Вызов (ЛП)

— Я могу позаботиться о... — начала я, но она взяла прядь волос и стала расчесывать последние несколько дюймов, укладывая их.

— Это традиция. До Анны у каждой светочи была охрана из девушек-оборотней. Для нас это отличная возможность выйти из компаунда, увидеть много мальчиков, и, ну, ты знаешь... если ты светоча, то вынуждена быть одинокой. Я рада, что мы нравимся друг другу.

Да, последняя девушка, которая находилась рядом со мной, стреляла в меня из автомата. Меня можно было вскрыть, как банку с содовой.

— Так Анна все изменила?

Нэт пожала плечами.

— Да, медленно, но верно. Думаю, моя тетя была рядом, когда это произошло. Она никогда не разговаривает на эту тему.

Я вздохнула. Тонкие, синие линии защиты двигались по стенам, сложные узорные узлы — по окнам и двери. Обновляющиеся каждой ночью, дрожащие под завесой видимого, защита была, по крайне мере, единственной знакомой вещью. Я никогда не ложилась спать, не накладывая защиту. Бабушка гордилась бы мной!

Пальцы в волосах были успокаивающими, и Натали можно было доверять.

Так сказал мне Кристоф. То же самое сказали Спиннинг и Огаст. Полагаю, я могу доверять им, правильно? По крайне мере, Кристоф еще не ошибался.

Я просто... Я не была такой доверчивой, какой была раньше. Наверное. Вы становитесь такой, когда вас предают снова и снова. Тем не менее, мне нравилась Нэт. У нее была голова на плечах — это было важно — она понимала, что если меня держать взаперти, то я схожу с ума. Поэтому она учила меня «традиционным» играм, выскальзывая в течение дня и исследуя. Мы начали с того, что делали пробежки на территории Школы, ходили по магазинам и смотрели достопримечательности. Я была в максимальной безопасности в течение дня вместе с оборотнем, правильно?

И каждый раз, когда она кидала камни в мое окно, приглашая выйти и поиграть, было немного легче доверять ей.

Расческа скользила по волосам. Нэт могла заставить вьющуюся массу выглядеть элегантно, в секунды подобрать наряд, который выглядел модно, она была настолько чертовски организована, что, возможно, смогла бы составить серьезную конкуренцию любому морскому пехотинцу. И должна признать, было клева, что такая девчонка находилась рядом.

То есть девчонка, которая не пыталась убить меня. У меня никогда не было близкой подружки. Зачем беспокоиться об этом, когда мы с папой так много раз переезжали?

Кристоф практически убедил меня в том, что мне следует держать кого-то еще поблизости: «Я бы не выбрал того, кому нельзя доверять. Ты насладишься этим. И я буду меньше волноваться».

У нас был огромный спор, который возникал каждый раз, когда он хотел превратить меня во что-нибудь. Я тяжело вздохнула и почувствовала, что ночная напряженность постепенно покидает меня. Это был длинный промежуток времени между тремя и четырьмя часами утра — спокойное время. Точно такое же, как между тремя и шестью часами дня, когда у всех в теплых частях мира послеобеденный отдых.

Школа была странной тем, что имела противоположности во всем. Ночи — для нас дни, потому что было безопаснее спать под лучами солнца. Мои биологические часы медленно приспосабливались. Тяжело избавиться от привычки, когда шестнадцать с половиной лет я была дневной пташкой.

— У тебя такие красивые волосы, — Натали подняла их. — Эти переливы. Боже мой! Ты бы выглядела замечательно с более короткой стрижкой с каскадом...

Я посмотрела на пару малаек, которые висели в кожаных ремнях возле туалетного столика. Они принадлежали маме, и были красивыми. Я не знала, где Спиннинг взял те, которые принес мне.

— Ни в коем случае, — бабушка убила бы меня. Это была обычная, инстинктивная мысль. Раньше меня просто подстригали и все. — Если они станут короткими, то все время будут лезть в лицо. Есть волосы совсем не круто.

Она закатила свои кошачьи глаза — красивые, выразительные глаза.

— Они предназначены для этого. Ты убиваешь меня, ты действительно убиваешь меня. Эй, думаю, нам следует накрасить тебе ногти. Только не в розовый. Думаю, в темно-красный, потому что цвет твоей кожи...

