Больше, чем что-либо на свете (СИ)

Свадебное празднество было расписано очень подробно: каждый шаг, каждое слово, каждое блюдо и каждый наряд. Прилагался список гостей, в который Рамут могла добавить по своему желанию до ста персон. Ей предстояло заполнить и вручить сто пригласительных карточек, лежавших тут же, в пухлом конверте меж страниц... Но кого приглашать? Врачей из Общества? Их там было намного больше сотни. Если позвать только сто, остальные могут обидеться. Впрочем, после некоторых раздумий Рамут решила вписать имена только тех, с кем успела хорошо познакомиться: Реттгирд, Ульвен, главу Общества – госпожу Хедельвейг и ещё пять-шесть врачей. Что-либо дополнять она не видела смысла, равно как и отменять. Всё, что ей оставалось – это вытерпеть сие торжество, нависшее над её душой, как разверстая пасть огромного огнедышащего чудовища.

Дом оповестил звоном о приходе гостя. Вук был удручающе... нет, устрашающе точен: он переступил порог ровно в семь, как и обещал – ни мгновением позже. Рамут снова обдало дыханием мороза, поднимающим все волоски на теле, а каждый стук каблука о пол отзывался внутри гулким и тоскливым замиранием. Складки плаща веяли мраком и холодом осеннего ненастья, чёрные обсидиановые подвески на заплетённых в косицы передних прядях мерцали строго и траурно... От леденяще-любезной улыбки синеглазого зверя волчица внутри Рамут скалилась и топорщила шерсть на загривке, чуя неведомую опасность.

– Доброе утро, моя прекрасная госпожа! – склонился Вук в приветствии.

Рукой в чёрной шёлковой перчатке он сбросил наголовье плаща, и великолепная, вьющаяся крупными кольцами золотая грива приняла тёплые отблески каминного пламени. Косички качнулись и звякнули подвесками, когда он поклонился Рамут.

– Здравствуй, Вук. Я прочла это. Никаких изменений и дополнений в ход праздника я не вношу, добавила только несколько гостей. – И Рамут протянула ему папку.

Вук с поклоном принял её, взглянул на страницу с подписью и кивнул.

– Прекрасно, моя госпожа! Благодарю, что нашла время. Слышал, твоё выступление в Обществе врачей имело успех, поздравляю. Кстати, как твоё самочувствие?

Откуда он всё знал? Волна мурашек вновь дыханием сквозняка лизнула плечи Рамут. Впрочем, на то он и помощник Её Величества, чтобы быть осведомлённым обо всём, что творилось в землях Дамрад.

– Благодарю, – проронила Рамут. – Уже в полном порядке.

– Рад это слышать, – чуть приметно приподнял Вук уголки губ.

Как ни трудно было находиться под пронзительно-морозным взором этих жутковатых, всезнающих и недобрых глаз, законы гостеприимства обязывали сидевшую за столом Рамут предложить ему чашечку отвара. Она надеялась, что её занятой жених откажется, но он неожиданно принял приглашение.

– В прошлый раз я уделил тебе досадно мало времени, моя бесценная суженая. Прошу за это прощения и исправляюсь.

Янтарные отблески пламени камина таяли в глубине чашки, из которой Вук отхлёбывал отвар, не снимая перчаток. Поверх чёрного шёлка сверкал перстень с камнем глубокого тёмно-красного цвета.

– Как тебе столица, дорогая Рамут? – осведомился гость. – Если возникли какие-то затруднения – не стесняйся, я к твоим услугам.

– Благодарю, всё прекрасно, – проронила девушка, избегая встречаться с ним взглядом. – В Обществе врачей меня приняли хорошо, и с работой, думаю, не будет никаких загвоздок.

– Чудесно, – кивнул Вук, чуть дрогнув уголками пухлых, но твёрдо сложенных губ. – Я рад, что у тебя всё складывается удачно – особенно учитывая то, что тебе пришлось оставить уже налаженную врачебную деятельность в Дьярдене. Начинать на новом месте не всегда просто. Но я уверен, что ты прекрасно впишешься в столичное общество. В будущую пятницу у госпожи градоначальницы будет большой приём, и я на него зван; полагаю, это неплохая возможность и для тебя выйти в свет.

– Большие сборища народу меня утомляют, если честно. – Голос Рамут прозвучал глуховато, а под сердцем будто подрагивала холодная стальная пружина. Присутствие Вука чёрной, гнетущей тучей нависало над ней, даже дышать становилось трудно.

