Железо (СИ)

Нашим — немножко выгоды. Ей — исполнение долга перед людьми.

Когда я понял, у меня зачесались кулаки, да некому было бить морду. Разве что себе самому. Стукнул с размаху головой об стол. Почувствовал себя идиотом. Видимо, помогло.

Это означало крушение еще одного моего безумного плана. Я уж было надумал организовать ее похищение из лагеря, когда ее туда переведут.

Я уже видел, как она обнимает меня и говорит: "Здравствуй"… а потом добавляет так, что слышу один я: "Джонатан".

У меня аж в ушах зазвенело, когда я представил себе, как это будет.

Я замечательно придумал, как скрыться, чтобы нас никто не искал.

Я раззвонил бы на каждом углу, что это я ее украл, а потом ушел бы в шестой рейс и пропал по дороге — вместе с ней. Еще одно подтверждение легенды, вся галактика повторяла бы, и никто бы не усомнился. Ага, и жили они потом долго и счастливо… под чужими именами в глухомани.

Чубака, идиот, с чего ты взял, что она вообще хотела бы жить с тобой?

Всю дорогу до Неоританы я метался по каюте и пил.

Армейские страшно были мной довольны и выплатили мне премию за пленение вражеского офицера. И я, циничная скотина, ее взял. Пошел, правда, прямо в бар и просадил половину. Всю — не смог. Не потому, что не старался — просто столько виски в меня не влезло.

Так что вторую половину премии я взял дешевым пойлом и теперь методично его уничтожал.

Помогало плохо.

Собрал колбасу и пошел обратно. Пойло кончилось.

Продал, подлец, девушку, а деньги пропил.

Хотелось сдохнуть.

Проклятье, я все-таки влюбился.

Нет чтобы раньше догадаться. Дурак.

И никакой романтики. Запрос через Лестера в отдел по работе с военнопленными. Получил отписку. Вы не родственник, какое вам дело? Новый запрос. Я не родственник, но все-таки это я спас офицера Валлер, и мне небезразлична ее судьба. Отписка: информация по офицеру Валлер закрыта. Еще запрос. Я не спрашиваю, какое значение для армии представляет офицер Валлер, сообщите, как я могу передать ей продукты и одежду. Отписка: вы не родственник, вам не положено делать передачи военнопленной Валлер. Еще запрос…

Пока тянулась эта переписка, я успел четыре колбасы дотащить до Лаоры.

Волок пятую, когда тон писем изменился. Да, вы можете передать офицеру Валлер деньги, вещи и продукты, вот список разрешенного к передаче, вот адрес, по которому вы можете это сделать. Да, вы можете приложить к передаче записку, разумеется, она будет просмотрена цензурой. Нет, встретиться с офицером Валлер вы не можете. Вы не родственник, вам не положено.

Купил для нее три ярких маечки и полотняные штаны. Размер прикидывал на глаз. Мучился: вдруг мало? Если велико, не так страшно. И тапочки купил. Без шнурков, как и было велено. Мягкие. Подошву вымерял пальцами. Угадал, не угадал — кто знает.

Волновался, как школьник, сочиняя записку. Она вышла бестолковой и сплошь состояла из общих мест. Подписался: "Чубака". На приемном пункте юноша в форме ткнул в подпись пальцем: нельзя. Только паспортным именем. Исправил: Джонатан Линч. Юноша кивнул и принял посылку. Следующую, сказал, можно привезти сюда же через месяц. Ответ на записку? Если будет, вам передадут.

Месяц маялся, составлял в уме письмо, которое не вызвало бы возражений цензуры и содержало бы больше одного абзаца. Купил еще три футболки. И куртку. Взял с собой в магазин девчонку, официантку из бара, чтобы на нее примерять. Она стреляла глазами и намекала, что я ей нравлюсь. Кажется, я ее обидел.

Принес посылку. Спросил, нет ли для меня писем. Юноша в форме — уже другой, конечно, — долго водил пальцем по экрану комма, я думал, у меня сердце остановится. Потом важно кивнул: да, есть, — и протянул мне серый конверт.