Я вздрогнула.

— Не в красный. Кроме того, у меня нет времени, — я взглянула в зеркало. Ее кожа была идеальной, матовой, а гладкие, темные волосы, разделенные пробором, выглядели так, будто она только что вышла из салона.

Я же, с другой стороны, сплошное месиво красновато-фиолетовых кровоподтеков, ссадин, распущенных, спутанных волос, и красных пятен на щеках, как если бы у меня была лихорадка. Глаза затененные, темнее, чем обычный голубой, как будто я думала о чем-то серьезном. И вернулась та линия между бровей. Бабушка назвала бы ее я-хочу линией.

Я попыталась придать лицу вид, как будто я не думала о неприятных вещах.

Ее нос сморщился.

— Тебе нужно уделять время для ухода за собой, мил... ах, Дрю. Боже, — расческа проходила по волосам, скользя по кудрям, как будто они всегда были послушными. Они стали такими ради нее. Как будто мои волосы были предателями. Она расчесала все от корней и теперь приступала к другой части.

Должна признаться, это было отчасти приятно. Как будто бабушка расчесывала меня перед тем, как заплести на ночь. Успокаивающе.

Я подняла руку. Дорожное покрытие стерло кожу вплоть до предплечья. К счастью, я перестала истекать кровью к тому времени, как появились мальчики-дампиры и увезли меня оттуда в джипе. К тому моменту я уже покрылась струпьями, спасибо Господи. Когда я пройду становление, то смогу исцеляться так же, как они — на ускоренной перемотке, избавляясь от повреждений, как утки стряхивают воду.

Хотя прямо сейчас я застряла с отстойным человеческим исцелением.

— Ох! — Натали была полна сочувствия. — Хорошо, что у тебя не останутся шрамы.

У Кристофа были шрамы. Жар снова поднялся к щекам.

— Да, это было бы дерьмово, — пробормотала я.

— Должно быть, их распалило то, что оборотни пришли туда первыми. Я слышала, что команды, которым удалось попасть внутрь клуба, заполнили его. Пятнадцать носферату! Слава Господи, тот, кто преследовал тебя был...

— Молодым и неряшливым? — пятнадцать? Господи! Я дрожала. Я видела только шестерых. — Кристоф был слишком тактичным, чтобы сказать это.

— Впервые он был тактичным, — она улыбнулась. Я увидела вспышку белых зубов. — Я слышала, что тот, который достался тебе, был очень злым.

— Откуда ты знаешь такие вещи? — но я знала. Она нравилась Спиннингу. Он становился очень странным, когда она оказывалась рядом.

Ее лицо скривилось.

— Воздух сам приносит мне сообщения, — послышался низкий, могильный стон. — Ууууууу-УУУУ-ууу!

Я фыркнула и засмеялась, прикрывая рот рукой. Она продолжала расчесывать волосы, и когда распутывала очередные колтуны, то без остановки проводила расческой от корней до кончиков.

— Теперь завяжем косу и уложим тебя. Я пошлю за теплым молоком. Просто чтобы успокоить нервы, — мягкие и приятные, ее пальцы скользили по волосам, как расческа. Она была старинной, с серебряной задней частью, вероятно, Викторианской эпохи. Интересно, принадлежала ли она моей маме, как малайки.

После рассвета золотой поток солнечного света пройдет через окна в крыше, заливая полки и мягкое сияние деревянного пола. Книги принадлежали ей, кровать тоже была ее.

Я не возражала. Иногда я брала книги с полок и просматривала их. У некоторых на краях имелись пометки, синие чернила постепенно выцветали. Это были учебники и исследования об Истинном мире, и теперь все они стали моими.

После стольких лет, не имея ничего от мамы, кроме фотографии в папином бумажнике и банку для печенья, это было немного подавляющим. Я скучала по папиным и своим старым вещам, но иметь мамины вещи... это было прекрасно, и в то же время не очень прекрасно. Потому что у меня было такое ощущение, будто со всеми ее вещами, я уже не была той девочкой, которая путешествовала с папой. Я была кем-то другим. Возможно, тем, кем бы стала, если бы мама не умерла.

Если бы ее не убили.