и взял меня с собой?

Господи, надеюсь, это хотя бы не его ребенок. Она же сама еще дитя.

***

И чем более я размышляю, тем более две вещи наполняют душу мою всё новым удивлением и нарастающим благоговением: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.

Иммануил Кант

***

Между прочим, покинуть колонию «Альфа» мне пришлось как раз таки из-за беременной женщины. Лидер другого поселения сделал нам предложение, от которого нельзя было отказаться, — обменять меня на их ветеринара, и пообещал вдобавок перестать нападать на наш бункер, а в дальнейшем объявить перемирие и даже рассмотреть возможность объединения. По словам ветеринара, жена лидера была беременна двойней, и им требовался настоящий врач.

Тогда я увидела в глазах Скиннера сомнение. Глава того поселения сказал, что у них жили женщины и другие гражданские, а это означало меньше внутренних распрей и большую стабильность. Среди женщин имелись даже бывшие проститутки, и это обещало мне защиту от домогательств. А Скиннеру становилось непросто удерживать порядок в колонии и одновременно бороться за бункер и за меня. Эта война на два фронта утомляла его чем дальше, тем больше. От чего-то придется отказаться, а я приносила больше проблем, чем пользы.

Скиннеру уже не приходило в голову поинтересоваться, чего хочу я сама. Мой бывший начальник, который всегда так уважительно, без намека на шовинизм относился ко мне и моей службе в ФБР, ничуть не интересовался моим мнением. Я возражала, я кричала, я спорила. Даже пыталась соблазнить его, когда он велел мне собираться.

— Малдер слушал только в первый раз.

Вот и все, что он сказал. Скиннер просто хотел расслабиться и потому лгал мне. Через десять минут я собралась и готова была уходить. За меня вступился Байерс, и Скиннер убил его одним выстрелом.