Единственный (Изумрудный шелк твоих глаз) (СИ)

— Ты что творишь?!.. — перепуганный до икоты лекарь помогал воспитаннику умываться, в то время как Язоррь тащила из дома свежую рубашку. — А если бы он понял?!

— Ничего он не понял, — со злой усмешкой ответил Арэль. — Он так делает всякий раз, когда приходит за мной. И порошок из смертного корня я приготовил как раз для этого случая.

— А если бы не успел принять противоядия?!.. — шипел злой как стая нагов Варос. — Учись рассчитывать возможности! Сегодня ты прошел по самому краю.

— Прости, учитель, — совсем не виновато отозвался Арэль, зашнуровывая ворот рубашки. — В следующий раз буду осторожнее. Вот только следующий раз вряд ли случится — к остальным так просто не подберешься. Но Суринэль уже покойник! Думаю, дня на три его хватит. А там будут складывать костер.

— Не будут, — обреченно отозвался Варос. — Как только симптомы проявятся, именно меня и позовут его исцелять. А симптомы типичные — любой лекарь их знает. Так что тварь эта выживет, только магической силы лишится.

— И то хорошо, — отозвался посмурневший подросток: о таком варианте он как-то не подумал. — В следующий раз возьму быстрый яд.

И ойкнул от подзатыльника лекаря.

— Чтобы все сразу подумали на тебя?! Думай, что делаешь!

— Так его, старик! — Одобрительно заметил Безымянный, стоя за калиткой. — Сколько можно заставлять меня ждать. А ну, пошел быстро!

…Белоснежный дворец, некогда перестроенный из первоначального замка, напоминал изумительной работы морозное кружево своими резкими линиями, тонкими частыми колоннами, стрельчатыми окнами-бойницами и высокими башнями с резными балкончиками. Выстроенный на скалистом утесе, прозванном Королевской горой, дворец нависал над городом и портом, закрытый от суровых северных ветров вековыми деревьями парка и пологим склоном, уходившим вглубь материка.

Бросив мимолетный взгляд на далекое с вершины море, Арэль подавил невольное сожаление — на побережье он бывал считанные разы. Слишком уж за ним следили. Да и в сам дворец подросток входил со смешанными чувствами. С одной стороны в нем жил Крэйн, самовольно напяливший на свою голову княжескую корону. А с другой — именно здесь юноша родился, здесь было родовое гнездо его предков. И эти камни юный Дарующий ощущал как самого себя, несмотря на боль, унижение и ненависть, пережитые в этих стенах.

Безымянный привел мальчишку в гаремное крыло. Некогда в этой части дворца располагались гостевые покои. Но после коронации Крэйна, последний разместил в них свой многочисленный гарем, собранный откуда можно. Князь ни в чем себе не отказывал, как и все Защищающие частенько испытывая гон. И зная его сластолюбивую натуру, купцы со всего мира свозили в Виллину — столицу княжества — красивых Дарующих и даже Хранящих. Кого-то Крэйн брал сам, кого-то дарил своим людям, а кто-то оставался на правах его наложников и даже рожал бастардов своему господину. Ни одного из этих детей князь так и не признал, не желая плодить конкурентов будущему наследнику престола. А лет семь назад, когда одна из его фавориток, возомнив о себе невесть что, попыталась отравить пленную княгиню в надежде занять ее место, да еще и шантажировала Крэйна своими, рожденными от него детьми, во дворце буквально настал конец света. Как бы князь ни относился к матери Арэля (о любви там и речи не шло!), но свою выгоду этот тип знал слишком хорошо. Сомианну после этого случая стали оберегать особенно тщательно, проверяя еду, питье… даже одежду! А ту недалекую дуру, что все это устроила, Крэйн придушил собственноручно, предварительно казнив на глазах женщины ее же детей. А потом разом ополовинил гарем, вычистив всех надоевших наложников и продав за море всех бастардов, что неудачно попали под руку разъяренному князю.

Несколько лет после случившегося гарем жил в страхе. Наложники и наложницы ходили, не поднимая глаз. А уцелевших детей и вовсе слышно не стало — отцы и матери прятали их по углам. Но потом страх немного схлынул. И все равно былого веселья в этих стенах уже не было. Те, кто считал, что статус личной игрушки князя обеспечит им сладкую жизнь и власть при могущественном правителе, здорово просчитались. А чего еще было ждать от того, кто убивал и своих законных детей от княгини, не желая отдавать власть Дарующим?

