Пепел и лед

Это было всего лишь на мгновение.

Только на секунду.

Гнев постепенно угасает. Я пристально смотрю на парня, все еще хмурясь. Он снова бежит. Мерцание коричневого, красного и серого цвета вспыхивает вокруг него на мгновение, и затем рассеивается. Я с шумом выдыхаю.

Схватив сумку, я сбегаю вниз по лестнице.

- Эй, сокровище! - Нана зовет из кухни.

- Привет, Нана, - я бросаю взгляд на стол, где она сидит с газетой в руках.

- Ты слышала … - Нана показывает на радио, потом на телевизор. - Еще кого-то убили. Она качает головой, ужасаясь реальности случившегося и, очевидно, желая, чтобы это не было правдой.

- Нет, - отвечаю я, разыгрывая удивление, хотя только что слышала об этом в новостях. Внезапно мне хочется убежать. Я не люблю слушать про убийства, от этого у меня мурашки по коже, пальцы сводит судорогой, а разум затуманивается.

- Мне пора идти, Нана. Не хочу опаздывать во второй день.

Нана кивает, но продолжает:

- Какая-то бедняжка из Сан-Франциско…

Я направляюсь к двери, поток жары ударяет мне в лицо, как пощечина, и на меня снисходит осознание. Во сне все встает на свои места, кадры упорядочиваются.

У меня нет нужды смотреть в телевизор, чтобы увидеть ее лицо. Я смотрю на нее за прилавком магазина, хитрая улыбка на ее красных губах. Я вижу как она смеется, когда я вздрагиваю от того, что она включила свет в квартире. Я гляжу на нее, сломанную и побитую, со стеклянными глазами, рядом с мусорным баком в глухом переулке, а на углу зеленый знак “24 улица”.

Клара.

Я спотыкаюсь и хватаюсь за дверной косяк. Пристально смотрю в телевизор в надежде, что ошибаюсь, но ее лицо мелькает на экране. На меня накатывают слабость и головокружение. Тяжело дышать, и я думаю, может ли разбиться сердце, если его нет.

- Джейд? Джейд, дорогая, ты в порядке?

Обстановка изменяется. Меня заполняет успокаивающий холод, я выпрямляюсь. В груди больше не болит, дыхание выравнивается. Я дважды медленно моргаю, пытаясь собраться.

Я смотрю в телевизор и, почему-то, больше не вижу воспоминаний и не чувствую ни сердечной боли, ни потери, ни стыда. Я вижу девушку с очень светлыми волосами и нелепым пирсингом. Пальцы сводит судорогой.

- Да, Нана, все нормально, - я выхожу из дома, не оглядываясь.

Глава восьмая

Коннор

Я застываю в дверном проеме. Да, это так. Мне не удаются тонкости и что-либо отдаленно привлекательное или социально приемлемое. Я стою на пороге кабинета, а позади меня неуклюже толпятся несколько учеников, как в плохо организованной игре в домино.

Я слышу из уст ребят недовольный ропот, отличающийся только громкостью и степенью угроз, но меня это совершенно не волнует, потому что она здесь. Я стою в дверях, не замечая вход в третий круг ада Данте, также известный как Английская Литература, и смотрю на девушку с каскадом черных волос через плечо,склонившуюся над блокнотом и сидящую за разрисованной карандашами партой, прямо рядом с моим местом.

Девушка, которую я отверг вчера за обедом, и за что проклинал себя весь вчерашний день, вечер, ночь и несчастные 4 089 шагов до школы этим утром, сидит рядом со мной. Хвала плану расстановки парт и исключению Кетрин Маккензи из старшей школы Медисонвиль за то, что это место свободно, и что теперь эта черноволосая богиня сидит рядом со мной. Английская литература - это потрясающе.

После долгой благодарственной молитвы с характерным глуповатым взглядом в дверях, я направляюсь к своей парте почти вприпрыжку, но незаметно, потому что парни не подпрыгивают. Я проскальзываю на свой стул, который царапает линолеум с досадным позорным звуком. Я прокашливаюсь.

Никакой реакции.

Я барабаню указательным пальцем по парте, стараясь выглядеть непринужденно и беззаботно. Но стучащий звук не успокаивает, а раздражает меня. Мне кажется, что моя грудная клетка бьется о футболку, и я боюсь, что весь класс слышит это четкое и ускоряющееся бум-бум.

Девушка вздыхает.

