Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)

Я толкнул другого вампира и ударил обеими руками по пластмассовой оболочке торгового автомата. Он как-то устоял, хотя в пластике образовались трещины. Я ударил снова, и снова, до тех пор, пока пластик не разломался. Я просунул руку, не обращая внимания на порезы, и схватил одну из теплых банок.

И в этот момент кто-то ударил меня сзади электрическим током, как тазер, только в пять раз сильнее, и следующее, что я знал, я валялся на полу с закрытой банкой четвертой отрицательной, откатившейся на ковер рядом со мной.

Я попытался схватить ее, но мои руки не двигались. Я все еще тянулся к ней на ощупь, когда они подняли меня и оттащили от зоны выдачи в стальную камеру где-то в задней части.

Проходили дни. Они вывели из меня консерватор и снова перевели на пакеты, и наконец безумие прошло. Я не буду врать, это было ужасно, но что было еще хуже, это медленное осознание, как плох я был. Как близко я был к тому, чтобы стать… чем-то. Бесчувственным монстром.

Я не был уверен, хочу ли, чтобы меня выпустили.

Музыка была единственной вещью, которая помогла; после того, как я стабилизировался, женщина, приносившая кровь, принесла и мою гитару. Я не был собой, пока не сел с акустикой на моих коленях. Струны были теплыми, и когда я сыграл первые ноты, это было хорошо, это ощущалось правильно. Ощущалось мной.

Я не знаю, как долго я играл; ноты лились из меня неистовым потоком, не песня, которую я знал или написал до этого. Это не была приятная мелодия, не сначала; она была неровной, кровоточащей и полной ярости, а затем медленно поменяла направление и ключ, стала чем-то успокаивающим, что заставило меня расслабиться, очень медленно, пока я не стал просто парнем, играющим на гитаре и извлекающим в воздух волнующие ноты.

Из дверного проема сказал голос:

— У тебя и правда талант.

Я даже не слышал, как он ее открыл.

Я не смотрел вверх. Я знал, кто это; этот голос нельзя не узнать.

— Однажды, может быть. Ты отнял это у меня, — сказал я. — Я собирался куда-нибудь. Теперь я никуда не собираюсь.

Оливер без приглашения сел на деревянный стул в нескольких футах от меня. Я не хотел видеть его здесь, в моем пространстве. Музыка была моим пристанищем, и это напомнило мне о чувствах, когда он напал на меня в моем доме, в моем доме и…

… и все изменилось.

Он смотрел на меня неизменно, и я не мог прочитать выражение его лица. У него были сотни лет, чтобы усовершенствовать каменное лицо, и он использовал его сейчас.

Я продолжал играть.

— Почему ты здесь?

— Потому что ты обязанность Амелии, а значит и моя, пока я ее заместитель.

— Вы убрали автомат?

Оливер покачал головой.

— Нет, но мы изменили параметры. Тестирование проводилось на старых вампирах, у которых были столетия, чтобы стабилизировать свои потребности. Ты совсем другой, и мы забыли об этом. Очень молодой, даже года еще не прошло. Мы не ожидали, что формула вызовет такой бурный отклик. В будущем ты будешь получать только необработанное сырье.

— Так это потому, что я молод.

— Нет, — сказал он. — Это потому, что ты молод и отказываешься принять, кто ты. Что это значит. Что это сулит. Ты борешься со своим существом, и это делает контроль над собой практически невозможным для тебя. Ты должен признать себя, Майкл. Ты больше не будешь человеком.

Это последнее, что я хотел, и он это знал. Я перестал играть в течение нескольких секунд, а затем снова начал перебирать струны.

— Отвали, — сказал я. — Не стесняйся принять это близко к сердцу.

Он долго не отвечал. Я посмотрел вверх. Он все еще смотрел на меня.

— Ты — все еще не ты, — в конце концов ответил он. — И ты говоришь как твой нечесаный дружок.

Он имеет в виду Шейна. Это заставило меня засмеяться, но смех звучал пусто и немного отчаянно.

— Ну, Шейн в большинстве случаев прав. Ты засранец.

— Даже если ты так считаешь, ты нечасто это говоришь. Что доказывает мою точку зрения.

— Я в порядке.