И тем более странным было, что вся ненависть гаремников …глухая, обжигающая, тяжелая!.. отчего-то вылилась именно на Арэля и его мать. Княгиню ненавидели, продолжая считать лишней в жизни Крэйна. Ненавидели за то, что занимала место, которое многие присматривали для себя. Подумаешь, князь побесится да успокоится! А ты зато получишь шанс встать вместо Сомианны. Впрочем, больше никто не делал попыток избавиться от княгини-пленницы. А вот ее сына ненавидели за все и сразу. Хотя и не принимали всерьез хромого мальчишку.

И потому сейчас, оставленный наедине с гаремом, княжич просто застыл в уголке, пряча глаза и делая вид, что не чувствует направленных на него жгучих взглядов. Сам Арэль был бы только рад скрыться от чужого внимания. Очень уж он не любил этих трутней, так и норовящих въехать в сладкое королевство на чужом горбу. К счастью, ему не пришлось ждать слишком долго. Подошедший слуга из пришлых, смерив надменным взглядом невзрачного мальчишку, приказал ему следовать в покои повелителя. И Арэль, сцепив зубы, пошел.

А что еще оставалось делать?..

Крэйн, сидящий в кресле подле холодного камина, насмешливо смотрел, как у порога тихой тенью застыл пепельноволосый подросток. Незаметный, молчаливый… Сын так и не сломленной до конца Сомианны и ненавистного Дириса, много лет назад помешавшего Валларэсу получить власть без переворота. Как же сладко оказалось трахать их сына, воспитанного в покорности! Жаль только, что щенок как лежал под ним бревном, так и продолжает лежать, не реагируя ни на боль, ни на ласки.

Но все равно — сжимать в своих руках это беспомощное тело было просто восхитительно и заводило почище танцовщиц-нагинь! Впрочем, как и знание того, КЕМ были его родители, и КЕМ должен был стать пацан. Самого Арэля князь не опасался — что может сделать УЖЕ сломленный ребенок, которого ничему, кроме лекарского дела не учили. Ядом травануть, так такой вариант Крэйн на раз просчитывал.

А может, оставить мальчишку?

Даже если Сомианна родит Защищающего, то можно в будущем отдать Арэля ему… уже воспитанного для ложа, знающего свое место. Разница в возрасте будет невелика. Двадцать-тридцать лет — не годы для тех, кто измеряет жизнь веками. И кровное родство не помеха. Браки между сводными или двоюродными родичами дозволены самими богами. Очень уж жаль убивать еще одного Посредника. Да и лишняя капля крови Мираннов не помешает — все лишнее подтверждение легитимности нового княжеского рода Валларэс.

Ладно, об этом можно подумать и после, а сейчас…

— Грудью на стол, ноги расставить! — Приказал князь, с ленивой грацией сильного хищника поднимаясь с кресла. Арэль чуть вздрогнул и все так же, не поднимая взгляда, пошел к столу. К чему приводит неповиновение, он уяснил на собственной шкуре — это когда в его второй раз на отказ повиноваться Крэйн даже не стал себя утруждать перепалкой. А, кликнув слуг, приказал им держать вырывающегося и кусающегося звереныша. И деловито отымел мальчишку прямо на глазах ухмыляющейся прислуги. В тот раз Арэлю пришлось долго отходить, не физически, а морально. И хотя в первый раз ему досталось больше, и раны были намного тяжелей, но того раза подросток почти не помнил. А вот потом… потом он помнил и чувствовал ВСЕ.

Тогда лишь мудрость и талант Вароса спасли его ученика от безумия. А еще гибкое сознание подростка и мольбы Сомианны. Мать безумно боялась, что он покончит счеты с жизнью.

Арэль пережил то насилие, но стал прятать глаза и никогда не смотрел на Крэйна — боялся, что тот увидит в его взгляде не страх, а глухую ненависть. И желание вонзить нож в узурпатора… поглубже да с проворотом!

— Пошевеливайся! — Рыкнул князь, толкая мальчишку на стол. Арэль ожидал привычного действия — когда с него без затей сдерут штаны и вставят по-полной. И с ужасом думал, что занятый своими переживаниями, так и не подготовился дома. Течки у него еще не было, да и не бывает она в столь юном возрасте, максимум лет в тридцать пять-сорок, ближе ко второму совершеннолетию, а то и за ним. И собственная смазка у его тела отсутствовала.