Вытащил потертые на сгибах тетрадные листки. Ух, сколько. Три страницы мелким почерком. Некоторые слова вымараны — цензура. Начиналось: "Здравствуй, Джонатан!". Заканчивалось: "Александра". Прочитал бегло, пока парень перетряхивал мою посылку — вдруг, пока не поздно, смогу на что-то ответить. Но ничего придумать не успел — приемщик уже собрался запаковывать передачу, — так что просто попросил позволения добавить постскриптум к моей записке: "Твое письмо получил, ответить сейчас не успеваю". Юноша позволил.

Весь следующий месяц перечитывал ее письмо и писал ответ.

Отгремела битва при Венте, потом вторая битва при Венте, потом при Трианоне и снова при Венте. С каждой я привел по три-четыре колбасы. Связь с военнопленной Валлер по-прежнему шла через пункт приема передач.

Потом в армейских верхах произошли какие-то подвижки, с Рионским союзом заключили перемирие. А нам со старшим лейтенантом разрешили свидание.

Вообще-то, если подумать здраво… хотя, надо сказать, рассуждать здраво я был совершенно неспособен… Если подумать здраво, я был знаком со старшим лейтенантом аж целых двадцать три дня лично и полтора года по переписке. У меня даже фотографии ее не было. Я ехал в Кеннетару и пытался по дороге вспомнить лицо. Не вспоминалось. Вот глаза — помнил. Яркие, темные. Карие? Наверное… И мальчишеская короткая стрижка. Волосы темные, но не черные, с рыжеватым отливом. А лица не помню. Узнаю ли?

Чушь какая. Конечно, узнаю.

Или нет?

Узнал сразу.

Грохот замков, коридоры, комната, перегороженная прозрачным пластиком. По идее, я должен быть с одной стороны перегородки, она с другой, смотри сколько влезет, а тронуть ни-ни — но ее вывели ко мне, на посетительскую половину, и оставили нас одних. Камера под потолком, конечно, не спускала с нас объектива, но охранник вышел и закрыл за собой дверь.

Мы стояли, смотрели друг на друга и молчали. Не знаю, как она, а я пытался хоть теперь запомнить. Выучить каждую черточку, чтобы не забывать больше.

Но вообще-то она была совсем такая же. Мне так показалось.

Красная маечка на ней была знакомая. Из тех моих, что ли?

Потом я шагнул к ней — и одновременно она шагнула ко мне. Будто по команде.

А обнимал я ее раньше всего один раз и меньше чем на секунду. Ладони мои помнили только тепло плеч и шероховатость ткани.

Черт, а руки-то дрожат. Вот же…

Она уткнулась лицом в мое плечо, а я прижался щекой к короткому ежику темных с рыжеватым отливом волос — и сказать мне было совершенно нечего.

Но надо.

Перемирие. Обмен пленными. Покойники "Валленштайна" — и она при них.

Я вижу ее последний раз.

— Лейтенант, — сказал я.

Единый и Всемогущий, как глупо. Полтора года я называл ее по имени. А встретил наконец — и пожалуйста, "лейтенант".

Она подняла голову и улыбнулась:

— Чубака.

И мы засмеялись. Мы хрюкали и фыркали. И я притиснул ее, смеющуюся, и поцеловал наконец, а ее губы прыгали под моими от смеха. Потом перестали.

Голова закружилась. Черт, не упасть бы.

— Задушишь, — пробормотала она.

А время неслось вскачь — и когда в замке завозился ключ, оказалось, что мы ничего толком и не сказали друг другу.

Ее увели, дверь закрылась — и почти сразу открылась другая, с другой стороны. Это за мной. Иди, Чубака, к своему такси. Свидание окончено.

Как же глупо. Я столько должен был сказать. Договориться о какой-никакой связи. Адрес спросить… да какой адрес, ее будут еще долго мотать по их инстанциям, и неизвестно, когда отстанут.

Господи, какой я идиот. Я даже не сказал ей, что я ее люблю.

Я даже не назвал ее Александрой.

Дурак ты, Чубака, и дураком помрешь, теперь уж точно.

"Красотка" мигнула дюзами и почапала по курсу. С Рионой у нас перемирие, ага, но зато активизировались дайанцы, так что мусор в космосе не переводится. Плавильные печи Лаоры не простаивают, и парни на заработок не жалуются.

Четыре колбасы от Ваниллы. Три от Монтеверде. Четыре от Асианы. Две от Урании. Теперь вот пойду собирать третью.