— Правда? Потому что ты ничего не спросил о своей девушке, которую оставил саму по себе в центре вампирского района ночью.

Это вызвало электрический удар стыда, прошедший сквозь меня. Я даже не думал об этом. За все то время, что я был здесь, я ни разу не подумал о Еве; я был слишком занят нытьем, своим стыдом.

— Она в порядке? — спросил я. Я чувствовал себя больным, слишком больным, чтобы даже попытаться продолжать играть. Гитара стала тяжелой в моих руках.

— Она становится раздражающей со своими неоднократными требованиями увидеть тебя, но да, как можно было ожидать, она в порядке. Я убедился, что она добралась до дома в целости и сохранности. — Оливер замолчал на несколько секунд, а затем наклонился вперед, опираясь на колени, бледные руки повисли. — Когда я… трансформировался, я сначала думал, что мог бы остаться со смертными, которых любил. Это не умно. Ты должен понять это сейчас. Мы остаемся в стороне не без причины.

— Ты остаешься в стороне, потому что не чувствуешь вины за то, что делаешь, — парировал я. — Я не ты. И никогда не буду как ты. Не должен.

Его брови поползли вверх, а затем снова стали ровной линией.

— Это твой путь, — сказал он. — Консервированная кровь повлияла на тебя, да, но не так сильно, как ты думаешь. В основном это был ты, мальчик. И ты должен найти способ контролировать это, потому что в один день ты можешь обнаружить себя покрытым кровью не из банки.

То, как он это сказал, охладило меня, потому что это была не злость, не высокомерие, а… печаль. И понимание.

Повисла тишина, пока я не сказал:

— Ева хочет меня видеть.

— Постоянно.

— Думаю, я готов.

А готов ли я? Я не знал, но жаждал увидеть ее, сказать ей, как мне жаль.

Оливер пожал плечами.

— Это чьи-то похороны, если не твои.

Он быстро вышел за дверь прежде, чем я смог что-нибудь ответить, не то чтобы я мог придумать хорошую реплику, и я схватился за гитару для успокоения. Мои пальцы вернулись к извлечению мелодии и гармонии, но я не думал об этом, и она не приносила спокойствие.

Я боялся, я не был готов, и страх был непреклонен, горячий всплеск сделал мое горло сухим и, что ужасно, заставил клыки болеть. Я не знаю, готов ли увидеть ее. Не знаю, остановит ли меня Оливер, если я нападу на нее.

Но когда Ева вошла в дверь, страх ускользнул, оставив облегчение. Она была в порядке, верный себе гот, и то, что я чувствовал, не было голодом, кроме голода, который ощущаешь в присутствии любимого человека.

Блеск в ее глазах и ее яркая улыбка были единственным, что имело значение.

У меня было время отложить гитару, и поймал ее, когда она бросилась на меня, а потом она поцеловала меня, сладко и горячо, и я утонул в этом, в ней, в напоминании, что для меня существует что-то еще помимо охоты, голода, одиночества и гневной музыки ночью.

— Больше так не делай, — прошептала она своими черными губами рядом с моим ухом. — Пожалуйста, не надо. Ты всех нас до чертиков напугал. Я не знала, что делать.

Я расслабился в ее объятиях и вдохнул богатый аромат ее волос, ее кожи, трепещущей под ней крови. Я не хотел думать о последнем, но возможно Оливер прав. Может быть, мне нужно перестать отрицать это, или все закончится очень плохо.

— Я тоже не знал, что делать, — прошептал я в ответ. — Прости меня. Я мог…

— Стой. — Она отстранилась, глядя на меня отчаянно. — Просто остановись. Ты мог ранить меня, но не сделал этого. Ты никого не ранил, кроме этого тупого автомата. Так что расслабься. Это не ты, Майкл. Это какой-то монстр из фильма категории В (прим. пер.: малобюджетная коммерческая кинокартина, которая при этом не является ни артхаусом, ни порнофильмом).

Но я был монстром из фильма категории В. Это то, что имел в виду Оливер; я был именно им, и должен это помнить. Это был единственный способ, чтобы все было хорошо.

Я выдавил из себя улыбку.

— Я думал, тебе нравятся монстры из фильмов категории В, — сказал я. Моя девушка ударила меня по руке.