– Советую тебе не упускать случай, моя госпожа, – сказал Вук, белыми зубами раскусывая печенье. – Ты можешь завести полезные знакомства и продвинуть свои врачебные услуги среди самых знатных, состоятельных и знаменитых жителей города. Редко кому выпадает такая удача.

Будущий супруг был прав: мало кому из новичков, только приехавших в столицу, доводилось так легко попасть в высший свет, а уж какая это была счастливая возможность для молодого врача поправить своё благосостояние! Как ни тяготило Рамут общество Вука, но отказываться от такого удобного случая было более чем неразумно. На поприще построения своей независимости следовало использовать все средства и предпринимать какие-то шаги, а не сидеть в углу и ждать, когда всё само приплывёт в руки.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Пожалуй, я загляну на сие собрание.

– Вот и прекрасно, тогда я заеду за тобой в будущую пятницу в семь вечера, – сказал Вук, поднимаясь из-за стола. – А теперь, увы, вынужден снова тебя покинуть: дела зовут! Благодарю за гостеприимство, был счастлив увидеться с тобой.

С этими словами Вук почтительно поцеловал обе руки Рамут и ушёл, унося с собой кожаную папку... Нет, не папку он унёс, а снял с груди Рамут тяжёлую каменную плиту, давившую на сердце леденящим грузом. Впрочем, большой радости это ей не прибавило, свадебное торжество по-прежнему маячило впереди тягостной необходимостью, но до него оставался ещё целый месяц – долгий и интересный. Это время Рамут могла посвятить работе и завоеванию своего места в этом огромном и красивом, но неприветливом и суетливом городе, пронизанном осенними промозглыми ветрами. Вспоминая Верхнюю Геницу и тётушку Бенеду, любимые горные просторы и тишину снежных вершин, молодая целительница только вздыхала.

Рамут старалась не думать о свадьбе. В Обществе она посещала все мероприятия: собрания, лекции, защиты работ, показательные операции. Это было увлекательно и познавательно, а главное – вытесняло из головы все тревожные мысли. Много работала она и с больными, провела несколько родов через разрез, используя спинномозговое обезболивание и тем самым подтвердив на деле положения из своего вступительного доклада. Ульвен написала положительный отзыв об этом способе и зачитала его на очередном собрании. Дружба между нею и Рамут крепла.

Выпала ей и парочка интересных случаев в области исправления повреждений лица. Она восстановила внешность после смачного удара большим камнем: там было не лицо, а кровавое месиво. Но Рамут справилась – поставила на место сломанные лицевые кости и залатала мягкие ткани, попутно придав очень крупному и горбатому носу пострадавшего более приемлемые размеры и изящные очертания. Ульвен вызвалась помогать, а заодно и поучиться; среди прочих сестёр по Обществу также нашлось немало желающих понаблюдать за этим напряжённым священнодействием. Волшебные пальцы Рамут стирали шрамы без следа, и после снятия повязок все были потрясены результатом. Лицо было почти как новое. Внешность пострадавшего, конечно, немного изменилась, но безобразной не была.

– Прекрасная работа, любезная Рамут, – сказала Реттгирд. – Просто блестящая. Несмотря на твою молодость, нам есть чему у тебя поучиться.

Из её уст не в пример чаще слышались суровые придирки, а похвала от неё была чем-то из ряда вон выходящим. Даже давая в целом хвалебный отзыв, Реттгирд находила, за что поругать, но в отношении Рамут до сих пор не сделала ни одного замечания. В её серых глазах сквозь дымку бакко сияли тёплые искорки, а когда осень вдруг блеснула погожим деньком, она пригласила молодую целительницу после обеда на прогулку в общественном саду.

Они шагали по шуршащему ковру из листьев, дыша острой, грустноватой свежестью. Осенняя Макша висела в небе низко, касаясь лучами пепельных локонов Реттгирд и отражаясь в её прищуренных глазах острыми звёздочками. Беседа лилась непринуждённо, широким и мощным потоком: об интересных случаях в работе, новых статьях сестёр по науке, разнообразных научных вопросах. Даже если их мнения разнились, спор не разгорался буйным костром, а тёк плавно, последовательно, доброжелательно. Обеим нравилось «прощупывать» друг друга, отыскивать точки соприкосновения и даже в столкновении острыми, не стыкующимися выступами находя некое умственное удовольствие. Чудесная погода в осеннем саду способствовала хорошему настроению, а отголоски дыма бакко стлались мягкой, ласковой дорогой, подбрасывая уму нужные слова и придавая чувствам приятную округлость. Рамут рассказывала о своём детстве, о матушке, и Реттгирд слушала с неподдельным вниманием. Слушательницей она тоже умела быть – неравнодушной, серьёзно-сочувственной.