Неужели она это слышит? Мне не видно ее лица, но я с легкостью представляю, как она закатывает глаза, и с ее совершенных полных розовых губ слетает: “Жалкий идиот.” Сердце бьется еще быстрее. Я, действительно, жалкий идиот. Звонок еще не прозвенел, а глубоко внутри отважное бунтарское я тешится идеей извиниться за вчерашнее, представиться, завязать беседу и поразить ее своим остроумием и обаянием. Но, вспоминая, что не имею ни того, ни другого, я усмиряю вероломную часть себя и продолжаю хандрить, желая быть кем-то другим - кем-то крутым, не боящимся рисковать и способным поговорить с этой девушкой без страха быть отвергнутым.

Словно по команде, царь ада, он же Доминик, входит в класс в окружении своих приспешников, Джареда и Фила. Черт возьми. Ходячая смесь стероидов с венерическими заболеваниями довели до совершенства ленивую уверенную походку, которую я пытаюсь освоить, и как жаль, что меня не тошнит на них, тогда бы они не казались настолько идеальными.

Джаред резко останавливается рядом со мной и ударяет ладонью по столу:

- Слушайте, все! Хочу вам представить нашу интернет-знаменитость, Коннора Деверо!

Я пристально смотрю на него, а Доминик подходит и кладет руки мне на плечи.

- Что? - единственное, что мне удается выдавить из себя.

- О, так ты не видел? - Фил достает свой мобильный телефон и тычет им мне в лицо, готовый нажать на кнопку воспроизведения большим пальцем.

Я не успеваю опомнится, как видео включается, проигрывая мое унижение на трассе во вторник. В конце камера приблизилась, чтобы запечатлеть мои мокрые остекленевшие глаза. Как только ролик заканчивается, трое парней разражаются хохотом. Я не отвожу глаз от экрана, но перевожу их к нижнему углу: 14 234 просмотра, затем сажусь обратно на стул и с трудом глотаю. Я знаю, что выглядел полным неудачником, но не догадывался, насколько жалким.

- Вы видели его лицо? Он по-любому собирался разреветься! - голос Джареда прерывается взрывом смеха. Фил перемещает палец на кнопку “отправить”, и на экране вспыхивает оповещение, что видео было отправлено всему контакт-листу. И тут же раздаются мелодии и вибрации мобильных телефонов, объявляя о новом сообщении, и пока мои одноклассники проверяют свои сотовые, я слышу нарастающее хихиканье, вспышки смеха, а взгляды и пальцы указывают на меня. Трое парней хлопают меня по спине, направляясь в конец класса. Я сползаю под парту так, что остаются видны только плечи и голова, и мечтаю исчезнуть.

Я мельком оглядываясь на новенькую. Мне давно не хотелось чего-то по-настоящему. И теперь, первый раз за столько времени, в жизни появляется проблеск, нечто новое и красивое, достойного того, чтобы любоваться и желать, но вместо невероятного шанса на успех, мне достается прекрасно организованная кампания по унижению, запущенная в самый первый день совместного с девушкой урока. Я знаю, это глупо, но, видимо, именно поэтому унижение ранит сильнее обычного.

Она не отрывает взгляда от парты, у нее не дрожат от смеха плечи. Может быть, она не видела видео? Я ерзаю на стуле и пытаюсь занять себя чем-то, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, редких смешков и взглядов остальных учеников. Это не работает, но по крайней мере у меня есть чем заняться. Я смотрю на девушку, безумно радуясь,что сижу чуть позади нее, и мой взгляд не так заметен. Закрыв рукой тетрадь, она непрерывно что-то строчит. Выпрямившись, я пытаюсь заглянуть в треугольный промежуток, образуемый ее рукой и головой, склоненной к ней. Ее волосы перекинуты на другое плечо, так что я смотрю прямо на страницы, которые покрывают десятки закорючек. Прищурившись, замечаю, как размытые линии преобразуются в одно и то же изображение разных размеров: пересекающиеся линии, похожие на две прописные буквы “Г” или изогнутый крест. Я не могу понять что это, поэтому слегка вытягиваюсь вперед.

Раздается скрип. Чертов стул.

Девушка медленно поворачивает голову, и, наконец, встретившись с ней взглядом, я вспоминаю. У нее не нежные девчачие глаза, а кусочки стекла, пронзающие меня насквозь. Бледно-зеленые, цвета заледеневшего болота. Я снова выпрямляюсь на стуле и боковым зрением вижу, что она не смягчает и не отводит взгляда, наполненного презрением и говорящего “да пошел ты” или “перестань пялиться на меня, а не то я тебе наваляю.”